Евгений Весник - Дарю, что помню

• Название: Дарю, что помню
• Автор: Евгений Весник
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-7027-0154-2

В своих воспоминаниях народный артист СССР Евгений Весник рассказывает о своем детстве, фронтовых годах, работе в театре и кино, о гастролях, друзьях и коллегах.

---

Михаил Михайлович очень поздно пришел домой.

Раздеваясь в передней, спросил у открывшей ему домработницы Нюши:

– Есть ли что-нибудь поесть?

Услышав, что ничего нет, уткнувшись в висевшее на вешалке пальто, заплакал, как обиженный, обделенный конфеткой мальчик.

В театре имени Станиславского в должности главного администратора работал человек, заметный хотя бы потому, что весил более 150 килограммов. Он был владельцем огромной шишки на лбу, что придавало ему вид какого-то сказочного героя, доброго и умного. Это был любимец театра Яков Моисеевич Гитман. К нашей великой радости, у него была загадочная странность: он давал в долг в два раза больше той суммы, которую вы у него просили.

– Яков Моисеевич, одолжите, пожалуйста, 25 рублей.

– Пожалуйста, вот вам 50.

– О, спасибо, спасибо.

– Яков Моисеевич, одолжите, пожалуйста, 100 рублей.

– Пожалуйста, вот вам 200.

– Ой, спасибо, как кстати. – Я стеснялся попросить больше ста.

– Яков Моисеевич, одолжите, пожалуйста, 1000 рублей. (Тысяча рублей в те дни равнялась для меня, например, двухмесячной зарплате.)

– Пожалуйста, вот вам 2000 рублей.

Эта феноменальная щедрость заинтриговала Михаила Михайловича Яншина.

– Я разгадаю, в чем тут дело. Попрошу в долг большую сумму, и все станет ясным: принцип ли это, щедрость или просто пижонство.

Встреча с Гитманом не заставила себя долго ждать.

– Яков Моисеевич, у меня к вам просьба: не могли бы вы мне одолжить 20 тысяч рублей буквально на несколько дней.

– Вечером, пожалуйста, – невозмутимо ответил Гитман. И действительно принес не 20 000, а 40 000 рублей.

Яншин был поражен и смущен:

– Ради Бога, извините меня. Но деньги мне не нужны, возьмите их обратно. Я хотел проверить стабильность вашего принципа одалживать людям таким непостижимым методом. В чем секрет, Яков Моисеевич, ведь почти весь театр заинтригован?

– С удовольствием объясню: когда я давал людям в долг то, что они просили, многие из них забывали отдавать деньги. Но когда я стал давать вдвое больше, это стало, как осколок: обязанность вернуть деньги врезалась в память. И все стали возвращать аккуратно, день в день.

Через некоторое время Яншин и Гитман встретились в Доме актера у буфета, который торговал, кроме всего прочего, апельсинами, бананами.

Гитман обратился к Яншину:

– Михаил Михайлович, я забыл взять с собой деньги. Если можно, одолжите мне, пожалуйста, до завтра десять рублей, хочу взять домой фруктов.

– Пожалуйста, – радостно ответил Михаил Михайлович, – вот вам 20 рублей!

Гитман, чуть не пустив слезу, сказал:

– Спасибо! Я никогда не думал, что главный режиссер театра, да еще такой, как вы, станет моим таким способным учеником!

– А я – что вы моим учителем-должником! Нам надо отметить эти два выдающихся события. Девушка, налейте нам два фужера шампанского!

И два добрых толстяка чокнулись.

Мало кто знает, почему, несмотря на свою огромную популярность, Яншин не появлялся на концертных площадках в одиночестве, а только со своими коллегами в отрывках из спектаклей театра. Триумфальное исполнение молодым Яншиным роли булгаковского Лариосика из «Дней Турбиных» принесло ему славу и массу приглашений на концерты, в кино, на радио. Как-то еще в начале своих сольных выступлений он был приглашен в Колонный зал, на самую престижную концертную площадку Москвы.

– Позвольте представить молодого артиста Художественного театра Михаила Яншина, – объявил конферансье.

Дружные аплодисменты придают уверенность каждому артисту. Выход на сцену – воля и внимание собраны, сосредоточенность полная. Произносится первая фраза и вдруг – ни к селу ни к городу – смешки в зале. Текст сам по себе не мог вызвать такой реакции, он был нейтральным и только вводил в суть рассказа Чехова. Еще фраза – смех усиливается. Яншину делается не по себе. Первая мысль – что-то с костюмом не в порядке. Путая текст, произносит еще одну фразу – всеобщий смех и бурные аплодисменты.

Яншин, растерянный, красный от волнения, по инерции кланяется и уходит со сцены.

Оказалось следующее: как только Яншин произнес первые слова рассказа, на сцене за его спиной появился пожарный в железной каске, в обмотках вместо сапог, важно покуривая козью ножку. За день до концерта он был принят на работу и важно обходил свои владения.

Историю эту рассказал сам Яншин. Что было дальше с пожарным и с Михаилом Михайловичем в тот вечер – не знаю. Но то, что после этого концерта Яншин один никогда не выходил на эстраду – знаю точно.

Самые сильные впечатления от Яншина, оставшиеся в моей памяти, – это его преданность друзьям, объективная оценка своих творческих возможностей и преклонение перед мастерством других. Вот тому примеры.

Беззаконие сталинских времен коснулось и спортсменов: знаменитые братья Старостины, гордость советского спорта – Николай, Александр, Андрей и Петр, – были арестованы и сосланы в разные концы страны. Рискуя своим благополучием, Михаил Михайлович посылал своему другу Андрею Петровичу Старостину в лагерь посылки. И это в то время, когда от страха родственники могли отказываться друг от друга или даже подтверждать клевету.

Другой пример. Главные режиссеры театров, как правило, ревниво относятся к приходу сильного режиссера и предпочитают иметь под рукой уступающих им по одаренности. Каково же было мое восхищение Михаилом Михайловичем, когда он с радостью принял мое предложение пригласить в театр имени Станиславского гениального Алексея Денисовича Дикого руководителем моей первой постановки – пьесы «Правда об его отце». И каково было восхищение всей труппы театра, когда Яншин сам устроил торжественную, с участием сымпровизированного оркестрика, встречу первого прихода Дикого в театр!

Каким прекрасным и чистым, не боявшимся конкуренции, даже не очень выгодной для себя, утвердил себя Яншин в глазах всего театра, когда с большим интересом, молча, не желая мешать никому, подсматривал репетиции Дикого. Это было не только трогательно, но и очень поучительно.

Михаил Светлов

Михаил Аркадьевич Светлов всегда казался мне худеньким цыпленком, в глазах которого – удивление. И еще тоска. Но этот не очень громкий, скромный человек был очень мужественным. Будучи смертельно больным и зная это, выпустил несколько сборников стихов. О его чувстве юмора ходили легенды. Однажды позвонил своему другу и сказал: «Рак у меня есть, привези пива». Спросил в Литфонде, по какой категории его будут хоронить, и, узнав, что по высшей и что по смете это будет стоить 1000 рублей, в старых деньгах, попросил похоронить его по третьей категории, что стоило значительно меньше, а разницу в деньгах выдать на руки на пиво…

Не все ладно складывалось дома. Часто засиживался в ресторане. Бывало, брал такси, просил водителя почитать книгу или погулять, а сам засыпал в машине на несколько часов. Платил в несколько раз больше положенного по счетчику.

Для одного из спектаклей театра имени Станиславского Михаил Аркадьевич написал песенку. После премьеры в складчину устроили банкет. Светлов – человек щедрый, бессребреник – внес самую большую лепту. Все прошло весело, шумно. Каждому участнику спектакля Светлов написал на афише шутливые стишки, и каждый читал их вслух. Это было нечто вроде тоста. Не прочел его посвящения один я. Банкет закончился. Я провожал Светлова до дома.

– Стагик! – Он негромко грассировал. – А ты почему не прочел то, что я тебе написал?

– Да мне неудобно было, Михаил Аркадьевич. Я в главной роли, сорежиссер, а вы мне написали… Неудобно как-то читать.

– А что я написал?

– Вы написали: «На сцене ты чудесник-чародей. Отдашь ты двадцать пять рублей?» Я не брал у вас денег – мне было неловко.

– Ты смешной человек. Напгасно не прочел. Так ты не бгал у меня двадцать пять гублей?

– Слово вам даю: никогда в жизни.

– Знаешь, подведи меня к фонагю. Вон к тому, там светлее.

Он полез во внутренний карман, долго рылся там, потом опять спросил:

– Так ты точно говогишь, что не бгал у меня двадцать пять гублей?

– Клянусь.

Достает деньги:

– На тебе двадцать пять гублей, я гифму не нашел.

В коктейль-холле на улице Горького сидел Михаил Аркадьевич и потягивал через соломинку коктейль. Вошел Константин Симонов, увидел его, всплеснул руками.

– Миша! Стагик! – Симонов тоже немного грассировал. – Ты что здесь делаешь?

– Газве не видишь? Утопающий за соломинку хватается.

– Пегестань валять дугака! Тебя десять дней ищет министг культугы товагищ Михайлов! Почему ты к нему не являешься? Ты что, боишься министга культугы?

– Нет, я министга культугы не боюсь. Я боюсь культугы министга.