Леэло Тунгал - Товарищ ребёнок и взрослые люди

• Название: Товарищ ребёнок и взрослые люди
• Автор: Леэло Тунгал
• Издательство: КПД
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 9789985899762

Сколько написано книг-воспоминаний об исторических событиях прошлого века. Но рассказывают, как правило, взрослые. А как выглядит история глазами ребёнка? В книге «Товарищ ребёнок и взрослые люди» предстанет история 50-х годов XX столетия, рассказанная устами маленького, ещё не сформировавшегося человека. Глазами ребёнка увидены и события времени в целом, и семейные отношения. В романе тонко передано детское мироощущение, ничего не анализирующее, никого не осуждающее и не разоблачающее.

Все события пропущены через призму детской радости — и рассказы о пионерских лагерях, и о спортивных секциях, и об играх тех времён. Атмосфера романа волнует, заставляет сопереживать героям, и… вспоминать своё собственное детство.

---

Когда мы с татой пришли на урок в пятый класс, все дети вежливо встали. Тата посадил меня на заднюю парту рядом с толстым черноволосым мальчиком, которого звали Велло. И папе пришлось дать ему, как и мне, для рисования тетрадный лист из собственных запасов, потому что этот Велло объявил, что в магазине в Лайтсе тетради для рисования кончились, а в город его старуха поехать не смогла, потому что председатель её не отпустил. Велло всё время шмыгал носом, и я сначала подумала, что он сдерживается, чтобы не заплакать, — ведь он несчастный ребёнок, у которого ни папы, ни мамы нет, есть только старуха, а старухи, как известно из сказок, существа зловредные, почти как ведьмы! Но стоило ему некоторое время не втягивать носом воздух, как у него под носом появились две сопливых дорожки. Очевидно, злая старуха наколдовала ему насморк… Тата спросил у детей, какие приметы весны они заметили по дороге в школу, и ученики, которые хотели ответить, аккуратно подняли одну руку. Я тоже пару раз поднимала руку, но тата не дал мне говорить. Сначала это испортило мне настроение, но тут я вспомнила, что обещала в школе помалкивать, вести себя тихо, как мышка, и примирилась с тем, что слушала, что говорили другие. Дети говорили о скворцах, и чёрных дроздах, и подснежниках, и прорастании картофелин.

Велло тоже понял руку и сказал:

— И весной говно надо разбрасывать по полю.

На это все другие засмеялись, а тата поправил:

— Об этой работе можно использовать более вежливое выражение: раскидывать навоз или вносить удобрения.

Похоже, этот Велло вообще был шутник: на радость всему классу он сообщил тате:

— Слышь, я не могу нарисовать голову человека, у меня нет копеек. Дай мне пятачок.

Другие прыснули со смеху, а я рассердилась: у таты и так мало денег, а этот толстомордый Велло ещё требует, чтобы за рисование человеческой головы ему платили!

Но тата только усмехнулся и велел Велло научиться говорить слова «пожалуйста» и «спасибо». Когда Велло произнёс волшебное слово «пожалуйста», он получил желанный пятак. Тата стал с интересом смотреть, что он с этой монетой сделает. Я тоже глядела искоса. А этот Велло оказался очень смекалистым: положил монету на бумагу, обвёл её карандашом и получился красивый кружок.

— Вот, пожалуйста, человеческая голова теперь на месте, как пять копеек! — И он протянул монету тате. — Теперь нужен бы ножик. Тогда можно сделать рот и глаза.

— Ты что, ножом нарисуешь рот и глаза? — весело спросил тата.

Лицо Велло не выражало даже намёка на шутку.

— Нет, карандаш гнилой, затупился!

Тата дал ему свой перочинный ножик, и Велло пошёл к мусорной корзине затачивать карандаш.

— Полное ге! — вдруг крикнул он. — Палец порезал! Этот нож, он же острый, как тот, которым режут трупы. Кровь пошла…

Тата осмотрел палец Велло.

— Да, кровь идёт. Пойдём в канцелярию, промоем риванолом и перевяжем!

— А у тебя трипперная лиловка есть? — спросил Велло.

Другие опять засмеялись.

— Чего ржёте? — рассердился Велло. — Никогда не слыхали, что ли? Трипперная лиловка лучше всего для очистки ран, старуха всегда ею мажет. Кинет две крошки в воду, и дело с концом!

— Название этого порошка «калиум пер марганатум», — объявил тата, усмехаясь. — Или просто марганец, марганцовка. Пойдём посмотрим, может, он есть в шкафчике Красного Креста!

Остальным детям было велено спокойно продолжать рисование, но они ничего не рисовали, девочки хихикали, а мальчишки бросились к учительскому столу, рассмотреть татин ножик. Это действительно была вещь, заслуживающая рассмотрения, — несколько лезвий, штопор и даже маленькие ножницы, которые выскакивают, если умеешь нажать в правильном месте.

— А ты не наябедничаешь? — спросил один мальчик, взглянув на меня. — Мы не сломаем, посмотрим только.

— Не наябедничаю, — сказала я важно, хотя раньше этого слова никогда не слыхала.

Но Велло прямо повезло, что он порезал палец; поскольку с забинтованным пальцем рисовать ему было трудно, тата помог ему сделать из человека с пятикопеечной головой очень важного человека с лопатой, который был в чёрных сапогах и зелёном ватнике. Перед ним на земле были большие коричневые лужи, а с неба ему улыбалось солнце, такое же круглое и большое, как голова человека с лопатой. На голове его была шапка с козырьком, так что было совсем непонятно, что эта голова пятикопеечная…

Одно слово — отсюда, другое — оттуда

Слова — вещь очень интересная. Если бы люди должны были лаять друг на друга или рычать, жизнь была бы гораздо скучней. Но, к счастью, умные изобретатели выдумали множество слов. Иное слово услышишь, и само собой понятно, что оно означает. Например, «ябедничать» — звучит нехорошо, как сказал тата, это означает жаловаться на других, а жаловаться некрасиво. «Трипперная лиловка» — это звучит очень красиво, но как можно было понять по смеху других детей, это какое-то смешное название порошка.

Мама рассказывала, что я впервые засмеялась, когда тата прочитал ей вслух новость из газеты, что Элла Алласильд получила охотничьи права. Элла Алласильд была наверняка порядочным человеком, раз она получила охотничьи права, и что тут смешного, этого я теперь понять не могу. Но такая уж жизнь. Получается, что ребёнок, родившись, не умеет даже смеяться, не говоря ни о чём другом. Кажется, умеет только плакать с самого начала, а ходить, смеяться и говорить надо научиться! Я засмеялась в первый раз тогда, когда даже стоять не могла — сидела на кресле, подпёртая подушкой, и смеялась над Эллой Алласильд, получившей охотничьи права! Мама и тата тоже расхохотались, потому что им было очень приятно, что их ребёнок уже умеет смеяться. Бедняга Элла Алласильд, когда пошла на охоту, даже и понятия не имела, что на другом конце Эстонии, услыхав её имя, засмеялся младенец в ползунках! Но кто знает, может, эта охотница в тот момент стала сильно икать? Икать, как известно, начинают по двум причинам: либо у тебя штанишки мокрые, либо о тебе где-то что-то говорят. Закинув ружьё за спину, икающая охотница, наверное, проверила, а может, она в штаны намочила? Конечно, нет, иначе ей не выдали бы охотничьи права! «Ну, значит, кто-то говорит обо мне», — вероятно, подумала она.

Но мама сказала, что у меня вызвало смех красивое звучание этого имени и фамилии — так много «л», как в строчке песни! Может, так и было. Взрослые пользуются тем, что дети не помнят всякие мелочи из своего младенчества, и им не остаётся ничего другого, как соглашаться с тем, что им упорно приписывают в рассказах об их младенчестве. Элла Алласильд — это мне нравится и теперь, но со временем прибавились и другие красивые слова. Например, «клозет», «роосаманна» и «Энгельс». Первым словом тётя Лийли называла находившуюся в её доме на лестничной площадке уборную, где было здорово дёргать за висевшую на серебристой цепочке ручку, точно такую, как у скакалки, только эта ручка с цепочкой была не для прыгания, а для того, чтобы с шумом спускать воду в толчок. Роосаманной некоторые люди в деревне называли такую сладкую еду, которую мама с татой назвали «манна-крэм», а Энгельсом звали одного из четырёх дядь на картине в роскошной золотой раме, висевшей на стене в школьном зале. Когда я спросила у таты: «А эти дяди из какой-нибудь сказки?», он усмехнулся, глянул по сторонам и сказал тихо:

— Да, эти дяди из сказки о коммунизме! Их зовут Ленин, Сталин, Маркс и Энгельс.

Ленин и Сталин тоже звучали хорошо, Маркс — не очень, но Энгельс — вот это было да! Жаль, что мама с папой не догадались назвать меня этим удивительно красивым именем! Этот дядя с лицом, заросшим бородой, был по грудь в золотой раме и смотрел вместе с другими в сторону окна — и он, похоже, не умел гордиться своим именем… Я сказала тате, что когда у меня родится брат, то обязательно назовём его Энгельс, но тата возразил, что у них с мамой имя уже выбрано, и это — Калев, и что есть такие важные строки: «И когда вернётся Калев, принесёт эстонцам счастье…» Но всё-таки я не теряла надежду, что, может, постепенно удастся уговорить родителей насчёт Энгельса. В конце концов мы можем обзавестись и двумя братьями — как Калевом, так и Энгельсом или дать одному двойное имя Калев Энгельс, как у бабушки — Минна Катарина!

Когда мы с татой окончили урок в пятом классе, то, проходя через зал я посмотрела, на своём ли месте Энгельс и по-прежнему ли у него лицо, заросшее бородой. Всё так и было. Но поговорить о нём с татой мне не удалось, потому что тётя Людмила схватила тату за рукав и попросила остаться — посмотреть монтаж. Монтаж — тоже красивое слово, но что оно значит, я спросить не успела, потому что тётя Людмила хлопнула в ладоши и крикнула детям, стоявшим в ряд возле фисгармонии:

— Пионеры, пройдём материал ещё разок! — И сказала тате: — Если что-нибудь не так, то прокомментируйте, товарищ Тунгал!