Алексей Воронков - Брат по крови

• Название: Брат по крови
• Автор: Алексей Воронков
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-29776-4

Будущее майора медслужбы Жигарева туманно, прошлое малозначимо. А в настоящем — только чеченская война. Не ведая усталости, майор просто выполняет свой долг — вытаскивает с того света раненых, порой не разбирая, кто свой, а кто чужой. Отчаянные рейды в горы, ночные атаки боевиков, рукопашные схватки очерствят любого. Но даже в этом аду зарождается любовь, которая неожиданно наполняет смыслом жизнь майора, уже забывшего о существовании человеческого счастья. Этот роман о сильных, непреходящих чувствах, положить конец которым может только смерть.

---

Мы недоуменно смотрим на подполковника. При чем, дескать, здесь рак?

— Да-да, именно, — говорит он. — А причина простая: потеря настоящих чувств.

— А я думаю, что к этому следует еще прибавить неразделенную любовь и угнетенное состояние души, — произносит Илона.

— Гениально! — восклицает Леля. — А мы, дураки, ищем какие-то лекарства от рака.

— А разве вы не знали, что самое простое решение всегда гениально? — подхватываю я.

Харевич начинает внимательно рассматривать на свет стакан, в котором живым рубином переливается вино.

— Гений, гениальность, гениально… — задумчиво произносит он. — Вот мы часто восхищаемся русским гением, убеждаем друг друга, что, дескать, как много талантов на Русской земле, но почему-то при этом забываем, сколько в России всякой грязи, сколько духовных рабов, воинствующих невежд. А их больше! И именно они мешают жить гениям и талантам. Да и просто нормальным людям. Вот и война — это затея злодеев и невежд. А мы расхлебываем. И самое страшное, что мы позволяем подлецам развязывать войны. Вот и начало этой войны прозевали. А ведь с чего-то все началось, где-то возникла эта вспышка, с которой пошло пламя. Знаете… — Харевич вдруг замолкает, достает из кармана брюк носовой платок и начинает промокать им вспотевший лоб. — Знаете, когда я понял, что мир сошел с ума? Нет, я не видел, как упала на Хиросиму атомная бомба, но я видел, как лежал в гробу мой товарищ Саша Огневский. Он был прекрасным хирургом, мы с ним дружили с незапамятных времен. Его в Грозном снайпер подстрелил. Он тогда только что закончил делать сложную операцию подорвавшемуся на мине чеченскому малышу, вышел из палатки подышать — и тут бац! Я смотрел на него и думал: это не он в гробу лежит, это я там лежу. И мне стало страшно. И я понял, что мир — это «палата номер шесть». Помните, у Чехова?

Он замолчал, и в комнате воцарилась мертвая тишина. Мысли о смерти всегда навевают на людей ужас или скуку. Что касается меня, то я вдруг представил, как буду выглядеть в гробу, если меня убьют. Подумав об этом, я вздрогнул. Нет, я не смерти боялся — просто я всегда стеснялся быть объектом человеческого внимания. Когда-то я даже сказал бывшей своей жене, чтобы она, коли я вдруг скоропостижно скончаюсь, похоронила меня тихо и незаметно. И чтобы ни одной души, кроме нее, при этом не было. Иначе, сказал, разозлюсь и буду каждую ночь являться ей во сне.

— Быстрее бы весна, — каким-то совершенно чужим голосом сказала Леля. И непонятно было, то ли вино стало действовать на нее так угнетающе, то ли она просто начинала трезветь.

Харевич усмехнулся.

— Нельзя торопить время, — сказал он. — Это равносильно тому, что торопить свою смерть. А ведь мы постоянно торопим то минуты, то часы, то недели, забывая при этом, что каждая ушедшая в прошлое минута укорачивает нашу жизнь. А этих минут, если разобраться, не так уж и много. Однажды наступит день, когда нам уже нечего станет торопить — жизнь кончится.

Леля улыбнулась.

— Я согласна с вами, Марк Львович, но все равно мне хочется, чтобы побыстрее пришла весна. Даже жутко подумать, что впереди долгая зима.

— Вы, Леля, когда-нибудь бывали на севере? — спросил я. — Нет? Вот там зима — это зима! А здесь ведь юг, здесь нет таких стуж.

— Стужа — это ерунда, — произнес Харевич. Он снова начинает рассматривать свой стакан на свет, как будто это помогает ему думать. — На войне и южная зима — жуть. А нас впереди ждут несколько месяцев этой жути. Не понимаете? — переводит он свой взгляд на меня. — Зимой наши отряды пойдут в горы. Это лучшее время для «зачистки». На снегу остаются следы противника, и его легче искать. Летом этой возможности нет. Но загнанный зверь страшнее. Значит, будет много убитых и раненых…

— Так что нам не позавидуешь, — с горечью в голосе произнесла Леля. — День и ночь будем дежурить в операционной.

— Как будто сейчас нам легче, — говорит Илона.

— Легче не легче, но зимой все равно хуже. Такое чувство безысходности порой охватывает, что жить не хочется. — Леля берет со стола бутылку и наливает себе целый стакан. — За то, чтобы мы остались живыми! — произносит она.

— Куда ж мы денемся? — усмехнувшись, говорит Харевич. — Нам нельзя умирать, кто ж тогда раненых будет на ноги ставить? Нет, нельзя, категорически нельзя.

Мы выпили. Харевич посетовал на то, что у нас нечем закусить. Дескать, так и язву можно заработать. Я возразил. Это все ерунда, говорю. Ученые уже доказали, что ни вино, ни курение натощак, а также неправильное питание и стрессы не являются единственной причиной язвы желудка и двенадцатиперстной кишки, как это считалось раньше. Все дело в микробе «хеликобактер пилоре». Я даже назвал фамилии ученых, которые первыми обнаружили в слизистой желудка у больных язвой микроорганизм, по их мнению, и являющийся причиной заболевания. Ученым никто не поверил. Считалось, что соляная кислота, выделяющаяся в желудке, убивает любые бактерии. Тогда один из этих ученых совершил поистине профессиональный подвиг — он вырастил в пробирке «хеликобактер», выпил его и через две недели заболел язвой желудка.

— Интересно, — выслушав меня, сказал Харевич. — Вот ведь до чего порой доводит людей их профессиональный фанатизм.

— Это хорошо, что такие люди существуют, — сказала Илона. — Если бы их не было, человечество продолжало бы жить в каменном веке.

— А ведь вы тоже фанатки. При этом обе, — сказал я.

— Мы? А при чем здесь мы? — удивленно взглянув на меня, спросила Леля.

— Как при чем! — сразу сообразив, в чем дело, воскликнул подполковник. — А кто вас гнал на войну? Сами говорите — никто. Значит, в вас тоже живет некий микроб фанатизма. Не за деньгами же вы сюда приехали. Или я ошибаюсь?

Илона усмехнулась.

— Да какие тут деньги! Не живем — перебиваемся, — сказала она.

— Вот то-то и оно, что перебиваемся. Значит, все дело в фанатизме, — заявил Харевич.

— Или в нашей дури, — улыбнулась Леля.

— Нет, только не дурь, — замахал на нее руками Харевич. — Дураки на самопожертвование не способны, точно так же, как и подлецы. Вы же жертвуете собой. Что, я неправильно говорю? — смотрит на меня подполковник. Глаза его мутные, словно ручей после ливня. Но они добрые, как у прожившего жизнь старика.

Мне уже надоело сидеть в этой конуре и давиться вином. Я начинаю нервничать. Если бы я курил, то я, наверное, выкурил бы уже целую пачку сигарет. Но курил один только Харевич. Правда, однажды и наши дамы попытались закурить, но Харевич им сказал, чтобы они не занимались ерундой. Затянет ведь, и тогда попробуй брось эту жуткую привычку. Но Леля заявила, что с такой жизнью они все равно рано или поздно закурят. Тогда подполковник пожелал им, чтобы это произошло как можно позже.

XXI

Я не мог поверить в удачу, когда оказался один на один с Илоной. Вышло так, что уставшая от впечатлений Леля прилегла на подушку и заснула. Харевич сказал, что ее не надо будить. Когда мы допили вино, он, сидя на стуле, притулился головой к стенке и засопел. Тоже устал человек. Жизнь его несладкая. Нет, он не оперировал, он даже от ангины никого не лечил, но он отвечал за весь медсанбат, и ему доставалось больше всех. Он занимался жизнеобеспечением своего батальона, организовывал бесперебойную его работу, подбирал кадры, искал медикаменты, в конце концов, делал все для того, чтобы люди его чувствовали, что о них заботятся. Это подрывало его силы, и он старился и слабел на глазах. Его называли в медсанбате дедом и жалели.

Мы вышли с Илоной на улицу. Было довольно светло и прохладно.

— Вам не холодно? — спросил я Илону.

— Нет, — ответила она, а сама поежилась.

— Я же вижу, что вам холодно, — сказал я. — Идите в гостиницу, а я пойду в свою машину.

Она замотала головой.

— Давайте гулять, — сказала она. — Ночь такая прекрасная.

— «Ночь нежна», — сказал я, вспомнив название хорошего романа Фицджеральда. — Вы читали этот роман?

— Какой? — не поняла она.

— Я же сказал: «Ночь нежна».

— Нет, не читала. А кто его написал? — поинтересовалась она.

— Фрэнсис Скотт Фицджеральд.

Она пожала плечами.

— Я очень необразованная девушка, — сказала она.

— Ну почему же! — не согласился я. — Не все обязаны читать Фицджеральда.

— Вы же его читали, а я нет. Значит, я невежда, — усмехнулась она. — Кстати, о чем этот роман? — спросила она.

— О любви.

— О необыкновенной?

— О замечательной. Любовь не бывает обыкновенной, если это только любовь.

Она кивнула.

— Согласна с вами, — сказала она. — Любовь — это когда все по-настоящему…

Не спросив разрешения у Илоны, я взял ее под руку. Мне так захотелось душевного тепла, и, когда я брал ее под руку, я подсознательно понимал, что мне станет лучше. А ведь я продолжал испытывать муки от одной только мысли, что мне уже через несколько часов придется возвращаться на войну.