Альберт Иванов - Билет туда и обратно

• Название: Билет туда и обратно
• Автор: Альберт Иванов
• Жанр: Детская проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-070806-2, 978-5-271-31700-2

Рассказ посвящен послевоенным годам, взрослению подростков в это трудное время, когда перед ними со всей остротой встали вопросы морального выбора.

---

Альберт Иванов Билет туда и обратно Рассказ

Теперь Виталий жил в Москве. В той самой, куда раньше ходил из его подмосковного городка знаменитый «Литер». Почему так назывался поезд, Виталий и сейчас не знал, хотя и окончил университет. «Литер» отправлялся в столицу два или три раза, или один раз в день. Пассажиры собирались за час до отправления, как приходят в кинотеатр задолго до сеанса потолкаться в фойе, встретить знакомых, постоять в очереди буфета.

Тогда не было электровозов, как сейчас, покрытых обтекаемыми листами. Паровоз устрашал своей голой анатомией: стальными суставами и мышцами, венами трубок, могучим клокотаньем железного пуза в пупках заклепок, мощным дыханием, черным дымом, искрами, хулиганскими свистками и громким криком. В паровозе было что-то восторженное. Вагоны же выглядели наивными: маленькие деревянные домики на колесах, они снялись с места, испуганно едут куда-то, у них такое выражение, словно они жалеют и хотят вернуться. Над крышами – коротенькие трубы вентиляции с железными шляпками – игрушечные башенки, поставленные рядком, и вагонные фонари – тоже наивные, такие носили гномы в руке, только вместо тусклой лампочки за стеклом у них были яркие свечи. И, наверное, поэтому пузатые паровозы всегда вели вагончики этак снисходительно, точно мама-утка своих утят.

Когда «Литер», крича, подходил к станции, Виталий пугался и затыкал уши. Он прятался за чумазыми акациями и с жутким восхищением глядел на яростный паровоз, закрывающий полнеба. Паровоз пил воду, отдувался, пассажиры брали вагончики на абордаж, паровоз сердито пыхтел, потому что любил бегать, а не стоять. Виталику казалось, что паровозу гораздо интересней гонять без пассажиров, с пустыми вагонами.

...Теперь у Виталия был сын. Пятилетний Вовка не боялся электровозов, их даже кошки не боялись. Бездомный кот гулял по перрону и всего на метр отошел от края, когда прибыла электричка. Они сошли на станции, и Вовка сказала:

– Я метро боюсь, там на меня выскакивает и шумит! – Он обычно затыкал уши в метро.

Станция очень изменилась, все новое. Этот провинциальный модерн кольнул Виталия, и он порадовался, что вырвался в большой мир Москвы с работой в газете и двухкомнатной квартирой в получасе езды от центра.

У ворот станции торговали орехами. Виталий купил Вовке стакан и ссыпал себе в карман, потому что в карманчик сына орехи не вмещались. Виталий вспомнил, как ходил с дядей Мишкой в Шиловский лес, как нагибал высокие и прямые удочки орешника, покрытые пышными кустиками листьев. Орехи прятались в зубчатых шероховатых гнездах. Когда из них выжимаешь зубами твердый плод, кисло, как от щавеля, становится во рту.

Дядя Мишка собирал орехи в мешок, ковылял на протезе по буеракам и волочил мешок по земле; однажды мешок с орехами вытрясли у них лесники, они дежурили на дороге при выходе из леса и говорили, что им «дадены» такие права. Дядя Мишка ругался, кричал, что на фронте воевал, но люди из лесничества были неумолимы. То ли они обманывали и забирали себе, то ли им спустили сверху невыполнимый план по сбору – неизвестно.

– Я здесь родился, – сказал Виталий сыну.

– В этом доме? – показал Вовка.

– Нет, в городе.

– А почему не в Москве? – Вовка считал, что все родились в Москве, раз он там родился.

– Не знаю, – засмеялся Виталий.

В город по-прежнему вела булыжная дорога вдоль железнодорожных путей, за ними тянулись строгие заборы складов, а за складами вспыхивала на солнце Ока. Она текла мимо песчаного берега, заросшего ивняком; посредине реки работал ковшами земснаряд, издали похожий на огромную гусеницу.

– А почему на камне буквы? – зорко высмотрел сын.

Виталий любил разбивать камни: что там внутри? Камни изъедены внутри ржой впадин, как червивые яблоки, но чистые срезы сочно сверкают кристаллами. Самые крупные притаились поглубже, внутри, разожгли в них свои крошечные, бездымные костры, а отбей ножом, они матово гаснут и превращаются в обычный крупный песок. Только когда они спаяны вместе, их пронизывает внутренний свет, потому что лучи солнца не могут пройти камень насквозь и возвращаются назад сотнями искр...

Почему на камне буквы?.. На булыгах мостовой встречались странные буквы, римские цифры, загадочные даты. Мальчишки с Виталием выворачивали эти камни в поисках клада и ничего не находили. Надо всего лишь навсего вырасти, чтобы понять: дорогу мостили и могильными камнями. Недаром центральный парк города имел в народе такое странное название «ЖИМ» – живых и мертвых; там раньше было кладбище».

Другое кладбище простиралось неподалеку от станции, оно было разбито на кварталы, квадраты и ряды. В 25-м квартале, 3-м квадрате, во 2-м ряду за ржавой изгородью покоились бабушка и мать Виталия. Отец умер гораздо раньше, еще в сорок седьмом. Виталий был тогда у отчима в Германии, пришло известие, и мать ничего не сказала. Отец похоронен где-то на этом же кладбище, но узнать не у кого, в списках не значится, а отчим, военный инженер, живет на Урале с другой женой.

На кресте бабушкиной могилы, мамы дяди Мишки, висел большой блестящий елочный шарик. Виталий заплакал, Вовка насупился. Они отогнули проволоку на дверце загородки и начали вырывать густой бурьян...

– Надо было бабушкам цветы купить, – строго заметил Вовка.

– Забыл, – виновато ответил Виталий. Нет у него больше никого, кроме жены и маленького Вовки. И еще дяди Мишки, который до сих пор живет на другом конце города в Доме инвалидов № 1. Дядя Мишка постоянно присылает на праздники неграмотные открытки, и этот елочный шарик повесил наверняка он.

Они завинтили проволоку на дверце и пошли к выходу, пробираясь по узким тропкам. На многих могилах лежали красные яблоки, одно яблоко было надето на пику загородки.

– А почему яблоки? – Вовка остановился возле новенького обелиска и потянул Виталия за руку.

На обелиске висела доска, золотая надпись сообщала, что парню было двадцать лет, он «погиб при исполнении служебных обязанностей на острове Даманском». Рядом на прутьях решетки – еще одна доска со стихами о том, как он хорошо учился в школе, как его любили друзья, как пошел в пограничники... Их написала мать погибшего.

Возле входа на кладбище стояли две старушки в черных платочках, Виталий выгреб из кармана мелочь.

– За помин души... – зачастили старушки, крестясь. – Кого помянуть?

– Бабушек и пограничника, – жалостно сказал Вовка, увидал бабочку и погнался за ней.

– Почему яблоки везде?.. – спросил Виталий.

– Яблочный Спас, – сказали старушки. – Птичкам поклевать.

Виталий и Вовка шли в город, Вовка держал за крыло белую бабочку, она билась, он выпустил ее, бабочка полетела над самой землей, на пальцах у Вовки осталась меловая пыльца.

– Ты вон там родился? – спросил Вовка.

Далеко, в поле, зашли белые пятиэтажные домики, от них тянулись к зелени города тонкие бетонные столбы, похожие на карандаши, вероятно, троллейбусная линия.

– Там раньше свалка была, – сказал Виталий.

Виталий и дядя Мишка целыми днями «промышляли» на свалках. Тогда пищевых отходов не было – ни прокисших каш, ни огрызков хлеба, ни шмотьев желтой капусты, ни картофельных очисток. Свалки были другие... Среди обрезков резины и ржавого железа попадались матовые, мягкие на зуб, обрывки свинцового кабеля, латунные, в плешинах копоти, крышки кастрюль, податливая оловянная проволока, громко свистящие патронные гильзы с оспинкой от бойка на капсюле, медные многожильные провода в черной обмотке – тесно подогнанные на срезе золотистые точки, и много всего подходящего. Железом не баловались, железо надо сдавать в утиль машинами, чтоб получить. А цветные металлы – ценность, их на спине донести можно, и за них дают!.. Бывали и попутные находки, для себя: щербатые вилки, сточенные почти до самой спинки ножи, клещи с разинутой пастью – намертво винт заело, медицинские скальпели, шестерни, непонятные детали – ума не дашь!.. И подшипники!

Подшипники куда хочешь годятся: и на самокат, и просто так – выбить шарики из обоймы, а потом в руке носить или в кармане – приятно.

Кладоискатели, первопроходцы! Где ты прошел, другим делать нечего.

– Ищи, ищи, авось чего и найдешь – как же! – говорил дядя Мишка.

Свалки были разные: городские, дворовые, овражные, заводские, «развалюхи» – в развалинах, загородные... Городские – те всем известны, дворовые – и подавно, возле предприятий – каждый день новенькое, дежурить надо, а высыпят, кидайся всем скопом: кто что захватит; овражные – туда отовсюду свозят, только рыться долго, объем работ большой, валят с машин вместе с редкостями землю и камень; в развалинах – много всего, достать трудно, – из стен провода хорошие торчат, из груд битого кирпича, точно маленькие удавы, высовывают свои обрубки свинцовые кабели; а вот загородные свалки – лучше всего! – но тележка нужна. Километров пятнадцать от города.