Иван Ефремов - Таис Афинская

• Название: Таис Афинская
• Автор: Иван Ефремов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1973

Последнее произведение Ивана Ефремова освещает один из переломных моментов истории — переход от национализма пятого-четвертого веков до нашей эры к более широким взглядам на мир и людей, происшедшей под влиянием войн Александра Македонского, а также благодаря проявлениям общечеловеческой морали в учениях греческих философов-гуманистов. В романе красной нитью проходит мысль о вечности красоты искусства и ее вдохновительницы — женщины.

Главная героиня романа — знаменитая гетера Таис Афинская — такая же подлинная историческая личность, как и Александр Македонский. Она участница его походов. Ею сожжена одна из столиц персидского царства — Персеполис. Этот эпизод лег в сюжетную основу романа.

---

Гесиона, наскоро плеснув в лицо морской воды, появилась перед своей хозяйкой. Таис спросила фиванку о ее дальнейших намерениях. Хоть Гесиона умоляла взять ее с собой, гетере казалось, что та совершает ошибку, покидая Аттику, где больше возможностей отыскать отца. Самый большой в Элладе рынок рабов был в Афинах. Ежедневно на его помостах продавали по нескольку сотен людей. Через торговцев, связанных со всеми городами Эллады и окружающих Внутреннее море стран, была надежда узнать что-нибудь о философе Астиохе. Гесиона призналась, что после ночного появления Эгесихоры ходила к прорицателю. Он потребовал какую-либо вещь, принадлежащую ее отцу. Фиванка не без страха вручила ему маленькую гемму на тонкой цепочке, которую она прятала в узле своих волос. На зеленоватом «морском камне» — берилле — искусный камнерез воспроизвел портрет ее отца; тот подарил его дочери в ее нимфейный (невестин) день — всего три года тому назад. Прорицатель недолго подержал гемму в своих странных пальцах с квадратными концами, вздохнул и с непоколебимой уверенностью заявил, что философ мертв и вероятно, та же участь постигла брата Гесионы еще на стенах их города.

— Теперь у меня только ты, госпожа, — сказала Гесиона, упорно называя так Таис, несмотря на запрещение, — как же мне не следовать за тобой и не делить судьбу? Не отвергай меня, хорошо? — девушка прижалась к коленям Таис.

— Видно, судьба! — согласилась Таис. — Но я не жена и не дочь аристократа, не царского рода, всего лишь гетера, игрушка судьбы, всецело зависящая от случая.

— Я никогда не покину тебя, госпожа, что бы ни случилось!

Таис посмотрела на фиванку лукаво и знающе, слегка высунув кончик языка, и девушка вспыхнула.

— Да, да! Власти Эроса страшится сама Афродита, что же делать нам, смертным?

— Я не люблю мужчин, — с отвращением воскликнула Гесиона, — а если полюблю… убью его и себя!

— Ты гораздо больше девочка, чем я думала, глядя на твое тело, — медленно сказала гетера, прищуривая глаза, чтобы разглядеть открывшуюся Гераклейскую гавань.

Их поджидали, верно рассчитав сроки плавания. Таис увидела Эгесихору, окруженную группой воинов, могучая стать которых была заметна издалека. В тот же день корабль, увезший Эгесихору из Афин и стоявший в Гераклее в ожидании Таис, вышел в трехдневное плавание к Гитию, недалеко от устья реки Эврота, в самой глубине Лаконского залива, где снаряжались спартанские суда. Если бы Эвриклидион продолжал дуть, то плавание сократилось бы до двух дней, но в это время года северо-восточные ветры не были устойчивыми.

Друг Эгесихоры находился в Гитии, собирая свой большой отряд. Кораблем командовал его гекатонтарх — сотник, не понравившийся Таис слишком откровенными взглядами, которыми он старался пронизать ее химатион. Но Эгесихора помыкала воином как хотела, не стесняясь откровенного обожания со стороны меньших начальников и простых копьеносцев, исполнявших роль гребцов, и старого кривого кормчего, чей единственный, круглый, как у циклопа, глаз успевал замечать все творившееся вокруг. Малейшая неточность в ударе весла, несвоевременная отдача рулей, чуть-чуть замедлившая ход корабля — все вызывало резкий окрик, за которым следовала ядовитая шутка. Воины прозвали старого кормчего Финикийцем, но относились к нему с почтением.

Воды Лаконского залива, гладкие, как голубое зеркало дочери Лебедя, подаренное ей самой Афродитой, казалось, замедляют ход судна подобно густому напитку. На полпути, против мыса Кипарисов, море стало травянисто-зеленым. Сюда доходили воды Эврота — большой реки, в верховьях которой — в двухстах сорока стадиях от гавани — стояла столица Лакедемонии — Спарта. Слева высился крутой, скалистый и суровый кряж Тайгета — знаменитое на всю Элладу место, куда относили новорожденных, у которых знатоки из старейшин находили недостатки сложения или здоровья. Приблизилось устье Сменоса с пристанью Лас, заполненной множеством маленьких судов. Корабль прошел мимо нее, огибая широкий мыс, за которым находилась главная, гавань Лакедемонии — Гитий.

Причалили к южной бухте, там, где крутой склон мыса загибался на север, запирая внутреннюю часть гавани. Глубокая вода стояла темным зеркалом, хотя несущий дождевые облака Нот — южный ветер — с силой срывался с прибрежной гряды, ударяя в противоположный край залива. Палуба корабля оказалась локтя на четыре ниже пристани и обтертые бревна ее закраины — на уровне голов Таис и Эгесихоры, стоявших на корме. Обеих гетер, одетых в яркие хитоны, Таис — в золотисто-желтый, а спартанка — в черный, как ночь, удивительно оттенявший золотую рыжину ее волос, заметили сразу. С криком «Элелеу!», «Элелеу!» к ним подбежало несколько воинов и впереди всех бородатый гигант Эоситей, протянувший обе руки Эгесихоре. Та отклонила помощь Эоситея и показала ему на переднюю часть корабля, где под навесом из тростника переступали копытами четыре коня. Спартанцы застыли в не меньшем восхищении, чем перед женщинами, когда воины и два конюха начали осторожно выводить косящихся, прядающих ушами жеребцов. Пара дышловых была той редкостной масти, что афиняне зовут левкофаэс — ослепительно белые, а пристяжная пара — левкопирры, или золотисто-рыжие, под цвет своей хозяйки. Сочетание белого с золотым считалось особенно счастливым с тех пор, как от древнего Крита пришло искусство делать хризоэлефантинные статуи богов.

С пристани спустили мостки. Один из дышловых жеребцов, шедший первым, вдруг отказался ступать на гнущееся дерево и прыгнул прямо на пристань. Судно накренилось от мощного толчка, и второй белый конь, последовавший за собратом, не смог выскочить из корабля, а, зацепившись передними копытами за край пристани, остался стоять на дыбах. Корабль начал отходить от причала. Щель между стенкой и бортом стала увеличиваться. Эгесихора увидела, как в усилии удержаться напряглись все мышцы коня, вздулась большая жила на боку живота. Спартанка бросилась к коню, но ее опередил спрыгнувший с причала воин. Судно качнулось, копыта лошади начали соскальзывать с бревна, но воин с удивительной отвагой и силой подтолкнул жеребца под круп, буквально выбросив его на пристань. Он не сумел избежать удара задних ног и упал на шаткую палубу, однако тотчас же поднялся невредимый.

— Хвала Менедему! — крикнул предводитель спартанцев, а Эгесихора наградила силача горячим поцелуем.

— Ха, ха! Смотри, Эоситей, как бы не упустить свою хризокому!

— Нет, не бывать!

Вождь лакедемонян спрыгнул на судно, схватил Эгесихору и в мгновение ока оказался на пристани. По сходням повели золотистых жеребцов, а Таис осталась на корме, смеясь над усилиями подруги освободиться от мощных объятий. Герой Менедем стоял на палубе, замерев от восхищения перед черноволосой афинянкой, чей медный загар и серые глаза подчеркивались желтым хитоном. Спартанец был одет только в эпоксиду — короткий хитон, закрепленный на одном плече. Единственным признаком воина на нем был широкий пояс. В борьбе с лошадью хитон упал с плеча, обнажив спартанца до талии. Таис с любопытством разглядывала его, вдруг вспомнив Поликлетова Копьеносца, моделью которому служил тоже лакейский юноша. Менедем обладал столь же могучим торсом, шеей и ногами, как знаменитая статуя. На выпуклой широченной груди могучими плитами лежали грудные мускулы, нижним краем немного не достигая правильной арки слегка выступающего реберного края. Ниже брюшные мышцы были столь толсты, что вместо сужения в талии нависали выступами над бедрами. Такая броня брюшных мускулов могла выдержать удар задних ног бешеного коня без всякого вреда. Самое узкое место тела приходилось на верхнюю часть бедер, хотя их мускулы и особенно голени вздувались широко выше и ниже колен.

Таис взглянула в лицо смущенному атлету. Он покраснел так, что маленькие уши и детски округлые щеки превратились в сплошное пунцовое пятно.

— Что же, Менедем, — поддразнила Эгесихора, — пожалуй, тебе не поднять Таис. Она — пентасхилиобойон (стоимостью в пять тысяч быков).

Спартанка намекала на цену, назначенную Филопатром на стене Керамика. Старинные серебряные монеты Афин, выпущенные еще Тесеем с изображением быка, когда-то равнялись стоимостью быку и потому так и назывались быками. Выкуп за невесту в древних земледельческих Афинах вносился всегда быками, почему девушка в семье называлась «быков приносящей». Самый большой выкуп равнялся ста быкам — гекатонбойон — примерно стоимости двух мин, и потому чудовищная цена «выкупа» Таис рокотом удивления прошла по группе воинов.

Менедем даже отступил на шаг, а Таис, звонко рассмеявшись, крикнула:

— Лови же!

Инстинктивно воин поднял руки, и девушка прыгнула с кормы. Ловко подхваченная Менедемом, она удобно уселась на широком плече, но тут Гесиона с воплем: «Не оставляй меня, госпожа, с воинами!» уцепилась за ногу афинянки.