Сергей Ведерников - Пятицарствие Авесты

• Название: Пятицарствие Авесты
• Автор: Сергей Ведерников
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-93682-742-6

Что обеспечило существование человечества? Может быть, безграничный эгоизм, безудержная борьба за место под солнцем, жадность, жажда власти, насилия и издевательств над себе подобными, воинствующий индивидуализм, обеспечиваемый государством со времен начала цивилизаций? А может быть, любовь к себе подобным, милосердие, гуманизм, самопожертвование и осознанная, целенаправленная борьба за лучшую жизнь, за свободу от насилия, за равенство, за справедливость? И есть ли надежда, что эта борьба принесет свои плоды?

На эти вопросы старается дать ответ предлагаемая книга.

---

Он знал.

— После того как твой прадед Ирод Первый, идумеянин по происхождению, а не твой прапрапрадед Гиркан или брат твоей прабабки, Аристовул, законные наследники престола, последние из Маккавеев, стараниями Антония и Августа был назначен царём Иудеи, прапрабабка твоя Александра, вынужденная, скрепя сердце, выдать за него замуж Мариамму, всё-таки не теряла надежды когда-нибудь возвести на престол своего сына Аристовула. Поэтому ещё при его жизни имела связи с патриотами, воевавшими ранее в войсках её дяди и свёкра, Аристовула, и в войсках её мужа, Александра, твоего прапрадеда.

— Но как же это было возможно при подозрительности Ирода?

— Всё же это было. Однажды на такой встрече присутствовала Мариамма, и там же был мой дед Александр.

Как уж там всё произошло и сколько продолжалась их связь — я не знаю, но только однажды, как рассказывал мне отец, он случайно оказался свидетелем их встречи и невольно слышал сцену неистовой ревности Мариаммы, плач и жалобы на свою судьбу, проклятия в адрес мужа, неимоверную нежность и безудержные ласки возлюбленных. Вот тогда она и подарила деду этот перстень со словами: «Положи меня, как печать на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность!»

— Так, может статься, мы с тобой родственники?

— Вряд ли, поскольку, как я думаю, они встречались уже после смерти Аристовула, брата Мариаммы, которого…

— … которого прадед утопил в пруду.

— Безусловно, я не знаю, все ли дети Мариаммы тогда уже родились.

— Как всё повторяется, — задумчиво проговорила она. — Твой дед и моя прабабка, а вот теперь — мы с тобой.

Они встречались почти два месяца, но уже не так часто, поскольку Марк не мог игнорировать дела движения, всё более связанные с восстанием, а в такие дни Вереника присылала рабыню Роксану условиться о встрече. И вот, однажды, незадолго до штурма Мосады, Роксана пришла днём, посланная Вереникой. Марк ждал её прихода, но не ожидал того, что произошло: она, обычно сдержанная и конкретная в разговоре, вдруг упала перед ним на колени, обняв его ноги, и прерывистым голосом объяснилась ему в своей любви, словно в истерике, растрепав свои волосы, вся в слезах; но когда оторопевший Марк уже был готов остановить её объяснения, то вдруг услышал, что Вереника сожительствует со своим братом Агриппой, и был подавлен и разбит. Роксана, поняв его состояние, быстро взяла себя в руки, вниманием и ласковым обращение помогла ему справиться с этим известием, которое он воспринял потом как неизбежность, поскольку знал, что эта связь не может быть продолжительной, но, растерянный, не сразу пришёл в себя, а ухватившись за признание Роксаны, как утопающий за соломинку, не отверг его и этим приглушил боль случившегося.

Она приходила ещё дважды, и Марк, полный сострадания, не отказывал ей в ласке. Рабыня скрывала от Вереники, что сикарий в городе, а Марк не был против этого, так как понимал, что не может ждать да уже и не ждёт встречи с ней; единственное, чего он хотел, — это выкупить Роксану у царицы. Та лишь горько улыбалась в ответ на эти надежды и была абсолютно права, так как хозяйку вряд ли интересовали деньги, какие она могла получить за рабыню, но у неё были свои виды на такого рода невольниц, специально содержавшихся ею для особых случаев, ибо они были девственницами и предлагались иногда для избранных гостей, после чего их отдавали охранникам царицы. Роксана сказала ему как нечто окончательное:

— Я счастлива, что отдалась тебе, любимому, потому что в другом случае меня ждала бы худшая участь и в конце концов то же самое — охранники царицы. Кроме того, я не хуже её, раз нравлюсь тебе.

Обстановка в городе тем временем осложнялась стараниями противников восстания, поддерживаемых царём Агриппой, выславшим в столицу отряд конников из нескольких тысяч человек. Отрад занял по своём прибытии Верхний город при поддержке первосвященников, знатных людей и их клиентов. Нижний же город и Храм находились в руках зилотов и поддерживающей их части населения. Между лагерями началась настоящая война, медлить было нельзя, поэтому Марк отправил донесение в Мосаду о состоянии дел в городе, где кровавые стычки продолжались ещё несколько дней до прибытия сикариев, вошедших в город незаметно, не привлекая внимания. Некоторая часть отряда осталась в крепости в качестве гарнизона, удерживая её как опорный пункт движения и как возможное убежище, на крайний случай.

Отряд же, вошедший в город, был невелик. Сикарии в качестве фракции зилотов не ставили целью отделение от движения, наоборот, они являлись радикальной его частью, поэтому их состав не был значительным, а стабильным в мирное время оставалось лишь небольшое ядро убеждённых бойцов; однако с началом восстания была произведена вербовка сторонников, вооружённых и обученных по мере возможности в Мосаде. С приходом отряда нападения на Верхний город усилились, и исход дела был решён в пользу восставших благодаря участию в штурме решительных и мужественных сикариев: царский отряд не выдержал натиска и отступил в один из дворцов Верхнего города, где и заперся вместе с частью покорившихся властям людей и знати. С взятием Верхнего города начались пожары, в которых были сожжены несколько дворцов, дом первосвященника Анания и здание архива с находившимися там долговыми документами, что было в интересах городской бедноты, закабалённой властью и состоятельными соотечественниками, и это говорило об изменении характера восстания: оно переходило в революцию.

Авторитет Менахема после взятия Верхнего города возрос, и дальнейшую осаду дворцов, где находились конники Агриппы и римские воины, возглавил практически он, что не всех устраивало в руководстве кананитов, как не все были довольны пожарами в Верхнем городе. Эти разногласия особенно отчётливо проявились на собравшемся совете зилотов, начавшемся бурно с претензий к сикариям, несмотря на то что Верхний город штурмовал и простой народ, но не только зилоты. Присутствовавший на собрании Элеазар сын Анания не скрывал своего недовольства пожаром в доме отца, обвиняя во всём сикариев; многие из руководства зилотов были раздражены пожаром в архиве. Когда страсти немного поутихли, заговорил Менахем о том, что война, которую они начали, потребует таких жертв, каких никто не предполагал, если они хотят её выиграть; а если они её не выиграют, жертвы будут неизмеримы. Саддукеи и знать не хотят войны, говорил он, они готовы продать свой народ Риму, потому что там защищают их шкурные интересы в государстве; им наплевать на свободу и веру отцов, лишь бы народ гнул на них шею, но народ уже не хочет этого и его не остановить ничем.

Положение может поправить только военная дисциплина в восставшем городе, но о ней ли говорить, когда нет единства даже в совете зилотов. Если пока нельзя говорить о единоначалии, поскольку нет царя, а Агриппа продал свой народ, то надо всеми силами утверждать в городе власть совета, иначе её возьмут в руки противники войны, а тогда поражение неминуемо. Кроме того, необходимо срочно мобилизовать сторонников восстания в провинциях, создать настоящую армию, способную встретить врага на границе государства, а не ждать его прихода в Иерусалим. Он говорил, что пора отправить своих представителей в провинции, как планировалось ранее, и прекратить склоки, ещё не имея за собой ни побед, ни поражений.

Страсти несколько поутихли; хотя было ясно, что сикарии остались в меньшинстве, а совет явно разделился в представлениях о происходящем в Иерусалиме и в стране, но представители в провинции всё же были отправлены. Марк и двое членов совета были назначены для поездки в Галилею, чем сикарий был доволен, поскольку это давало ему возможность повидать жену и поправить свои и детей материальные дела, расстроенные недавними расходами, связанными с обороной.

Дома его ждали неприятные известия: у пленницы поднялась температура, она была в жару, бледная, тяжело дышавшая, с испариной на лбу, и лежала с закрытыми глазами, открыв их, только когда сикарий прикоснулся к её виску и шее с намерением определить степень жара. Она не отпрянула, не отстранилась, и взгляд её уже не был отчуждённым, но даже признательным и спокойным, на что Марк благодарно улыбнулся, успокаивающе погладив больную по здоровому плечу, укрытому покрывалом.

— Вам очень плохо? — спросил он с сочувствием.

Пленница утвердительно прикрыла глаза, а Марк подумал, что мог бы и не спрашивать, так как жар довольно сильный, но был рад установившемуся между ними контакту, хотя и безмолвному. Подозвав слугу, он отправил его к Александру с просьбой послать за лекарем, услугами которого пользовались при нужде многие сикарии, а также прислать ещё одну служанку для ухода за больной.

— Прошу вас доверять мне, — сказал он, обращаясь к женщине. — Поверьте, я не хочу вам зла, и чем больше будете мне доверять, тем быстрее выздоровеете.