Михаил Осоргин - Рассказы (-)

• Название: Рассказы (-)
• Автор: Михаил Осоргин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Кроме довольно-таки солидной для него одновременной суммы, он получает помесячно, что, при полной скромности его жизни, удовлетворяет все насущные потребности. Воздержание от простуды, горячайших напитков и волнения: может отозваться на сердце, которое, как вы знаете, имеет необычное местопребывание и принадлежит науке и человечеству. Раз в месяц обязате-льное посещение профессора, который жмет руку и спрашивает: "Ну, как мы себя чувствуем?" Мы себя чувствуем преотлично, и профессор, потирая руки и предвкушая будущее, лицемерно говорит: "Вот и прекрасно!" - а самому хочется вот тут же, сейчас, чиркнуть скальпелем под шестым ребрышком и посмотреть, что у человека перемещено, а что остается на месте. От про-фессора человек в серой шляпе выходит кандибобером и с хитрой усмешечкой: "Подождешь, а мне не к спеху!" Профессору шестьдесят пять лет, и, конечно, он боится не успеть, но свои опасения скрывает под ласковым вниманием: "Вы не простудитесь в таком легком пальто?" - "Помилуйте, я уж так берегусь, чтобы чего-нибудь вам не напортить".- "Да нет, я не о том", и сердце с правой стороны радостно екает: подождешь.

На неделе раза два вызывают письмом явиться то в аудиторию, то на ученый доклад, ибо это предусмотрено договором. Надевается чистая рубашка. Студенты слушают через трубочку и смотрят с почтением. "Обычно в таких случаях правое и левое легкое как бы меняются места-ми",- говорит профессор. И экспонат с правым сердцем обиженно думает про себя, но вслух не говорит: "Ах, обычно? Может быть, поищете кого другого?" И запахивает рубашку, ссылаясь на то, что в аудитории холодно, а ему менее всего хотелось бы простудиться; к тому же он щекот-лив, а студенты так неосторожно тыкают пальцами. Вообще он держит себя важно, потому что в жертву науке он принес свой будущий труп, а отнюдь не живую личность. А слава - что слава для мудреца? Ничтожная игрушка!

* * *

Мысль жениться пришла ему на его пятьдесят седьмой весне. Вообще прекрасная мысль, но в данном случае оказавшаяся губительной. Весной человека пригревает солнце, и тут еще чирикают разные птички, женщины в новых шляпках, кошки и собаки проявляют несдержан-ность чувств. Его выбор пал сначала на очень молодую девушку, маникюршу в парикмахерской, где он брился перед лекциями и заседаниями ученых обществ. В его жизни это был первый и последний маникюр, в общем неудачный. Когда он уже отшлифованным пальцем провел по щечке девицы, она едва не плеснула ему в лицо тазик мыльной воды. Он объяснил ей, что его намерения совершенно серьезны и что он не обычный человек, а немалая известность в ученом мире как имеющий сердце с правой стороны. Она закончила ему ногти, но ответила отказом в неоскорбительной форме. Вот тогда-то он и перенес внимание на роковую женщину с приятной аномалией: полоской черных усиков над модной окровавленностью губ. Ей было только тридцать три года и лишь впоследствии, в день заключения брака, оказалось сорок, и то лишь на бумаге. Она была вдовой второго мужа, шила шляпки и согласилась жить в двух комнатах с кухней. Он, конечно, сам виноват, что выдал себя за скромного рантье, намекнув и на доходы с ученых докладов, которые он делает. Вообще все это произошло быстро, чему способствовала весна, серая шляпа и ее усики. Из осторожности он побывал у профессора и справился, нет ли каких препятствий его женитьбе. Не только не было препятствий, но профессор горячо его поздравил, профессор был очень, очень рад, хотя и удивлен. Профессор сказал:

- Единственное, что я обязан оговорить, это - чтобы ваша женитьба не вызвала впоследст-вии... вы меня простите, но вы понимаете... каких-нибудь осложнений по части нашего соглаше-ния. Вы, конечно, предупредили вашу невесту?

Осложнений? Но разве его сердце принадлежит не ему? Лишь символически он передает его черным усикам! И он ответил:

- Господин профессор, я честный человек. То, что я имею, чем я, так сказать, могу гордиться, принадлежит нам, и я отдаю его жене лишь во временное пользование.

Когда она его била, руками, тарелкой, щеткой, другими предметами, он как честный человек старался повертываться к ней левой стороной, как не имевшей большого значения для науки. Но падали волосы, и жизнь человека сокращалась к невыгоде их обоих: любовь и коварство жгли с обоих концов эту свечу, предназначенную осветить темные страницы анатомии и физиологии. Он жестоко ошибался: теперь ему не принадлежал не только труп, но и живое тело. Описывать его жизнь подробно не стоит: она стала жизнью обыкновенного человека.

Однажды профессор сказал ему:

- Что это вы так похудели? Питаетесь недостаточно? А ну-те, дайте-ка я вас выслушаю.

Он привычно снял уже потрепавшийся и блеснувший локтями пиджачок (и серая шляпа давно потеряла прежний вид!), расстегнул рубашку, и, едва приложив к его правой груди стетоскоп, профессор, не в силах скрыть радости, воскликнул:

- Пе-ре-бо-и!

Но это было хуже, чем простые перебои.

* * *

Не стесняясь соседей, она кричала:

- Ступай к своим дуракам и скажи им, что я не согласна.

- Но я обязан, я за это получаю.

- Ты получаешь, а мне потом ни гроша не заплатят. Я не обязана давать им даром свое добро. Так им и скажи: если мне не дадут дополнительно, я тебя сожгу.

Ужасно! Он плелся, страдая одышкой, к профессору, который по доброте не говорил, что его нет дома. Он стыдился торговаться, но предупреждал, что эта женщина на все способна; она его действительно сожжет в крематории.

- Мой дорогой,- грустил и профессор,- я понимаю вас, но что же делать! Мне и гово-рить-то с вами об этом странно. Не можем же мы выплачивать ей пенсию, как платили вам. А нельзя ли ей обещать, что мы потом ей выдадим. То есть я хочу сказать, что она может, если хочет, сжечь... вы меня простите... ну, там, что останется.

Честный человек сумрачно отвечал:

- Какое! Я ей предлагал, она говорит: "Знаю, они мне отдадут всякую дрянь, а главное оставят себе". То есть это она про сердце.

- Действительно, - застенчиво бормотал профессор,- сердце мы действительно хотели бы сохранить в банке. Уж не знаю, как и быть.

- Господин профессор, все-таки право на нашей стороне, хотя адвокат ей сказал, что, по использовании, вам придется меня ей вернуть. Boт я и думаю, нельзя ли поступить так: вы ей ненужное отдайте, а вместо сердца, скажем, вы сунете ей эту, которая... как ее... ну, например, печенку? Она не разберет, уверяю вас. Она и на базаре плохо разбирает. Я бы никогда не предлагал такого обмана, но для науки я готов на все. Или, в крайнем случае, почки, хотя почки она иногда готовит.

Они сидели грустные и обсуждали. В тe дни профессор искренне полюбил и оценил этого человека, достойного, справедливого, но убитого неудачной женитьбой.

В осенний день плакали крыши. По просьбе больного доктор обещал предупредить профессора; он предупредил его накануне.

* * *

Бывший замечательный человек лежал на столе без шляпы, пиджака и остальных принад-лежностей живого человека и оказывал посильную помощь науке.

- Этот феноменальный случай показывает,- громко говорил профессор,что, несмотря на обратное положение сердца и обоих легких, функции соответствующих органов совершают-ся, в общем, вполне нормально. Данный субъект прожил шестьдесят лет, средний нормальный возраст человека, и даже женился за три года до смерти.

В вестибюле женщина, сдерживаемая швейцаром, визжала:

- Либо пусть мне сейчас дадут тысячу, либо я соберу всю улицу и такой сделаю скандал, что они своих не узнают.

- Вам, сударыня, сказано, что труп тут по полному праву, а потом вам выдадут для погребения. А скандалить тут нельзя, а то и полицию позовем.

- Я знаю, что мне выдадут! Мне главного не выдадут, а я - жена, и я тоже в полном праве, мне сказал адвокат. И чтобы мне главное выдали целиком или полностью заплатили все убытки, и без этого я не уйду.

- ...субъект вел правильный образ жизни, не употреблял спиртных напитков, и некоторое перерождение сердечных мышц мы относим...

И профессор, подковырнув резиновым пальцем сизо-красный комочек, задержал на нем внимание аудитории.

КАБИНЕТ ДОКТОРА ЩЕПКИНА

После того как пять врачей, один другого знаменитее, и в том числе два иностранца, с редким единодушием признали, что спасти Бородулина может только строжайший режим питания (ни того, ни этого ни в коем случае - и прочее), при полнейшем покое, постоянном врачебном наблюдении, никаких занятий, никаких волнений, ни одной папиросы, ни одной рюмки, дважды в день то, дважды в неделю это, и малейшее нарушение этих предписаний может кончиться катастрофой, после этого жизнь нестарого человека, богатого и очень деятельного коммерсанта, утратила всякий смысл. Некоторое время он подчинялся, сидел, лежал, глотал, бездействовал, сосал мундштук с ароматической ватой, жевал безвкусный рис и куриную котлетку и подписывал счета и векселя, не вникая в дело, но почувствовал, что, если так просуществовать не только год, а хотя бы два месяца, то тошнота и боли, может быть, пройдут, но сумасшествие грозит ему наверное. Строгого и дорогого врача, навещавшего его через день, он возненавидел всей душой, отвечал ему грубо и трясся от злости при его вопросах и замечани-ях, самых обычных. Сверх того, он почувствовал, что от постоянного голодания и безвкусной дряни, которою его пичкали, он стал слабеть и впадать в сонливость, чего раньше не было никогда. И когда доктор потребовал, чтобы он дважды в неделю, по средам и пятницам, прово-дил весь день в постеле и пригласил сестру милосердия для правильного ухода, Бородулин, сидевший в кресле своей собственной фабрики в халате и туфлях, налился кровью и прошипел: