Василий Ершов - Рассказы ездового пса

• Название: Рассказы ездового пса
• Автор: Василий Ершов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Это книга рассказов-иллюстраций: о нелегкой летной работе, о задачах, об ошибках, о принятии решений, о стихии, о проблемах, просто о хороших людях. Все это было со мной, все это осталось в памяти, всем этим хочу поделиться с читателем. Разъяснение большинства терминов, непонятных незнакомому с авиацией читателю, приведено в словаре в конце книги. Книга издана исключительно благодаря организационной и материальной помощи моих друзей – беззаветных любителей авиации, благодарных читателей и доброжелательных критиков. Сердечно благодарю участников авиационных форумов protu-154.com и avia.ru, других форумов за активное обсуждение в Интернете «Раздумий ездового пса» и поддержку издания «Рассказов ездового пса». Выражаю особую благодарность за организационную помощь в издании книги В.И. Квасову, К.К. Вятчину, Р.Н. Сивирюхину. Хочется верить, что вопросы, поставленные в данной книге, рано или поздно будут решены на благо Российской Авиации.

---

Василий Васильевич Ершов Рассказы ездового пса (Ездовой пёс-2)

Слушаю Музыку…

Слушаю Музыку…

Не ту, с синкопами и супер-басами, с лазерами и дымом, не ту, которую «для понятия» дополняют судорожными движениями обнаженных телес…

Я слушаю Бетховена.

Мне 60 лет. Я прожил большую жизнь, знаю ей цену… в свое время отдал дань и тем синкопам, и бас-гитаре. Всякая музыка была: и благородная медь духового оркестра, и заволокинская русская гармонь, и студенческая семиструнка… но и Бетховен.

Ставлю диск Марии Гринберг. «Лунная соната» в ее исполнении звучит весомо. Так, как она считает, – должно быть. С тяжелым темпераментом мне вдалбливается правильность. Сердце исполнительницы бьется сильно и ровно. Где положено, она добросовестно тычет меня носом: вот так! И так! И так! Метроном бьет в ее сердце.

Ее техника безукоризненна. Ее исполнение – верное. Я получаю добротную вещь, излучающую тяжелую, но управляемую страсть.

К счастью, у меня есть затертая до дыр старая пластинка Мержанова. Ставлю наиболее сохранившуюся третью часть той же «Лунной сонаты», и, сквозь шорох и треск иглы по исцарапанному диску, на меня нисходит Благодать.

Это водопад. Это горный, пенистый, у самого истока, искрящийся ручей. Это страстное признание в любви чистого, едва оперившегося юноши. Он еще не совсем понимает, как это – правильно. Он просто дышит, хлебает свежий воздух юности, задыхается от счастья бытия, и сердце его колотится, и весь он дрожит и звенит.

Я слушаю, киваю в такт; я весь сжимаюсь в ожидании: вот, вот, сейчас… Ну! Ну! Ну! И вот он, финал: заплетающимся, но искренним языком меня убеждает верхняя, вселенская сила, сила бушующей, расцветающей Музыки. Она нарастает, она кричит, взывает, звенит на верхнем пределе: смотри же – как прекрасна Жизнь!

Слезы наворачиваются… Может, это плачет вино, выпитое малой толикой, в одиночестве. Но если вино придает такой прекрасный вкус жизни… то слава Вину!

Сколько там того вина – не в вине дело. Вино только чуть смочило дорогу той божественной Музыке, открыло потаенные пути – и она легче затекла в душу. И душа моя полетела…

Она и сейчас там, в моем Небе, где я прожил 35 лет.

Меня часто спрашивают: а страшно летать?

Летать – это счастье.

Вот у нас, в России, с населением 140 миллионов, летать, со штурвалом в руках, чувствуя позвоночником, как от малейшего твоего движения под тобой вспухает могучая подъемная сила, и ты ею управляешь, – такое дано, ну, тридцати, ну, сорока, ну, может, пятидесяти тысячам человек. Но по-настоящему, по 30 лет в небе, по 20 тысяч часов… дано только сотням.

И я – один из них. В свои 60 лет, слушая «Лунную Сонату», я задумываюсь: как прожита жизнь… правильно ли?

Музыка и Полет – мне это открылось. Я не верую в Бога, но в Благодать – верю. Тот, верхний Разум, то творящее начало, которое должно существовать, раз о нем столько говорят, – видимо, оно как-то отметило меня. Мне было позволено отлетать 35 лет без серьезных ошибок. Было открыто понимание сути Полета – без цифр, формул и графиков – позвоночником. И так же, позвоночником, я чувствую Музыку.

Если бы я не стал пилотом, может быть, стал бы музыкантом. Но не бывает на свете так, чтобы два серьезных таланта сосуществовали в одном человеке. Обычно один большой талант греет под своим крылом несколько талантов поменьше; так сочный, богатый звук состоит из основного тона и обертонов, придающих ему неповторимую глубину и насыщенность.

Просто летать… мне было бы скучновато. Я могу писать. Могу худо-бедно играть на нескольких инструментах. Могу рисовать, петь, танцевать. Могу построить дом, сложить печь.

Но все это – обертоны. Основной звук в моей жизни – умение пилотировать тяжелый воздушный корабль с сотней пассажиров за спиной и, главное, научить этому искусству молодого коллегу. Это мне – дано. И этому Делу отдана жизнь.

Я в этом деле не одинок. Нас тысячи – воздушных ездовых псов, истоптавших бескрайнее небо.

Старые, седые Псы Неба! Поднимите головы! Видите – в небе розовые полосы на закате дня? То прокладывают свою небесную тропу Ваши ученики, то разрывают стылый воздух крылья новых ездовых упряжек. Свежий семидесятиградусный ветер ледяной струей щекочет им горячие ноздри – о, как божествен этот запах стратосферы!

Вы им надышались, Вы его нанюхались. Вы набили лапы о небесные колдобины, натерли холки позолоченным ярмом Службы Полету… Вы сидите на цепи у ворот – эх, хоть бы разик еще…

А я хочу петь Вам гимн.

Я пою гимн тебе, Летчик. Ты, ломовой, с красными от бессонницы глазами, с тройным запасом прочности, воздушный извозчик, чей измызганный портфель, налетавший миллионы километров, достоин постамента, а пожелтевшая от пота рубашка – музейной витрины… И ты, смелый сокол, Военный летчик, защитник Отечества, не нужный политикам, выброшенный из Неба, забытый Государством… Небо у нас одно – небо нашей Родины, и мы знаем его суть как никто.

Братья мои небесные, Вы сейчас не в особом почете – такое время… А Вы ж положили жизнь на свое Дело. В Вас живет Дух Полета – чувство, недоступное никому.

В почете нынче другие профессии, другие ценности… не сравнить. Но совесть моя не позволяет допустить, чтобы Жителя Небес походя оскорбил нелетающий человек:

«Не делайте из летчиков культа…»

Ну, сделайте культ из эстрадных певцов. Из спортсменов. Из модных писателей.

А из летчиков… какой уж культ. Что уж там сравнивать. Особенно подросткам, которые клюют на любую блесну. Когда тысячная толпа истерически беснуется, рыдает, и пляшет, и давит друг друга – под рев электрической, фанерной, не нашей музыки, под вихляние кумира на сцене – «Ты моя, моя… я люблю тебя… я люблю тебя… ты моя, моя…»

Как тут сравнишь: потнючее голубоватое благоухание полуголого мачо на сцене, в цепях, в рванине, в дыму, в прожекторах, в реве… – и мокрую задницу навигатора стотонного лайнера, протискивающего машину между башнями грозовых облаков – в ночи, в зареве молний, в лихорадочном лучике радара, в звериных объятьях неспокойной, коварной стратосферы, с двумя сотнями живых душ за спиной. Или перехват нарушителя воздушных границ, с перегрузкой, от которой челюсть отваливается и сопли фонтаном брызжут из носа, а в глазах темнеет до того, что взгляд улавливает лишь авиагоризонт в кровавом тумане…

А ваш кумир… пьяный после гастролей, блюет у меня за спиной. А мои девчоночки, балансируя на каблуках в болтанку, хлопочут вокруг него и его бригады, ублажая и исполняя все их прихоти, с улыбкой…

Но они верят в меня. Они верят в тебя, брат мой небесный, Пес Неба, влекущий крылатую упряжку – они верят в нас всех, одаренных Небесной Благодатью сотворения Полета, – что мы-то довезем. Довезет Капитан. Довезет Второй пилот. Довезет Штурман. Довезет Бортинженер. А брат наш, Военный Летчик – защитит всех.

И Вы, Бортпроводники, довезете Ваших пассажиров. Мы все дружно тащим наши лямки. Мы все исполним свой долг. Я пою гимн Летающим людям, независимо от их должности и роли в Небе. Небо одно на всех, и удержаться в нем можно только, если мы все будем бить в одну точку.

Подними выше голову, седой Пес Неба! Там, в начале розовой полосы блестит звезда. Эта звезда когда-то взошла над тобой – вспомни, как под ее прекрасным светом ты мужал, рос, познавал всю красоту и всю свирепость твоего Неба, как поклялся в душе быть верным ему до конца. И пока еще – не конец!

Как ты жил… и как вынужден доживать.

Но ведь человек на то и Человек, чтобы жить не так, как диктуют обстоятельства, а так, как зовет Дух!

Что ж теперь, на земле – и жизни нет?

Да я бы себя уважать перестал, я – Капитан.

Бывают в нашей жизни события, когда мы, старые ветераны, собираемся вместе. Мы достаем из шкафов старинную, вычищенную форменную одежду. Вновь на костлявые плечи стариков навешиваются аэрофлотские погоны с золотыми нашивками. Потертые фуражки с кокардами, с крылатыми серпом и молотом, прикрывают лысины. На наших форменных кителях редко блеснет правительственная награда… мы же не знатные шахтеры или доярки… но как самую дорогую награду Неба привинчиваем мы почетный Знак: «За безаварийный налет часов» – и внизу планочка с цифрой: у кого 15 тысяч, у кого 17. Редко у кого больше 20.

Двадцать тысяч часов, проведенных в воздухе! Нам есть что вспомнить.

Что такое – пролетать двадцать тысяч часов?

Это счастье. В полной мере. Несмотря ни на что.

Глядя на Вас, в седине висков, в морщинах вокруг глаз, в «дубах» на козырьках фуражек – я хочу преклонить колени.

Вы – мои Учителя. Вы – кладезь опыта, на Вас держится Школа. Все что могли, Вы отдали нам, смене… и смена эта тоже уже в ветеранах.

Если бы собрать весь опыт, все случаи, все события, произошедшие с Вами в воздухе, осмыслить, переварить – хорошая похлебка получилась бы для молодых щенков, которые еще только начинают приучаться к лямке.