Ян Отченашек - Хромой Орфей

• Название: Хромой Орфей
• Автор: Ян Отченашек
• Жанр: Проза

---

Коцек шагал по земле просто и легко, словно плыл над ней. О себе он говорил мало, но ничего не скрывал. В общем мировой парень. Одним из его увлечений был футбол; сам он не играл, но в свободное время ходил судить плохонькие сельские команды и делал это с таким же увлечением, как все остальное. "Вчера могло плохо кончиться, - рассказывал он на следующий день с довольной улыбкой. - Я назначил штрафной хозяевам поля в Иржине, а там болельщики ого-го! Гнались за мной с палками до самого вокзала. Спорт требует жертв. В Закрейсов посылают уже только меня, потому что всякий другой там от страху подыгрывает местной команде, а я объективен, пусть болельщики хоть лопнут!" Таков Коцек. Худощавый, невысокий и гибкий, как пружина, ему уже за тридцать, но все еще холост. "Когда-нибудь женюсь, - говорит он, - а сейчас лучше жить одному, чтобы рук не связывать, поверь мне, женатик!" Войте с ним было хорошо, все казалось легкодостижимым. И вместе с тем постоянно открывались какие-нибудь неожиданности. Лишь по чистой случайности Войта узнал, чем Коцек занимался до войны. Однажды он застал его в укромном местечке ангара с книжкой в руке, заглянул ему через плечо и не понял ни словечка.

- Что это такое?

Коцек невозмутимо показал титульный лист:

- Тацит... "Анналы". Это проходят в седьмом классе, не хотелось бы забывать.

Оказалось, что Коцек преподавал латынь и греческий в средней школе, где-то далеко, в Закарпатской Украине.

- Без протекции не удалось устроиться поближе, но мне там очень понравилось. - И он рассказал Войте, как ездил верхом, ходил на охоту, рассказал, как в 1938 году ему пришлось возвращаться кружным путем через Венгрию и Австрию. - Вот послушай! - Коцек прочитал вслух несколько латинских фраз и тут же перевел их. - Здорово, а? Меня это увлекает больше, чем любой детектив. Кстати, если бы я дал тебе почитать Гомера, у тебя дух бы захватило. С Одиссеем никакой авантюрист не сравнится!

Однажды Войта тайком сунул ему в нагрудный карман пальто листовку и с нетерпением стал ждать, что будет. Коцек не испугался, поднял брови и без малейшего колебания показал листовку Войте:

- Две грубые грамматические ошибки. Автор путает "с" и "з" - двойка с минусом! - Войта покраснел под взглядом его прищуренных глаз. - А ты знаешь, кто был Орфей?

И Войта услышал увлекательный рассказ о мифическом певце. Коцек был в своей стихии. Он сунул листовку в карман и кивнул.

- Ну ладно. А не собираешься ли ты прилепить эту листовку Хюбшу на дверь? Интересно бы поглядеть, какую он скорчит рожу.

Войта и Коцек прощупывали друг друга. В бесконечные часы, которые они вместе лодырничали, у них было на это достаточно времени и возможностей. Войта не скрывал от товарища своих взглядов, сложившихся под влиянием сходок "Орфея", а Коцек ни разу даже не усмехнулся, слушая сбивчивые пояснения Войты, помогавшего себе руками и начинавшего каждую мысль спасительной фразой: "Я вот как думаю... А ты?" Один из вопросов Войты застал Коцека врасплох.

- Я еще не думал об этом как следует, - сказал он, - а симпатия ведь это еще не убеждение, верно? Больше всего мне нравилась бы такая политика, которой не надо заниматься и вообще замечать. Но, видимо, в нашем мире это невозможно. И всегда было невозможно. А жаль! - Он переменил тему. - Ну так что? Когда же мы провернем то дельце? Я говорю о самолете. Вижу, тебе не терпится.

Сначала это было похоже на шуточки, но друзья все чаще обсуждали свой фантастический план, обсуждали с таким увлечением, что Войта заколебался - не относится ли Коцек к этой затее всерьез? Он бы не удивился. Они перебирали все возможности, не упустили ни одной. "Sic et non", - говорил Коцек, - испытанная метода схоластов - "за и против". Эти обсуждения стали для них волнующей и увлекательной игрой, оба смеялись, а Войта нередко задавался вопросом, не испытывает ли его Коцек.

- А откуда же взять горючее? - сказал он однажды. - На пробных полетах его в баке не больше чем на четверть часа, и немцы на этот счет чертовски пунктуальны.

Коцек покачал головой.

- Ты мне ничего нового не сказал. Sic et non... И все-таки бывает время, когда баки полны. Ясно?

Лицо Войты прояснилось, он сообразил.

- Ты имеешь в виду приемку самолетов? Когда приезжают немецкие летчики? Верно! - Но тут же он остыл и безнадежно махнул рукой. - Да, но тогда кругом полно немчуры, и вообще...

Положение казалось безвыходным, но Коцек тотчас нашелся:

- Уж если бы я взялся за это дело, то выбрал бы подходящий момент. Надо брать последнюю машину, самую дальнюю от ангара, это ясно. А подходящий момент бывает. Знаешь когда? Во время воздушной тревоги. Заметь себе: по сигналу "непосредственная опасность" все сматываются в убежище. В такую минуту никому и в голову не придет, что одна из машин может подняться. Не успеют они опомниться, как я уже буду в воздухе!

Все чаще Войте казалось, что эта шальная затея продумана до малейших подробностей. Коцек был фанатически упорен в преодолении все новых и новых возражений, хотя сам провоцировал на них Войту.

- Последовательность мышления пригодится тебе в жизни. Все достижимо. Уж не хочешь ли ты вечно ползать по земле, как таракан? - поддразнивал он Войту, по-мальчишески усмехаясь. - Меня больше всего привлекает то, что кажется невозможным, - такая уж у меня натура.

- А что, если сегодня? - сказал он однажды и, прищурясь, оглядел декабрьское небо; показал на поникший ветровой мешок над ангаром и в точных терминах охарактеризовал метеорологические условия. Подходяще! Мальчишеская несерьезность сочеталась в нем с изумительной находчивостью, увлекавшей медлительного и рассудительного Войту.

- А зенитки? - возразил Войта, но Коцек нахмурился, постучал себя пальцем по лбу и сказал наставительно:

- Думайте, ученик, прежде чем что-нибудь брякнуть... Не станут же они стрелять по собственному самолету! А пока они расчухают, нас уже поминай как звали. Американцы могут обстрелять, это да. Но они держатся на большой высоте, и у них другие задачи. А нам надо лететь на бреющем. Хуже, если это будут пикировщики. Вообще придется петлять и ориентироваться по карте. У меня дома есть первоклассная спецкарта... Ну и, конечно, нужна удача, это ясно. Вынужденная посадка на территории, где пока еще немцы, означала бы... - Он не договорил и сделал выразительный жест: чик! Но тотчас же отклонил и это опасение: - Да разве в жизни не во всем нужна удача? Тот факт, что ты родился, уже первая и самая крупная удача. Один шанс примерно из восьми миллионов. Так что мы уже баловни судьбы. Вырос - опять удача! И так далее. Я лично не могу пожаловаться, что мне не везет, это была бы неблагодарность фортуне, а она этого терпеть не может. Я всегда выходил сухим из воды, вышел бы и на этот раз. Ну, хватит, сюда идет Хюбш. Интересно, какую бы он скорчил рожу, если б узнал, о чем мы тут трепались. Но у него нет фантазии...

Позднее Войта поймал себя на том, что думает об их затее как о чем-то вполне реальном и решенном. С этим фантазером любая фантазия казалась реальностью. В один прекрасный день у Войты возникло впечатление, что со всеми "против" уже покончено и нет никаких сомнений в том, что при известной удаче побег будет успешен. Стоя на траве аэродрома, он мечтательно глядел на самолеты, с ревом поднимавшиеся в воздух, и сердце его колотилось от незнакомого прежде нетерпения. Как жаль, что все это только мечта. Улететь бы подальше от всего, от запутанной и тягостной истории с Аленой, забыть, заглушить память о ней ревом мотора! Жаль. А впрочем, неужели это только мечта? И какую цель преследует Коцек? Что творится в его башке? А вдруг он скажет: "Ты боишься?" Трудно сказать, боится ли Войта. Видимо, да, ведь ясно, что, как ни продуман побег, от всего этого здорово попахивает кладбищем. Вместе с тем Войта инстинктивно чувствовал, что никогда не признался бы Коцеку в своем страхе.

Но прямое слово, призыв к действию так и не прозвучали - все оставалось в пределах "если бы" и "допустим", просто увлекательная игра в "Sic et non".

И вот однажды... Дело было в середине декабря. По сигналу воздушной тревоги Войта и Коцек успели добежать до бетонного бункера неподалеку от главного ангара. Они оказались там одни и через узкие смотровые щели могли наблюдать, что делается в воздухе.

- "Спитфайер"! - объявил Войта.

Одинокий пикировщик, заметив на аэродроме три машины, сделал широкий заход и молниеносно устремился на одну из них. Огонь из бортовой пушки, серия выстрелов - попадание! Немецкий самолет, стоящий в нескольких десятках метров от их бункера, превратился в груду обломков. Бах, бах, бах! Взрыв потряс воздух, из мотора вырвался неправдоподобно яркий дым. Пикировщик хозяйничал над аэродромом, и никто не успел помешать ему. С ревом пронесся он над бункером - Войте даже показалось, что он на миг увидел в кабине лицо летчика, - потом исчез, но тут же вынырнул с противоположной стороны и атаковал вторую машину.

- Чисто работает! - орал Коцек, стараясь перекричать грохот; у него даже вздулись жилы на шее; он толкал Войту в бок. - Долбай его, ами! - возбужденно подбадривал он летчика, словно игрока на футбольном поле. - А мы-то, ослы, вчера возились с ним, вкалывали... А, вот он опять!