Лев Овалов - Болтовня

• Название: Болтовня
• Автор: Лев Овалов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Чай мне был не в чай. Иван ничего не захотел ни есть, ни пить - Анна Николаевна приставала зря. Досталось же от нее, конечно, мне - это я спешил как угорелый и не хотел заставить сына съесть поджаристую хрустящую оладью. Я спешил, но спешил потому, что видел, как нетерпеливо ждет меня Иван. Я сам предпочел бы ничего не есть, но вредная старуха тогда обязательно что-нибудь заподозрила бы.

Московские улицы тянулись пустыми и длинными дорогами, утренняя свежесть готова была убежать вслед за первым трамваем, невидимое солнце чертило бульварные дорожки широкими радостными полосами.

Мы шли по бульвару. Иван то замедлял шаг, то принимался бежать, и мне трудно было идти с ним вровень.

Изредка встречался сонный торопящийся прохожий, и только один садовый сторож, подбиравший разбросанные на земле папиросные коробки, все время маячил перед нашими глазами. На самом краю бульвара Иван остановился. Я думал - он хочет сесть, и опустился на исписанную надоевшими именами скамейку. Но сам он не сел, а остановившись, наклонил ко мне лицо.

- Я не могу так, я не могу так! - с истерической дрожью в голосе зашептал он. - Я люблю ее, но не мог бы теперь ее видеть.

Тут он заметно выпрямился и, сжав кулаки, заорал на меня, точно со мной обманывала его Нина Борисовна:

- Этого я не прощу! Никогда, никогда!..

И потом быстро забормотал, не доканчивая фраз, путаясь в собственных мыслях:

- Понимаешь, я начинаю сопоставлять отдельные факты, начинаю проверять нашу жизнь, и каждая мелочь, не имевшая раньше значения, говорит мне об ее измене. Каждый новый день приносит новые случайности, образующие тяжелую цепь улик. Каждый день ко мне приходят наши общие знакомые, узнавшие о нашем разрыве, и начинают жалеть меня... Понимаешь ли ты: жалеть! Ночью меня преследуют страшные сны. Я не знаю ее любовников - одни называют одних, другие - других, но она снится мне в чужих объятиях... Я не знаю, что мне делать. Мне очень трудно, но я слишком здоровый человек, слишком люблю работу, чтобы добровольно уйти из жизни. Тебе говорю я все это не в поисках утешения, не нуждаясь в поддержке... Перед тобою, отцом, своим, моим верным, и чистым душою отцом, хвалюсь я такой же сильной, как у тебя, душою. Я люблю ее, и любовь моя даст мне силы оттолкнуться от нее, забыть ее и начать новую жизнь так, как будто я не знал ее никогда.

Над нашими головами слабый городской ветерок шелестел бледными и пыльными листьями бульварного деревца.

Иван нежно посмотрел на меня и хорошо пожал мою руку.

- Спасибо, что выслушал меня, - сказал он. - А теперь пойду на работу.

Какой у меля сын! Как я его люблю! Молодчина, сынок, перемелется - мука будет. Никакой боли мы с тобой не поддадимся.

* * *

Стройка подходит к концу. Осталось доделать самую малость - двери на петли надеть, рамы вставить, застеклить, стены покрасить. Но комнаты, комнаты, в которых будем жить мы, уже готовы.

Начали проводить обследование - кому живется хуже. Вместе с Глязером я обошел не одну квартиру и поистине могу сказать: всем хуже.

Были в доме на Мещанской. За розовыми облупленными стенами живет несколько членов нашего кооператива.

По крутой и покрытой скользкой грязью лестнице поднялись на четвертый этаж. Квартиры, робко прячущиеся под крышей и неприветливо встречающие случайных посетителей, стыдятся собственной тесноты и темноты. Право, нежилые чердаки выглядят уютнее, спокойнее, внушительнее.

Мы зашли к товарищу Павлищенко - чахлой, но веселой нашей фальцовщице. Вместе с нами пришел дождь. Мелкой дробью застучал он в окно, и вдруг на мой красный насмешливый нос упала с потолка капля - настоящая дождевая капля. Я поднял голову к потолку: по сероватому квадрату расплывалось мрачное сырое пятно, в углу по стене робко пробиралась к полу тоненькая струйка воды.

Глязер посмотрел вслед моему указательному пальцу, покачал головой и недружелюбно обратился к Павлищенко:

- На новую квартиру надеетесь? Скверно. Почему не обращались к коменданту?

Павлищенко печально улыбнулась.

- Как же не обращалась? - тихо произнесла она. - Несколько раз, бывало, придешь к нему и скажешь: "Вот посмотри, на улице дождик - и у нас дождик". А он скажет: "Что же? Дождик пройдет, и у вас стенки высохнут". Мы собирались у коменданта по нескольку человек. Говорили ему: "Так нельзя, здесь живут работницы с детьми". Он на это отвечал: "А как же раньше жили?.." И напрасно было повторять, что раньше одно, а теперь другое...

Мы обошли с Глязером семей пятнадцать и везде встречали то же: людям тяжело, сырость и темень убивают человеческую бодрость.

Делить комнаты собрались все.

Разговор пошел крупный, серьезный: площади не хватало. Началась грызня. Каждый надеялся получить к осени сухой и теплый угол. Площади не хватало, и не мне одному предстояло зимовать в старом опротивевшем подвале.

Перед самим собой хвалиться нечего: я мог бы получить квартиру - пай внесен полностью, подвал мой никуда не годится, работал в кооперативе на совесть. Однако я отказался. Встал и прямо заявил:

- От получения площади отказываюсь. В первую очередь дадим комнаты бабам с маленькими ребятами. Да есть и бездетные, живущие еще похуже меня.

Отказался - и тут же поспорил с Гертнером.

Он стоял у стенки, заложив руки за спину. Услыхав мой отказ, он быстро подвинулся вперед, посмотрел на меня умными глазами и громко заметил:

- Незачем, Владимир Петрович, благодеяния оказывать. Живете вы скверно и на получение квартиры имеете все права.

- Нет, Павел Александрович, - ответил я ему, - кроме прав, я имею еще сознательность. Потому-то я и сам от квартиры отказываюсь, и вам то же, Павел Александрович, советую.

- И мне советуете? - настороженно спросил Гертнер, поднимаясь на цыпочках. - Почему же?

- Да потому, Павел Александрович, что вы человек одинокий, комната у вас маленькая, но для одного сойдет, и еще зиму вы переждать вполне сможете.

- Конечно, конечно, - поспешил согласиться со мной Гертнер. - Но, я думаю, можно принять во внимание мою работу в кооперативе - я потратил столько сил...

- Все мы тратим много сил, Павел Александрович, - перебил я его. - Но ведь не только для себя тратим мы свои силы.

Тут ему крыть было нечем. Он не мигая смотрел на меня несколько секунд, затем опустил веки и невнятно сказал:

- Да, да...

И потом до конца собрания Гертнер не проронил ни слова.

Представленный нашим правлением план распределения жилой площади общим собранием был утвержден. Ну, не совсем таким, каким он был представлен: мне квартиры не дали, Гертнеру не дали, но утвержден...

Я уходил удовлетворенный. Дом вырос, вслед за ним вырастут новые, и наши ребята, в мелочной жизни часто бывавшие лентяями, гордецами, завистниками, скупцами, чревоугодниками, распутниками и скандалистами, оказались хорошими, выдержанными ребятами, принесшими много пользы нашей деловой стройке.

На пороге меня задержал Петька Ермаков с каким-то клубным делом, но ему не удалось даже начать разговора. Ко мне подошел Гертнер, грубо отстранил Ермакова, подтолкнул меня к выходу, взял под руку и, наклонившись к моему уху, сдержанным голосом начал сетовать на неправильное решение собрания.

Я сделал ошибку: мне надо было утешить его, успокоить, а я вместо этого принялся ретиво защищать собрание.

- Но я же имел право получить квартиру... Так мечтал о своем угле, столько времени и сил отдал дому... - с отчаянием пробормотал Гертнер.

- Чепуха! - резко остановил я Гертнера. - Да и нечего, Павел Александрович, попусту говорить. Если вы думали только о собственном благополучии, так шли бы к частнику...

- Ах, так! - злобно отозвался Гертнер и свернул от меня в темный переулок, разрывавший ленту неровного асфальтового тротуара.

Я посмотрел на линию домовых фонарей, слабо мерцавших над глухими воротами, и торопливые шаги удалявшегося Гертнера пробудили во мне жалость.

Я крикнул ему на прощанье:

- Эй, Павел Александрович, не заблудись!

Дома меня ждала Анна Николаевна, хитро щурившая покрасневшие глаза.

- Скоро будем новоселье справлять? - спросила старуха.

Я вляпался.

- Видишь ли, в следующем доме квартиры будут лучше, и нам следует подождать, - соврал я жене.

Но сердитый ответ разоблачил мою отговорку.

- Опять врешь! - заворчала она. - Ведь, пока ты дотащился домой, ко мне ваша Голосовская успела зайти... Слышали, слышали, как от квартиры изволил отказаться... Эх ты, благодетель!

- Не бубни! - полушутя-полусерьезно цыкнул я на старуху. - Через год мы выстроим еще один дом.

Старуха не перестала браниться: она верила в постройку нового дома, но сильно сомневалась в моей охоте получить новую квартиру.

* * *

А теперь готов реветь я.

После нашей встречи с сыном я работал особенно бодро. На следующий день в типографии развернул газету и спокойно, точно этого ожидал - а ведь я не ожидал этого, не мог ожидать, - прочел извещение о смерти Ивана Владимировича Морозова.