Оливье Блейс - Торговец тюльпанами

• Название: Торговец тюльпанами
• Автор: Оливье Блейс
• Издательство: Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-36024-4

«Торговец тюльпанами» ведет нас в Голландию XVII века. Страна во власти странного помешательства — страсти к тюльпанам. Редкие сорта продаются по неслыханным ценам: одна луковица Semper Augustus — легендарного тюльпана несравненной красоты — приравнивается по стоимости чуть ли не к дворцу. На рынке огромные состояния создаются и тают за считанные часы. Пристально исследуя человеческие страсти, Оливье Блейс на историческом материале тонко выписывает механизм, лежащий в основе современных финансовых пирамид.

Оливье Блейс, известный французский писатель, родился в 1970 году. Его книги отмечены престижными наградами, среди которых премия Французской Академии, и переведены на пятнадцать языков, в том числе португальский, корейский и китайский. Почитатели исторической прозы сравнивают романы Блейса с лучшими работами Артуро Переса-Реверте («Фламандская доска») и Трейси Шевалье («Девушка с жемчужной сережкой»).

---

— Сударыня, я должен отдать вам это…

Взгляд девушки перешел с воротника на петлицу — весьма грязную, отметила она, — а оттуда скользнул вниз по рукаву. Из манжеты торчала рука, сжимавшая свиток. Губы Петры сами собой поджались от возмущения. Неужто этот мужлан думает, что она примет его подарок?

— Не бойтесь, здесь нет ничего оскорбительного для вашей чести! Это всего лишь гуашь, просто картинка, которую мой хозяин в знак расположения дарит вашему брату.

Петра резко отвела фонарь от незнакомца и сделала шаг к дому.

— Сударыня! Да что же…

— Если это для Виллема, принесете, когда он вернется!

— А вы не могли бы передать ему картинку?

— Нет, это невозможно.

— Хозяин подарил вашему брату луковицу тюльпана, а здесь изображен распустившийся цветок…

Самому Эрнсту довод не казался убедительным, но когда девушка, услышав его слова, на мгновение остановилась, он решил вновь попытать счастья и затараторил:

— Это работа Юдифи Лейстер, ученицы Франса Хальса.[18] Мой хозяин заказал ей изображения разных тюльпанов: господин регент ими торгует, а показать покупателям не может, потому что до лета луковицы должны оставаться в земле. У него сорок две таких гуаши. Возьмите, пожалуйста! Если вам понравится, он пришлет еще!

Петра вернулась и взяла свиток, который Эрнст торопливо просунул между прутьями. При этом их пальцы соприкоснулись, оба вздрогнули, Петра отдернула руку так, словно обожглась, и застыла, ошеломленная произошедшим.

— Все хорошо, сударыня?

— Вы выполнили поручение, теперь уходите! — ответила Петра, задула фонарь, метнулась к дому с быстротою лани, заслышавшей выстрел, и скрылась за дверью. Все это заняло у нее не больше секунды.

— Прелестная дикарка! — улыбнулся кучер, вдыхая оставшийся на его перчатке аромат духов. И пошел к оставленной неподалеку карете.

До возвращения Виллема Петра не решилась развернуть рисунок, не посмела даже распутать сложный узел на ленте, которой был обвязан свиток. А брат, едва переступив порог, стал ее допрашивать:

— Ты что — впустила этого юношу?

— Он стоял за калиткой.

— Но ты говорила с ним!

— А что тут такого? Надо было дождаться, пока мы все оглохнем от его трезвона?

— Все равно. Мне ясно как день: в этом доме не стало никакого порядка, а мои сестры делают, что им в голову взбредет! Я еще скажу этому кучеру все, что думаю о таких поручениях. А сейчас покажи-ка мне рисунок… Нехорошо получится, если Паулюс заговорит о своем подарке, а я его и в глаза не видел!

Виллем разложил гуашь на столе в общей комнате, придавив все четыре угла торфяными кирпичами. Принесли свечи — света из окна уже не хватало, старший брат, усевшись верхом на стул, раскурил новую трубку и весь окутался завитками белого дыма. Сестры остались стоять в сторонке.

Такого цветка Виллему никогда еще не встречалось: чаша из крупных белых лепестков с пурпурными прожилками покоилась на толстом стебле, от которого отходили широкие, немного вялые, с опущенными концами, листья… Этот сорт мог бы показаться слишком простым и даже грубоватым, если бы не воздушность красок.

— Как он называется? — спросил Виллем.

— Здесь написано. Тюльпан Admirael Van Engeland.

Подошел младший брат. Он долго разглядывал рисунок, стараясь соединить в своем представлении странное название с непривычной формой. Тюльпан, тюльпан… Право же, одно с другим сочетается неплохо. Как раз такое имя и подходит этому мощному стеблю, который служит опорой цветку. И на глаз, и на слух чувствуется, как глубоко тюльпан сидит в земле, как много из нее извлекает, тогда как другие цветы, всякие там лютики и маки, кажется, только порхают над ее поверхностью — непрочное соединение легких, быстро разлетающихся под ветром лепестков.

Сестры тоже наконец решились подойти посмотреть, и Петра сразу обратила внимание на пометки у края рисунка — одна была сделана чернилами, другая свинцовым карандашом. Первая запись, «160 гранов», несомненно, означала вес, но как следовало понимать вторую — «ф 460»?

— Это стоимость цветка: четыреста шестьдесят флоринов, — объяснила Харриет.

Старший брат поглядел на нее недоверчиво:

— Откуда ты знаешь, малышка?

— Мне Сольвейг сказала.

— Та самая твоя подружка, которая заказывает картины с цветами?

— Да. У нее есть похожие рисунки, и на некоторых я видела надписи.

Все замолчали. Четыреста шестьдесят флоринов! Да за такие деньги можно купить на рынке в Энкхейзене трех откормленных телят, их хватило бы, если б мы вздумали запасти двадцать шесть тонн пшеницы, шесть бочек вина, четыре тысячи фунтов сыра!.. Виллем разволновался: не было на свете музыки, более для его слуха внятной, чем звон золотой монеты, и ничто другое не могло так же сильно его заинтересовать. Потому, когда старший брат снова заговорил, голос его прозвучал решительно и почти резко:

— Ах, вот оно что! Четыреста гульденов?

— Четыреста шестьдесят, — сдержанно поправила младшая сестра.

— Красивая сказка! Да если бы он был из золота, и то в шесть раз меньше бы стоил!

— Такие сделки заключаются в тавернах каждый день, и этот сорт еще не из самых дорогих. На самом деле в наших краях встречаются люди, настолько влюбленные в тюльпаны, что тратят, украшая ими свой сад, целые состояния.

— Как это так? Яспер ведь говорил, что на рынке тюльпаны чуть ли не даром отдают…

— Ну и что, Виллем? — Петра вздохнула, ей уже прискучило толковать с братом-тугодумом. — С цветами — как с тканями. У крестьян штаны из дешевых тряпок, а у принцев из драгоценных шелков и бархатов!

— Конечно! — подхватила младшая. — Простые красные или желтые тюльпаны стоят недорого, но, когда у цветка непривычная окраска и причудливый узор на лепестках, — это настоящее сокровище на стебле! Впрочем, — прибавила она, — теперь ценителя находит любой тюльпан, даже самый невзрачный. И сколько бы садовники их ни выращивали — покупателям все мало!

— Как знать… — мечтательно проговорила Петра. — Может быть, этот Admirael Van Engeland, который сегодня оценивают в четыреста гульденов, к осени подорожает вдвое?

Взгляды всех четверых сошлись на рисунке Юдифи Лейстер. Бумага не совсем распрямилась, и в мерцающем свете изображение выглядело объемным. От этой ли странности, оттого ли, что наступила глубокая тишина, или от душистого табачного дыма, но им почудилось, будто они участвуют в магическом обряде, который совершает Виллем. Яспер вгляделся в лицо брата, но не прочитал на нем никаких чувств, только и видно было, как взгляд его бледно-голубых глаз под полуприкрытыми веками мечется по рисунку.

— Сестры, милые, да вы просто ума лишились! — воскликнул младший брат. — Мне и подумать страшно о таких цифрах, какие вы называете запросто, словно они до смешного малы… Четыреста флоринов! Всего-то! О чем тут говорить! Знаю, отец держал вас вдали от прозы жизни, ну так давайте я вам расскажу, что двенадцатифунтовый каравай хлеба продают за восемь стёйверов, а гладильщик за день зарабатывает десять, и даже если он будет трудиться с утра до вечера, за два дня работы у него едва наберется флорин! Не правда ли, для нас привычнее расчеты на таком уровне?

Виллем поглаживал большим пальцем теплую чашечку трубки. Он не знал, к кому присоединиться. Старшему брату нравилась осторожность младшего… да и отец, будь он сейчас здесь, сказал бы, наверное, то же, что Яспер… но, с другой стороны, ему так хотелось разделить оптимизм сестер, разделить с ними надежду на легкие деньги… В конце концов он медленно проговорил, не выпуская трубки изо рта:

— Разве можно поверить, что солидный и разумный человек, допустим, бургомистр Утрехта, вывернет карман ради обладания…

— Этим цветком? — закончила вместо него Петра.

— Этой луковицей! — поправила Харриет. — Потому что летом торгуют луковицами.

— Вот этот черный, весь в земле комочек, который я получил от ректора? — сжав кулак, переспросил Виллем. — Вот он стоит четыреста шестьдесят гульденов?

Девочка кивнула. Старший из братьев Деруик живо вскочил со стула и ткнул в сестру пальцем, как будто хотел в чем-то ее обвинить. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но лишь беззвучно пошевелил губами. Потом сунул в карман еще не остывшую трубку и опрометью бросился в сад.

— Где вы ее посадили? Где? Где? — кричал он, сбегая по ступенькам.

Сестры, путаясь в юбках, выскочили следом.

— Виллем! Что с тобой? — закричали они, высматривая в темноте светлую фигуру.

— Да где же она?

— Кто?

— Где луковица, черт возьми!

Петра пошла на голос и вскоре увидела брата: стоя на коленях, он голыми руками рыл влажную землю. Шорох сыпавшихся комьев и бормотание Виллема в темноте казались на удивление громкими, будто кабан ворочался в подлеске.