Максим Ларсонс - В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты

• Название: В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты
• Автор: Максим Ларсонс
• Издательство: Стрела
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1932

«То, что я предлагаю читателю в этой книге, это ряд эпизодов из моей жизни в Советской России, а также из моей советской службы заграницей. Эпизоды эти отвечают действительности. Я ничего не преувеличил, я не окрасил событий ни в темную, ни в светлую краску».

М. Я. Ларсонс

---

Тогдашние переговоры с Круппом послужили основанием для позднейшего активного участия, которое приняла германская промышленность и германская торговля в хозяйственном строительстве советской России.

* * *

У Ломоносова была ужасная привычка — не исчезнувшая в России еще поныне, даже у людей самого лучшего общества, — давать волю излишку своей энергии, своему недовольству и своему возмущению самой площадной бранью и ругательствами.

Эти ругательства, взятые из скатологии и самой низменной эротики, превосходили самое худшее, что можно только услышать в каком-нибудь портовом притоне.

Это случалось не только поздно вечером в сильно подвыпившей компании, это случалось, чему верится с трудом, даже во время самых серьезных совещаний.

В одной из роскошных гостиниц Берлина, 4 сентября 1920 г., у нас было заседание с участием представителей германской паровозостроительной промышленности. За большим круглым столом сидело около 20 лиц. Ломоносов, не знавший немецкого языка, председательствовал, а я должен был вести переговоры на русском и немецком языках. Переговоры затрагивали исключительно технические и финансовые вопросы, и Ломоносов ставил известные требования в отношении заказываемых им паровозов. Часть заводов не хотела или не могла принять известного требования, и начались оживленные прения.

Ломоносов все больше раздражался, нервничал, повторяя мне неоднократно: «Заводы должны согласиться!» Я сохранял хладнокровие, так как знал, что если удастся чего-либо достигнуть, то только с помощью корректных переговоров, и переводил Ломоносову добросовестно все возражения отдельных заводов. Возражение одного из заводских директоров в особенности вывело его из себя и в бешенстве он произнес такое ругательство, что я в первый момент совершенно остолбенел. Я не мог себе представить, что он осмелится на официальном заседании, хотя присутствующие и не понимали по русски, произнести что-либо подобное. Ругательство это, конечно, перевести было нельзя, но смысл был ясен, а именно: или заводы принимают мои требования, или заказ не будет передан. Я сейчас же овладел собой и заявил всем присутствующим в вежливой, но решительной форме, что Ломоносов настаивает во что бы ни стало на своих требованиях, в противном случае дальнейшие переговоры не имеют смысла.

Когда заседание кончилось, ко мне подошел представитель одного из крупнейших заводов и сказал мне:

«Много лет тому назад я учился в Риге, русского языка я никогда как следует не знал и то, что знал, уже перезабыл. Но скажите, пожалуйста, действительно ли это было или мне показалось, что профессор Ломоносов незадолго до конца заседания произнес по-русски одно из самых ужасных ругательств, которое только можно себе представить».

Я сухо ответил:

«Видно, что Вы совершенно забыли русский язык. Как Вам могло прийти в голову, что представитель правительства во время официального заседания произнесет что-либо подобное? Это же совершенно невозможно!»

Представитель завода весьма смутился и возразил:

«Да, да, конечно, я, действительно, не знаю, как мне это пришло в голову. Это совершенно невозможно, но мне так показалось. Не подлежит сомнению, что я ослышался».

* * *

Ломоносов и Красин были в очень натянутых отношениях из-за крупных заказов на паровозы и других разногласий. Так как и Ломоносов и Красин — оба были самодержцами, то эти разногласия часто приводили к взрывам едва сдерживаемой ненависти. Ломоносову было чрезвычайно тяжело подчиниться Красину в своей кровной сфере, а Красин никогда не упускал случая показывать Ломоносову свою власть.

Ломоносов считал нужным выдавать себя в разговорах со мной за убежденного большевика, хотя и не принадлежал к коммунистической партии; однажды он рассказал мне, что в молодости, во время первой революции 1905 года, он работал активно вместе с Красиным в одной нелегальной революционной организации, а именно в военно-технической секции, в которой подготовлялись террористические акты.

Я по своему собственному опыту знал революционно-политическую среду 1905 г. и поэтому отнесся весьма безразлично к этому сообщению. Я никогда не верил в его безусловную лояльность в отношении советского правительства.

Тем менее у меня было основания принимать всерьез его революционное товарищество с Красиным, ибо однажды он дал мне в своей своеобразной форме следующую характеристику Красина:

«Да, видите ли, Красин, это большой человек! Его дедушка, надо Вам сказать, был просто каторжник, грабил на большой дороге и жил да поживал в Сибири.

Отец его уже был купцом на Нижегородской ярмарке, понимаете ли? Недурно, вероятно, облапошивал своих покупателей.

А он? Он, видите ли, народный комиссар внешней торговли!

Да, большой человек!»

Я, конечно, знал, что все это благородное родоначальное дерево было выдумано Ломоносовым с начала до конца, но вскоре я имел случай убедиться, что Красин о политических взглядах Ломоносова не такого еще мнения.

Я сопровождал Красина 3 марта 1921 г. во время его поездки из Берлина в Ганновер, на пути в Англию. У меня, таким образом, была возможность в продолжении 3 часов без помехи один на один беседовать с Красиным в маленьком купэ вагона. Между прочим, мы коснулись также его отношений с Ломоносовым. Красин решительно заявил, что утверждение Ломоносова, что он совместно с Красиным в 1904-05 г. работал в одной с ним революционной организации, определенно выдумано. Красин никогда не встречал Ломоносова на революционных путях, но зато он знает, что Ломоносов в царское время, в качестве правоверного монархиста и реакционера, сделал хорошую чиновничью карьеру, увенчавшуюся при его способностях видным местом в министерстве путей сообщения и генеральскими эполетами. Он уверен, что Ломоносов не только играл роль реакционера, а на самом деле был черносотенных убеждений и что у него карьера и достижение жизненных благ являются единственным идеалом.

Конечно, Ломоносов способный инженер и, может быть, выдающийся ученый в своей области, но он без всякого сомнения политический авантюрист с непреодолимым стремлением к власти и самым смехотворным тщеславием, который ищет власть там, где он ее находит. «Я не верю в его революционные убеждения», сказал Красин. «Я убежден, что он нас всех продаст, если к этому представится случай, и если цена ему покажется достаточно высокой».

* * *

То, что политическая оценка Красина не взята просто с воздуха, иллюстрируется следующим разговором, который я вел в Берлине с моим коллегой, профессором Влад. Френом, вторым заместителем Ломоносова в железнодорожной миссии и его долголетним сотрудником в министерстве путей сообщения.

Я спросил Френа, всегда ли Ломоносов был так революционно настроен, как теперь. После некоторого размышления Френ ответил:

«Я не знаю, может быть, это и так. Но если действительно он уже в то время был столь убежденным революционером, то он во всяком случае сумел так прекрасно скрывать свой революционный образ мыслей, что и догадаться об этом нельзя было.

Много лет тому назад я должен быть явиться к Ломоносову с официальным докладом. Вы знаете, что у него нельзя опоздать ни на минуту. Я сломя голову бросаюсь из дому и поспеваю как раз во время.

По дороге я вспоминаю, что за несколько дней до того появился новый приказ, согласно которому эполеты на мундирах должны быть изменены и заменены новыми. У меня в те дни как раз не было времени думать о таких пустяках и я не успел купить новые эполеты.

Я заявляюсь к Ломоносову как раз во время и прошу обо мне доложить. Ломоносов очень строго меня рассматривает и набрасывается на меня:

„Вы так являетесь перед начальством?“

„Т. е. как это?“

„Разве вы не читали нового приказа относительно эполет?“

„Разумеется, читал, но у меня еще не было свободного времени, чтобы пойти к портному и заказать новые эполеты“.

„Берите пример с меня! Почему у меня нашлось время? Я не меньше Вашего, кажется, занят. Запомните раз навсегда: Служба — службой, приказ — приказом“».

И Френ, энергия коего в течение долгих служебных лет была совершенно сломлена личностью Ломоносова, закончил покорно:

«Не знаю, может быть, это все революционно. Я в политике ничего не смыслю, но мне это казалось совсем иным».

* * *

20 ноября 1920 г. Ломоносов, возвращаясь из Москвы, прибыл в Стокгольм на пароходе из Ревеля. Он добился в Москве утверждения заказов на паровозы и привез на пароходе первый транспорт золота и целый штаб инженеров. Я ожидал его вместе с несколькими другими лицами на пристани в Стокгольме. Не успел он сойти с парохода на землю, как он подошел ко мне, пожал руку и сказал шутя:

«Ну, поздравляю Вас, Вы теперь Ваше Высокопревосходительство, действительный тайный советник, особа второго класса, товарищ министра». И затем серьезно добавил: «Вы официально назначены моим заместителем, а я действую на правах Народного комиссара».