Ирина Гуро - Горизонты

• Название: Горизонты
• Автор: Ирина Гуро
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Широкому читателю известны романы Ирины Гуро: «И мера в руке его…», «Невидимый всадник», «Песочные часы» и другие. Многие из них переиздавались, переводились в союзных республиках и за рубежом. Книга «Дорога на Рюбецаль» отмечена литературной премией имени Николая Островского.

В серии «Пламенные революционеры» издана повесть Ирины Гуро «Ольховая аллея» о Кларе Цеткин, хорошо встреченная читателями и прессой.

Анатолий Андреев — переводчик и публицист, автор статей по современным политическим проблемам, а также переводов художественной прозы и публицистики с украинского, белорусского, польского и немецкого языков.

Книга Ирины Гуро и Анатолия Андреева «Горизонты» посвящена известному деятелю КПСС Станиславу Викентьевичу Косиору. В остросюжетной форме авторы ведут рассказ о богатых событиями 1930–1935 годах на Украине, когда наиболее полно проявился талант партийного руководителя Станислава Косиора.

---

— Значит, не все знаю, о вашем исключении не знал, — с нажимом сказал Косиор. — Обжаловали?

— Нет, — вздохнул Смирнов, — так все подвели… — Он с внезапным порывом подвинулся ближе к Косиору, что-то озорное и, видно, свойственное ему проявилось в его взгляде, когда он сказал: — Я, конечно, дал жизни инженерику тому, если помните, что все показывал мне формулы… из учебников. Вот и подвели под склоку… Эх!

Грузовик на дороге, качнувшись, сдвинулся. И, уже спускаясь к машине, Смирнов продолжил:

— Не иначе, обратно в «беспринципную склоку» встряну. Стоит тут шоссе латать? Вы думаете, они как мухи сонные тут копошатся, потому что лодыри? Не-ет. А потому, что дела тут не будет. Смотрите, как шоссе закругляется. Все равно будут выбоины.

— А вы что предлагаете?

— Я ничего не предлагаю. Мне это не положено… А предложил бы, если бы меня спросили: тришкин кафтан этот забросить, а шоссе расширять. И рельеф местности разрешает.

, Косиор сосредоточенно смотрел на дорогу и даже снова поднялся на взгорок, чтобы увидеть дальше.

— Согласны, Станислав Викентьевич? — спросил Смирнов. Сквозь его напускное равнодушие Косиор уловил надежду.

— Нет. Не согласен. Масштаб стройки другого требует: нового шоссе. И оно будет проложено. Впрочем, может быть, это не исключит расширения старого. Тут уж специалисты свое слово скажут… Кто ваше партийное дело решал?

— Заводской партком.

— И больше вы никуда не писали?

— Духу не хватило, товарищ Косиор.

— Я вас очень хорошо помню, товарищ Смирнов, — сказал Косиор, глядя в глаза затуманившемуся человеку. — И вмешаюсь в партийный ваш конфликт… Только духа терять не надо. Вам — особенно. Вам — особенно! — повторил он, вкладывая какой-то понятный им обоим смысл в эти слова, и протянул Смирнову руку.

Тот не нашел что сказать, смотрел вслед машине, по приказу Косиора выбирающейся в обгон грузовика.

Водитель уже успел протереть смотровое стекло, и сейчас быстро побежала под колеса асфальтовая лента шоссе.

Косиор долго молчал, потом, спросил у Евгения:

— Вы помните это бетонное дело?

— Вспомнил, Смирнов ведь тогда бригадиром был… Косиор перебил:

— Вот его сейчас и надо — на Тракторострой. Там, на фронте работ другого масштаба, там виднее будет: чем крупнее цель, тем виднее…

Они молчали всю дорогу, пока машина не достигла границы строительного участка. Она обозначалась нагромождениями теса, кирпича, то бесформенными, то уложенными в штабеля, перемежающимися насыпными холмами песка и глины. Эта картина разворачивалась широко, обнаруживая в перспективе незаконченное строительство рабочих бараков. Отсюда не было видно, а только угадывалось движение вокруг них.

Представление о непрерывном движении складывалось при взгляде в сторону станции, откуда тянулись подводы с грузами и долетал смешанный гул человеческих голосов.

Косиор остановил машину, сказав водителю, чтобы он ехал к бараку, где помещалась дирекция.

— А мы пройдем по территории, — он скользнул взглядом по высоким сапогам Евгения. Хромовые головки косиоровских сапог погрузились в глинистое месиво дороги.

В этот раз Косиор интересовался снабжением бурно растущего рабочего населения стройки. В прошлый приезд выяснилось, что работали только шесть торговых точек, и то не на полную мощность. Сейчас торговля вроде оживилась.

Они завернули в промтоварный магазин харьковской рабочей кооперации. Внешний вид — ассортимент товаров на полках — производил благоприятное впечатление.

— Кажется, научились… — бегло заметил Косиор, — посмотрим поближе.

Женщины осаждали прилавок с мануфактурой. Нетрудно было определить, что это вчерашние жительницы деревни, завороженные открывшимся им ситцевым разнообразием.

— Из чего видно, сколько мы недодаем селу… — сказал Косиор.

Они прошли по длинному помещению магазина, бойко и без заторов торгующего, в обычном шуме людного места, пронизанном негромкими звоночками кассы, всплесками смеха и восклицаний.

Это был, по существу, упорядоченный и организованный украинский базар с его контрастными красками, гармонией народных цветосочетаний и форм, яркими ситцевыми волнами по прилавкам, украинскими орнаментами посуды. Но всего этого было мало, слишком мало… Скромная выставка сапог, башмаков и тапочек вызывала мысль о тысячах ног, топчущих землю стройки, и мизерности предложения.

Между тем толпа потенциальных покупателей кружилась вокруг.

Евгений не мог удержаться от восклицания:

— Картина безотрадная! Какая бедность предложения при таком спросе.

Косиор ответил:

— До изобилия далеко, но оно будет. И скоро! На сегодня и это — достижение.

Они прошли дальше к полкам детских товаров: пальтишки и костюмчики выглядели удручающе однообразно, все темных тонов и грубо сработанные.

Косиор огорчился:

— Такое впечатление, что все это — плод убогой фантазии людей, которые ни своих детей не имеют, ни на чужих не заглядываются.

Выйдя из магазина, они пересекли площадь, похожую одновременно и на деревенскую, перед каким-нибудь сельбудынком, и на городскую, поскольку она была огромна и частично асфальтирована. Островок асфальта вонзался в буйный разлив весенней грязи на другом берегу пустыря, где маячила вывеска хлебного ларька.

Когда они подошли ближе, женщины в небольшой очереди притихли. Не потому, что узнали секретаря ЦК, это было видно, а просто из своеобразного патриотизма, побуждавшего не выносить сор из избы перед явно приезжими людьми. Но шустрая молодая продавщица, уловив движение очереди, высунула из окошка голову в белой марлевой косынке и закричала высоким звонким голосом:

— Здравствуйте, товарищ Косиор!

Он ответил на приветствие, приблизившись, но и сейчас не узнавал эту веселую дивчину в синем халате.

— Не вспоминаю, — улыбаясь, сказал он, глядя, как быстро и ловко продолжает она отпускать товар.

— Как же вам вспомнить? Нас, наверно, больше тысячи было, в цирке Миссури. Мы же тогда добровольцами записались на Тракторострой, вы нам такие слова говорили: про мировую стройку, про почет… Только мы шли строить, а не торговать.

— А подруги ваши строят?

— Они-то строят… А я уж и плакала, и ругалась, куда там!

Услышав слова продавщицы, женщина, принимавшая у нее из рук связку баранок, заметила:

— Вы, товарищ начальник, Настю не трожьте. А то поставят хлибом торговать або якесь мурло, або ворюгу, а Настя и дивчина акуратна и нарид привичае.

— А почему торгуете черствым хлебом? — спросил Косиор, мигом усмотрев половинку серой буханки, нырнувшую в сумку покупательницы.

— Мы и забыли, когда свежий ели! — подала голос одна из женщин.

Как будто это был сигнал, из очереди, заметно удлинившейся, закричали:

— Що це за дило, щодня вертаеш до дому, а в торби — не хлиб, а полино!

— Бачили очи, що купували, — ижте, хоч повилазьте, — уточнил кто-то.

— А вы, женщины, видите, вон кирпич привезли. Знаете, что это строить будут?

— Да тут много чего строят. Разве все узнаешь?

— Будет там хлебопекарня. А Настю, если отбиваться не будет, поставим заведующей, — уже отходя, проговорил Косиор.

Они зашли еще в столовую, где запах сырой штукатурки смешивался с ароматами жареного лука и кислой капусты, но приятное тепло шло от круглых железных печей. На окошках стояли горшки с цветами, в помещении было чисто, готовились к приему посетителей.

Столовая только что открылась, и тут же оказался заведующий отделом рабочего снабжения, который, узнав приехавших, настоятельно обратился к ним:

— Прошу, снимите пробу, товарищ Косиор! В стенгазету напишу, что вы сегодня первый обедали у нас. — Толстяк снабженец прямо-таки жаждал похвал. Действительно, украинский борщ того заслуживал. Но меню было бедное.

— У вас кислой капустой пахнет, — сказал Косиор, — а где капуста?

— Имеется. Вон в бочке. Подаем ко второму. И капусту, и соленые огурцы завезли, — обрадовался снабженец.

Когда они выходили из столовой, к ним подбежала молодая румяная женщина, разбрызгивая грязь резиновыми сапогами.

Она запыхалась, на ходу поправляя волосы, выбившиеся из-под платка. Ее городское пальто тоже было все в грязи.

Косиор поспешил поздороваться первым:

— Здравствуйте, доктор, я все равно зашел бы к вам. У вас что-нибудь случилось?

— Каждый день случается! Очень прошу ко мне… Они прошли в уже знакомый им деревянный дом, выстроенный одним из первых специально для медпункта. Несмотря на то что само помещение было временным — строились больница и поликлиника, — здесь царила атмосфера обжитого и ухоженного места. В крошечном кабине-тике, выгороженном из приемного покоя, врач тотчас же показала график движения больничного транспорта.