Айи Арма - Избранные произведения писателей Тропической Африки

• Название: Избранные произведения писателей Тропической Африки
• Автор: Айи Арма
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

В очередной том Библиотеки избранных произведений писателей Азии и Африки включены романы А. К. Армы «Осколки» (Гана), Ф. Ойоно «Жизнь боя» (Камерун), повести Г. Окары «Голос», Сембена Усмана «Почтовый перевод» (Сенегал), пьеса В. Шойинки «Сильный род» (Нигерия), а также избранные рассказы писателей Кении (Нгуги Ва Тхионго, М. Мванги, Г. Огот), Берега Слоновой Кости (Б. Дадье), Нигерии (Ч. Ачебе, С. Эквенси), Конго (А. Лопез) и других стран.

---

— Что ж, вполне возможно, хотя это довольно редкий случай. Выходит, вы и сами… — она попыталась сдержаться, но не смогла, — довольно редкое явление — счастливчик.

— Я бы не назвал себя счастливчиком, — бесцветным голосом выговорил он; его тон был настолько враждебен, что в нем не ощущалось даже злости; Хуане захотелось извиниться, но, посмотрев на пациента, она поняла, что это бесполезно.

— Мне кажется, только постоянная и мучительная тревога может дать такой эффект, — сказала она после паузы. — Что вас тревожило?

— Многое.

— Я понимаю. Но больше всего?

— Больше всего — страх перед возвращением.

— Чего именно вы боялись?

— Я не был уверен, что смогу делать какое-нибудь важное и серьезное дело.

— А после возвращения ваши страхи уменьшились?

— Я не знаю. Не думаю. Нет. — Теперь он говорил без враждебности, и в его взгляде читалась настойчивая просьба выслушать то, о чем он собирается рассказать. — Просто все стало гораздо определенней.

Начав говорить, он очень точно, словно врач, исследующий пораженный орган, обрисовал свое состояние; это был рассказ об одиночестве, из которого невозможно вырваться, и о социальной среде, обрекающей человека на постоянное одиночество. Хуана завела разговор о семье, но сразу поняла, что его семья — лишь уменьшенная, но зато теснее сплоченная, а поэтому и более опасная копия общества в целом, зеркальная линза, как он назвал ее, и Хуане стало ясно, что семья мучает его еще сильней, чем социальная среда.

— Ведь от семьи и ее требований, — рассказывал он, — совсем уж никуда не спрячешься.

— И ее требования противоречат требованиям общества? — спросила Хуана.

— Да, но не прямо и в очень сложном взаимодействии, — ответил он, однако не стал развивать свою мысль и только безнадежно махнул рукой.

— Вы считаете, что заботы о семье не могут принести удовлетворения? — Хуане очень не хотелось, чтобы нить его рассуждений оборвалась.

— Они необходимы, — сказал он, — я понимаю. Но все это превратилось теперь в мертвый, раз и навсегда установившийся ритуал. Член семьи, побывавший за границей, представляется родственникам волшебным добытчиком. Все считают, что, возвратившись, он должен принести с собой мгновенные и чудесные перемены.

— Вы думаете, это совершенно новое явление, — спросила Хуана, — или оно уходит корнями в прошлое?

— Если и новое, то только по форме. Поездка за границу и связанные с нею надежды, конечно же, детище колониальных времен. Однако идея волшебных перемен уходит в глубочайшую древность. Наши мифологические герои неизменно спасали целые общины от страшных бедствий и лютых врагов. Но община распалась на отдельные семьи, и нынешние герои просто приносят в семью богатство. Раньше герои спасали общину от врагов, а теперь избавляют семью от бедности — главным образом за счет общества.

— Значит, вы жалеете, что учились за границей?

— Разумеется, нет, — сказал он со смехом. — Те же трудности возникают у людей, которые учились здесь — в Легоне, Кумаси или Кейп-Косте. Кое-кого из них я знаю — все то же самое… Ну, может быть, в ослабленной форме. Болтают и пьют горькую, лишь бы не видеть того, что им страшно увидеть. Трата денег как способ самоубийства.

— И вы не знаете, что вам делать?

— Почему не знаю? Мне совершенно ясно, чего от меня хотят. — Он умолк, и она не торопила его. — Но я-то хочу другого.

Хуана думала, что он будет продолжать, и ошиблась; в наступившем молчании ей трудно было скрыть свое замешательство.

— Что ж, это ведь прекрасно, — сказала она после паузы, — знать, чего хочешь. У вас свой собственный путь.

— Не уверен, — сказал он.

— Вы идете против течения, — проговорила она, и он утвердительно кивнул, но лицо его оставалось непроницаемым. — На это тратится много сил.

Он как-то странно закашлялся, словно хотел сдержать смех и не мог. Потом справился с собой и улыбнулся — так измученно, что она невольно отвела взгляд.

— Течение… — начал он. И опять не закончил.

— Вы не уверены в этом? — спросила она.

— Да нет, уверен, — ответил он, успокаиваясь. — Я бы даже сказал: стремнина.

Это слово так удивило ее, что она машинально записала его в блокнот, прочертив хвостик у «а» до самого края страницы и завершив аккуратной спиралью с точкой в центре.

— Странное определение, — проговорила она вслух. — Почему стремнина?

— Да просто это слово пришло мне в голову, — сказал он. — А что в нем странного?

— Какое-то оно не очень подходящее. — Хуана положила карандаш, и он покатился по столу. — Я бы уж тогда сказала: потоп.

Он опять рассмеялся, на этот раз легко и весело.

— Ну, какой там потоп, — возразил он, энергично тряхнув головой. — Я вовсе не склонен драматизировать свою жизнь.

Хуана промолчала, хотя слово «стремнина» вызвало в ее душе множество ассоциаций. Она задумалась о пациенте и, погрузившись в свои мысли, как бы потеряла представление о его физической сущности, потому что он вдруг превратился в сверкающий купол, прикрывающий сверху неясный туман ее дум, и мысленным взором она явственно видела темную щербину, изъян на его внутренней поверхности, но в то же время ей было совершенно очевидно, что этот-то изъян и не дает всему куполу рухнуть… Впрочем, через несколько секунд живой, реальный человек, сидящий перед Хуаной, напомнил ей о своем существовании. Оказалось, что он протягивает ей через стол небольшую карточку с ритуальной маской и печатным текстом, который, когда Хуана окончательно опомнилась, сложился в слова приглашения на вечер.

— Тут сказано — писателей…

— …И художников, и их друзей, — насмешливо дочитал он надпись на билете. — Почему бы вам не стать моим другом? — Последнюю фразу он произнес совершенно серьезно.

Предложение было до того неожиданным, что Хуана удивленно подняла глаза и внимательно посмотрела на своего пациента. Он явно не шутил. Его взгляд был спокойным и открытым, без униженной мольбы, но и без нахальной требовательности. Взгляд мужчины, готового спокойно принять и отказ, и согласие, словно между этими двумя исходами не было никакой разницы. Или в его взгляде застыла такая неуверенная безнадежность, что она уже как бы и не отличалась от надежды…

В ее собственном взгляде, наверно, отразилось прежде всего изумление, тотчас же сменившееся удовольствием и согласием, потому что он улыбнулся, повторил еще раз: значит, в следующую субботу — и предложил встретиться у входа в здание Любительской студии. Настроение у него явно исправилось — видимо, от мысли о предстоящем вечере.

— Вы думаете что-нибудь понять там. — Она произнесла свой вопрос утвердительно и не была уверена, что получит ответ.

— Посмотрим, — сказал он.

— Однажды я побывала на подобном вечере, — начала она. — Приглашение выглядело в точности так же, только вместо маски — жреческий жезл… — Но, решив не расхолаживать его, осеклась, и через минуту он пожал ей руку, задержав в своей немного дольше, чем следовало, попрощался и ушел.

Хуана приехала к зданию Любительской студии, когда приглашенные еще даже не начали собираться. Она миновала просторную автостоянку перед входом в студию и остановилась чуть дальше, у большого дерева со свисающими вниз ветвями. Сквозь лобовое стекло ей были видны вереницы машин на проспекте, который вел в аэропорт, и зеленая светящаяся вывеска отеля «Амбассадор» на другой стороне проспекта. Когда поток транспорта ненадолго прерывался, Хуана видела изогнутые, подсвеченные прожектором струи фонтана перед входом в отель, издали казавшиеся отлитыми из стекла. Вскоре начали приезжать машины приглашенных на вечер, и поднятая ими пыль завесила фонтан серой сухой пеленой. Почти всех этих людей Хуана много раз видела и сейчас, глядя на знакомые фигуры, с досадой почувствовала, что ее охватывает гнетущее ощущение постоянства, неизменности собственной жизни, — ощущение, которому она вовсе не хотела поддаваться. Потом мимо нее с ревом промчалась спортивная машина, и почти сразу же послышался визг тормозов: машина, вероятно, остановилась с другой стороны от входа в студию. А через минуту показался и хозяин машины — необычайно энергичный, резкий в движениях молодой человек.

— Неужели это вы, доктор? — заорал он, просовывая руку в окно машины. — Ведь тыщу лет не виделись! Ну здравствуйте, здравствуйте, доктор. Где вы пропадали?

— Да все дела, — ответила Хуана.

— Вечно у вас дела, — проговорил молодой человек, не выпуская руку Хуаны и время от времени потряхивая ее с радостным неистовством. — Вечно дела.

— Послушайте, Лоренс, — сказала Хуана, рассмеявшись. — Отпустите же наконец мою руку. Вы ее, того гляди, оторвете.

— Виноват, доктор! — воскликнул молодой человек. Потом расхохотался и добавил: — Нет, вам так просто руку не оторвешь, вы ведь у нас стальная женщина. Наш стальной доктор.