Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

• Название: Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков
• Автор: Георгий Андреевский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочая научная литература
• ISBN: 978-5-235-03179-1

Разнообразна и противоречива жизнь Москвы на рубеже XIX–XX веков. Уютная патриархальность московского быта взрывается здесь сапогами нового времени, неотвратимой тяжёлой поступью века электричества и металла, мировых войн и революционных потрясений.

Автор книги, привлекая обширнейший документальный материал, погружает читателя как в мирный неспешный ритм купеческой и мещанской Москвы конца XIX века, так и в предгрозовую атмосферу, которая ощущалась в Первопрестольной в начале века двадцатого. Со свойственной ему любовью к подробностям, которые и составляют суть повседневной жизни, Г. В. Андреевский, словно опытный гид, путешествует по лабиринту московских улочек, встречая на своём пути разных «типов и типчиков» — от обитателей московского дна до сильных мира сего, — время от времени обращаясь к более ранним событиям либо к годам своей молодости.

---

А действительно, такое ли великое счастье обладать неограниченной властью? И было ли у царя всё, чтобы быть счастливым?

В поэме Н. А Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?», как мы знаем, семь мужиков заспорили о том, «кому живётся весело, вольготно на Руси»:

Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику,
Лука сказал: попу.
Купчине толстопузому! —
Сказали братья Губины
Иван и Митродор.
Старик Пахом потужился
И молвил, в землю глядючи:
Вельможному боярину,
Министру государеву.
А Пров сказал: царю.

Был ли прав Пров? Не думаю. Мало того что царь боялся, как бы его не придушили его же придворные или не взорвали революционеры, он должен был ещё как-то маневрировать среди разных групп своего окружения, понимать, кто ему друг, а кто враг. Кроме того, он должен был (хотелось ли ему этого или нет) участвовать во всяких протокольных мероприятиях: приёмах, больших и малых выходах, парадах, смотрах, обедах, ужинах, балах и пр. Возьмём хотя бы Николая I. Одно только пасхальное христосование чего ему стоило! Чуть ли не три часа к нему подходили дворяне от шестого класса и выше, которые три раза прикладывались к его лицу и целовали руку. У кого-то из этих дворян были, наверное, немытые руки, кто-то мог, склонившись к руке помазанника Божия, чихнуть, уронить каплю из носа или облобызать венценосца так, что тому после такого поцелуя хотелось утереться полотенцем и сплюнуть, но сделать это было неудобно. После такого общения с народом с рук и лица царя, когда он умывался, сходила чёрная вода.

В своё время мы, всё больше узнавая о Сталине, удивлялись, как много он знал. Знал, сколько денег пошло на его охрану, знал, кто что сказал, кто с кем живёт, кто чем интересуется, и т. д. Цари, между прочим, тоже многое знали, а уж о жизни своих генералов и офицеров тем более. Об этом говорит такой, казалось бы, совсем невыдающийся факт. Как-то 21 августа 1893 года, среди ночи, в публичном доме, находящемся в Соболевом переулке недалеко от Сретенки, вольноопределяющийся корнет Ахтырского драгунского полка Гульковский в состоянии сильного подпития поругался с одним из посетителей, купцом 2-й гильдии Ильиным, не поделив с ним даму. Дошло до того, что купец предложил ему пройти в участок В ответ на это Гульковский ударил его по лицу, а затем выхватил из ножен шашку. Купец не стал дожидаться эффектного финала этой драматической сцены, о котором ему говорил Гульковский, хвастаясь, что он может шашкою разрубить человека до самой ж., и выскочил на улицу. Гульковский погнался за ним, но вскоре столкнулся с городовым. С помощью дворников и ночных сторожей городовому удалось задержать храбреца. Корнет, конечно, кричал: «Не подходи, всех зарублю!» — и даже ударил шашкой по голове городового и дворника, причинив им раны, но всё же был задержан и доставлен на гауптвахту. Так вот об этом, казалось бы, незначительном факте было доложено самому государю императору.

Гауптвахта, если уж мы вспомнили о ней, находилась тогда за Симоновским Валом, за улицей Арбатец, Подонским переулком и оврагом, называемым «Подон». Отсюда, говорят, «подонки» и пошли.

Позднее, когда подобных случаев с офицерами стало больше, царю перестали о них докладывать. Во всяком случае, о «подвигах» поручика Тихомирова в апреле 1910 года ему не доложили. А произошло вот что: в тот день поручик Пётр Николаевич Тихомиров со своим родным братом Николаем, чиновником Московского отделения канцелярии Министерства императорского двора, и приятелем, мещанином Эдгаром Козловским, жившим в Люблине, отправился в находившийся в этом Люблине, в Китаевском посёлке пятого стана, театр, который содержал Ковалёв. Он же был владельцем и стоявшего тут же трактира третьего разряда. На спектакле в театре наши друзья пробыли недолго, поскольку какой-то неумолимой, всепобеждающей силой их тянуло в трактир. Придя в него и заняв отдельный кабинет, они наконец почувствовали себя в нормальной творческой атмосфере. Потребовали водки, закуски и пива. Просидев в трактире до окончания спектакля, то есть до двух часов ночи, они, наконец, нетвёрдыми шагами направились к выходу. Но тут в трактир ввалились артисты, одного из которых поручик Тихомиров знал. Тот, разумеется, пригласил его и его спутников к столу в отдельный кабинет. Вскоре из этого отдельного кабинета послышались крики и звон разбитой посуды. Оказалось, поручик, со свойственной пьяному русскому человеку откровенностью, непочтительно отозвался о театре и его артистах. Он заявил, что все они г… и годятся лишь на то, чтобы чистить гальюны в казармах (тут, пожалуй, стоит заметить, что есть люди, которых, особенно в состоянии подпития, очень злит, когда кто-то, по их мнению, хочет чем-то выделиться или на что-то претендует, как, например, артисты). Короче говоря, слово за слово, дошло и до посуды. Кто-то из артистов, кажется герой-любовник, запустил в поручика тарелкой с закуской, отчего на мундире того аксельбантами повисли пряди кислой капусты. Поручик ответил на это селёдочницей, но промахнулся. Буфетчик Ковалёв (видно кто-то из родственников хозяина), услышав тревожные звуки, зашёл в кабинет и предложил собравшимся покинуть помещение ввиду позднего времени. В ответ на это брат поручика Николай ударил буфетчика по физиономии, а поручик, как и подобает офицеру, схватился за рукоять своей шашки. Получив должный отпор, буфетчик ретировался, убежав домой, и больше его в трактире никто не видел. После его ухода в трактире из хозяев осталась лишь Екатерина Николаевна, жена хозяина. Она стояла за стойкой буфета, когда к ней подошёл господин поручик и потребовал бутылку пива. Ковалёва заявила ему, что уже поздно, буфет закрыт и пива она ему не даст. Ну кого из наших соотечественников не возмутил бы такой ответ? Поручик не составил исключения. Он обнажил шашку, зашёл за стойку и начал рубить всё подряд: счёты (существовало когда-то такое счётно-вычислительное устройство, состоящее из деревянной рамы и металлических спиц с нанизанными на них деревянными костяшками тёмного и светлого цвета), прилавок, полки и пр. Хозяйка при виде этого зрелища рухнула на стул и залилась слезами. Тогда сердца брата Николая и друга Эдгара дрогнули и они, хоть и с трудом, уняли пьяного российского дон-кихота и увели его из трактира. О буйстве поручика на следующее утро был составлен протокол. Его получил от хозяина трактира пристав Хамовнической части по месту жительства братьев Тихомировых (они проживали на Зубовском бульваре, в доме дворцового ведомства). В конце концов, дело дошло до московского военного коменданта, а затем и до командира Ваврского полка, в котором служил поручик Тихомиров.

Командир, как оказалось, «вполне удовлетворился объяснениями своего офицера», то бишь поручика Тихомирова, и не нашёл в его действиях состава какого-либо проступка. Более того, он посчитал нужным сделать внушение содержателю трактира, с тем чтобы «он впредь был более осторожен и не вмешивал господ офицеров в грязные истории». Приняв такое решение, командир тем самым поддержал старую традицию, предписывающую беречь честь мундира. Традиции этой не были помехами ни честь, ни совесть, ни элементарная порядочность.

А какое всё это имело отношение к царю? — спросите вы. Да никакого, если не считать возникшей в связи с этим печальной мысли о том, что за царя и заступиться было некому, ведь над ним-то не было никакого начальника, который мог бы это сделать. Его постоянно кто-то ругал и отзывался о нём, да и вообще обо всём его августейшем семействе, весьма неуважительно и неодобрительно.

Пьяный крестьянин Закорючкин, например, проходя по улице, остановился против дома купца Калинина, в освещённых окнах которого были помещены портреты царя (Николая I) и царицы. Услышав суждения собравшейся под окном публики о сходстве портретов с оригиналами, он произнёс по адресу оригиналов матерные слова и заявил к тому же, что царь похож на ж… с усами.

После поражения в Крымской войне Николаю I особенно часто доставалось от верноподданных. Крестьянин Савелий Михайлов, например, сначала восхвалял в трактире государственных преступников Пугачёва и Разина, называя их мучениками, пострадавшими за людей, а после этого стал руг ать царя за то, что он ведёт с турками безумную войну и разоряет народ. Кроме того, он хулил религию и святых угодников.

Задержанный за убийство бродяга Ильин на сказанные ему слова: «От бога и царя не уйдёшь» по адресу того и другого стал ругаться матом.

Доставалось и Александру II. 4 мая 1878 года совершенно трезвый полицейский служитель Емельян Чуланов сказал: «Наплевать мне на царя, царь мне тот, кто мне деньги даёт», а рядовой интендантского ведомства Михаил Петрович Тевчев, после того как была спасена жизнь Александра II при очередном покушении, произнёс в трактире такое: «За те денежки, которые мы получаем от царя, его спасать не следовало».