Ирина Гуро - Горизонты

• Название: Горизонты
• Автор: Ирина Гуро
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Широкому читателю известны романы Ирины Гуро: «И мера в руке его…», «Невидимый всадник», «Песочные часы» и другие. Многие из них переиздавались, переводились в союзных республиках и за рубежом. Книга «Дорога на Рюбецаль» отмечена литературной премией имени Николая Островского.

В серии «Пламенные революционеры» издана повесть Ирины Гуро «Ольховая аллея» о Кларе Цеткин, хорошо встреченная читателями и прессой.

Анатолий Андреев — переводчик и публицист, автор статей по современным политическим проблемам, а также переводов художественной прозы и публицистики с украинского, белорусского, польского и немецкого языков.

Книга Ирины Гуро и Анатолия Андреева «Горизонты» посвящена известному деятелю КПСС Станиславу Викентьевичу Косиору. В остросюжетной форме авторы ведут рассказ о богатых событиями 1930–1935 годах на Украине, когда наиболее полно проявился талант партийного руководителя Станислава Косиора.

---

Что здесь поднялось! «Врет, врет она», — закричала Танцюра и лезет в драку. А Сенька Вощенко и говорит: «А ну, мужики, давайте разнимать баб, а то они покалечатся сдуру». Опять же Сенька говорит: «Чего зря народ баламутить, пойдем да побачим, чи е там в танцюровском сарае, в яме хлеб чи нема его».

— Ну и как, нашли хлеб-то? — спросил Евгений.

— А як же. Та Гапка три года у Танщоров батрачила, она сама ту яму рыла, з ными разом. Это теперь она сознания набралась, а в ту пору заткнули ей рот: дали трохи зерна. А надолго ли хватит с тремя детьми! Вот она и пришла в сознание.

Юхим передохнул, взял предложенную Евгением папиросу, помял ее, полюбовался, сунул в рот и с наслаждением затянулся.

— Духовитая та самая «Сальва».

Евгений засмеялся:

— Бери выше: «Казбек».

— А-а, той, що в бурке. Курил, знаю. Он снова затянулся и продолжал:

— Однако той Гапке был перепуг великий. Увезли Танщоров хлеб, в хате вой стоял, бабы до самого вечеру вылж. А вечером собрались две невестки Танцюры, да подкулачникова жонка Настя — здоровенная баба, да утопленника Хромова две девки-перестарки и жена кривобокая, только голосом берет. Вот такая компания собралась. об-че-ство. Послали девчонку Анютку, чтобы она вызвала Гапку на улицу, мол, в сельсовет ее требуют. Как Гапка вышла, кривобокая закричала: «В колодец ее, стерву, в старый колодец!» Набросились и потащили. Гапка не своим голосом орет, выскочили ее дети с плачем. А Хромова кричит: «И щенков туда же, в поганый колодец!»…

Я аккурат в это время во дворе сбрую ладил. Вдруг мой кобель как взбрехнет! Цыц, говорю ему, а он — пуще. К воротам кидается и мне хвостом показывает: иди, мол, сюда. Слышу крик. Думаю, бабы свару завели, однако слышу слова про поганый колодец да узнал голос утопленниковой жонки. Выскочил я на улицу, гляжу: цельный клубок баб. Ну чистые ведьмы! Тащут Гапку за волосья вниз по улице да ногами, ногами поддают! Ох, стервы! Гапка голосит, а девки Хромовы уже детей похватали… Я, как был с уздечкой в руках, заорал во всю мочь, бегу за ними, а сам кричу: «Караул, мужики, рятуйте!» В эту пору у Демченки справляли крестины. Мужики выпивши были. Как выскочилиони на улицу, так сразу хмель с них сошел. Ну и наподдали куркульским бабам! Вырвали Гапку у них, можно сказать, из рук. И детей. А девки убежали. Им и не попало. Нет.

Юхим снова затянулся, послюнив палец, потушил папиросу и спрятал в карман.

— Кабы не кобель, я б на улицу и не выбег. А не выбег бы, то не скликав бы народ. Утопили б воны Гапку в поганом колодце — факт.

— И что же, — спросил Косиор, — бабам так и сошло?

— Зачем сошло. Отписали в суд, нас свидетелями выставили. Вызывали всех, все по закону. Как же, как же. Два раза ездили в округ. Один раз на следствие, другой — в суд.

— Чем же кончилось?

— Да ничем.

— Как ничем? Были же свидетели.

— То в расчет не взяли. А суд постановил, что имелась драка. Дескать, бабы подрались, невеликое дело. Все виноваты, и нет виноватого. Вот, значит, такая ре-зо-лю-ция.

Евгений много ездил с Косиором и любил эти поездки, несмотря на сложность их именно для него, Евгения. Хотя материалы по округам для таких поездок подготавливались, но на месте получался какой-то новый аспект, и выступление Косиора всегда было неожиданным, повернутым к жизни округа, как он ее увидел в поездке по районам.

Так и сейчас в Ивашковском округе первоначальные тезисы, которые подготовил Евгений для выступления на пленуме окружкома, обросли огромным количеством фактов и наблюдений, которые не входили в противоречие с намеченными тезисами, но углубляли их, а иногда и уводили в сторону.

Евгений имел большой опыт в систематизации материалов, но на этот раз он потонул в них. И откровенно пожаловался на это.

— А вы вот что… — Косиор положил руку на стол ладонью вверх, как бы взвешивая на ней значительность собранного материала, — вы подберите факты по основным каналам: партийное руководство на основных этапах — при проведении коллективизации, здесь момент создания колхозов, все нарушения принципа добровольности, с одной стороны; с другой, растворение в стихии недоверия и нерешительности. И второе: момент консолидации колхоза — поддержка или пуск на самотек. Вот вам грубая схема, разбросайте по ней факты, фактов много!

Евгений усердно работал: сроки были предельно сжатые, работал ночью.

Гостиница окружного центра оказалась на уровне почти столичном: бывшее здание земельной управы, хорошо и красиво переоборудованное, было гордостью местных властей. Секретарь окружкома Борисенко, из молодых партийных кадров, шумливый, востроносый, деятельный, водил по всем трем этажам, показывал гостиницу…

Вдруг Косиор предложил:

— Ну теперь давайте в Дом колхозника.

— А что? — воодушевился Борисенко. — Хиба мы не маемо? Пидемо! — И был очень доволен, когда осмотрели добротное здание.

Посмотрели еще новые бани, школу, кинотеатр. Председатель исполкома, тоже из молодых кадров, покраснел от удовольствия, когда Косиор заметил:

— Красиво живете.

В такой обстановке благополучия Евгений, однако, опытным взглядом улавливал признаки близкой грозы.

Несмотря на экстренность созыва, пленум окружкома был подготовлен очень тщательно.

Евгений любил обстановку этих заседаний и их «диаледрику», как он про себя называл этот процесс как бы разворачивания по спирали, которую Косиор неизменно вносил своим вторжением.

И всегда было так. Начиналось заседание чинно, торжественно и мирно. В тишине спокойные, словно деловитое жужжание пчел, переговоры членов окружкома, шелест бумаги, бесшумные шаги технических работников, раскладывающих материалы по столу, вежливое передвигание стульев.

Постепенно обстановка накалялась, речи — сильнее, напряженнее лица, дым от курева столбом, графины с водой пустеют — скрещиваются мнения!..

Доклад Борисенко был то, что называется: «факты и цифры». Они утверждали средний процент коллективизации по округу — шестьдесят. Борисенко заметил, что имеется некоторый «отлив», тут же добавив: «Видимо, неизбежный… Были искривления», — Борисенко заглянул в свои тезисы, и голос его зазвучал жестко:

— Тебе скажу прямо, Коцюба, как секретарю Гнездинского райкома: допустили в Самохваловке какую вещь? Коммунист Яроцкий дал контрольную цифру, и то завышенную. И когда селяне набросали вопросов, то им сказали: «Контры вы все, в Соловках вам место, а не в нашем селе!» Не так разве было?

Коцюба оказался на вид вовсе юным — бывший секретарь комсомола. Видно было, что присутствие секретаря ЦК его стесняет, он опасливо поглядел в сторону президиума, но через несколько минут заговорил уверенно и по-комсомольски задиристо.

— Товарищ Борисенко привел тут факт… Действительно, имело место: облаяли селян ни за что ни про что. Да ведь кто облаял-то: товарищ Кучерявый, Дмитрий Борисович, уполномоченный окружкома!

За столом засмеялись. Борисенко схватился за колокольчик, но Коцюба продолжал быстро и настырно:

— Мы своевременно созвали наш актив, внушали каждому, в рот не только что слова вкладывали, а каждый чох предвидели…

Все опять засмеялись.

— Но согласитесь, товарищи, когда представитель окружкома задает тон, нам трудно перешибить создавшееся настроение. А настроение селян, которые еще в раздумье, еще на распутье, составилось такое: «Ну, раз мы — контра, тут уж ясно — не по-доброму». И что же, товарищи, получается? Вбит клин между нами и трудовым селянством!

Коцюба все больше распалялся, молодой голос его зазвучал звонко в уверенно.

— А в Красном Куте что? В Красном Куте газету со статьей про «головокружение» запросто спрятали. И комсомол зажали… потому что комсомольцы «пропавшую грамоту» вытащили.

Перекрывая шумок, Коцюба закончил свою речь под аплодисменты. Они смолкли, как только поднялся все время молчавший и не выражавший никаких эмоций редактор местной газеты Стебун.

Евгений догадывался, что молчал он до сих пор не потому, что ему нечего было сказать, а по той основной причине, что главные свои соображения он уже отписал в газете.

Чем-то Стебуна словно подстегнуло упоминание Красного Кута. С оттенком горечи он напомнил секретарю окружкома недавний спор именно по поводу Красного Кута. Секретарь окружкома взял под защиту уполномоченного по коллективизации, наломавшего дров в этом селе.

Стебун говорил без запинки, видно было, что этот материал достаточно намозолил ему глаза:

— По нашим данным, о которых я сообщал окружкому, в конце февраля в Красный Кут приехал уполномоченный по коллективизации товарищ Кучерявый…

За столом заседаний произошло движение, послышался смешок. Стебун игнорировал это и продолжал серьезно и с напором:

— Кучерявый собрал в сельсовете активистов. Он куда-то торопился и потому с ходу дал свою директиву, изложив ее в следующих словах…