Давид Ортенберг - Год 1942

• Название: Год 1942
• Автор: Давид Ортенберг
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Читая очерк Симонова, я сказал ему, чтобы он как-то связал события на Ржевском плацдарме с событиями на Юге:

- Но не прямолинейно. А как - сам подумай.

И вот появились в его очерке строки, которые не могли не тронуть сердце каждого воина, кто ведет бой там, на Северном Кавказе и под Сталинградом:

"День проходил в кровавых схватках. Землю, которую ты раз отдал, приходится брать обратно ценою жертв, смерти и крови... Это расплата за отступление".

Заканчивался очерк Симонова проникновенно поэтической зарисовкой, в которую автор вложил символический смысл:

"Я выхожу на поле за деревню. За околицей, в укрытиях, стоят изуродованные длинноствольные немецкие пушки. Они стоят, задрав в небо искалеченные стволы, они никогда больше не выстрелят - эти, что стоят здесь. А рядом в борозде лежит плуг, он прошел одну борозду и не мог закончить вторую, - не знаю почему. Может быть, был убит пахарь, может быть, он бросил свою пахоту, когда пришли немцы, и ушел в леса. Плуг лежит давно, он заржавел, комья земли ссохлись с прошлого года. Но немецкая пушка, которая рядом с ним, уже не будет стрелять, а этот русский плуг еще допашет свою борозду. И ржавчина постепенно сойдет с него от прикосновения к черной животворящей земле. И пахарь найдется. А если он будет убит, за плуг станет его сын".

И это тоже объясняет, почему Симонов назвал свой очерк "Земля моя!"

* * *

Надо еще сказать о снимках Кнорринга. Их напечатано шесть. Прежде всего - панорама разгромленных и сожженных немецких танков. Затем снимок 12-летней девочки Нины с биркой на шее за номером 195. Немцы заставили ее, как и все население деревни, носить такие дощечки. Еще три снимка сожженные села и жители, рыдающие у могилы замученных немцами односельчан и родственников. И наконец, фото переднего края противника после бомбежки нашей авиации. Кнорринг остался верен себе. И на этот раз он упросил летчиков, они посадили его в самолет, и с воздуха он и сделал этот панорамный снимок...

* * *

Сегодня получено много примечательных документов. Приказ наркома обороны о преобразовании 17-го казачьего кавалерийского корпуса, всех его дивизий и отдельных частей в гвардейские. Указ о награждении орденами Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды командира корпуса, командиров дивизий и целой группы командиров и политработников. Постановление Совнаркома о присвоении Кириченко звания генерал-лейтенанта, а всем трем командирам его дивизии - С. И. Горшкову, Б. С. Миллерову и И. В. Тутаринову - звания генерал-майора. Кроме того, сообщение спецкора о награждении Военным советом фронта 555 казаков орденами и медалями!

Не трудно себе представить, какая радость царила среди казаков! Радовались и мы, ведь это герои наших корреспонденции, очерков, передовиц!

30 августа

Появился новый район боев на Юге - Моздок. Еще более реальной стала угроза Грозному, да и самому Кавказу.

В связи с тем, что в сражение вступили войска Закавказского фронта, на Юг вернулся Петр Павленко. Выехали туда Зигмунд Хирен и фоторепортер Федор Левшин. Хирен, один из самых оперативных корреспондентов, прислал подряд три очерка. Один из них - "Над Кавказским хребтом" - рассказывает о фронтовых буднях летчиков, сражающихся в непривычных и крайне трудных условиях:

"Всюду чернеют горы. Над ними вечно клубится дым, над ними вечные туманы. Летать приходится в облаках и над облаками, пробивая облачность перед заходом на цель. Даже аэродром и тот со всех сторон окружен горами. Взлет и посадка во много раз усложнились. Штурмовку и бомбометание приходится производить с больших высот. На таких высотах ИЛы никогда не работали. С двух сторон скалы. Часто снижение вовсе невозможно. Движение воздуха в ущельях настолько быстрое, что самолет засасывает. Малейший просчет - и самолет врежется в горы. И все же наши летчики работают так же спокойно и уверенно, как и над ровной местностью. Жарко, очень жарко. Напряжение большое, одолевают головные боли. Болтанка. Ко всему этому привыкли, об этом не принято говорить".

Много добрых слов в очерке о командире штурмового полка майоре Смирнове. Меньше чем за год он награжден тремя орденами Красного Знамени. Корреспондент увидел в штабе полка телеграмму командира казачьего корпуса генерала Кириченко. Комкор благодарит штурмовиков за боевую помощь корпусу: летчики сожгли танковую колонну врага, за которой скрывался пехотный полк. Надо ли большее свидетельство доблести летчиков!

Другой очерк Хирена, опубликованный в сегодняшнем номере газеты, называется "В горах Северного Кавказа". Это уже о том, как сражается наша пехота в тех же горных условиях. Главный герой повествования - младший лейтенант Чибисов. Вместе с тремя красноармейцами он остался в селении, когда немцы его уже захватили. Получив задание взорвать мост, они не ушли из селения, пока не выполнили приказ. И сделали они это чуть ли не на глазах противника! А потом выбрались к своим. Третий очерк корреспондент посвятил опыту боевых действий в горах.

Дела под Сталинградом идут совсем плохо. Немцам не удалось с ходу взять город, но опасность его потери не уменьшилась, стала еще более явной. Что для нас значила бы потеря Сталинграда, объяснил Эренбург с присущей ему прямотой: "Немцы хотят удушить нас, захватив Волгу. Волга в наших руках артерия жизни. Волга в руках немцев станет веревкой на шее Родины... Бой идет за ключ к победе".

* * *

Радостная новость. Государственный Комитет Обороны назначил Г. К. Жукова заместителем Верховного Главнокомандующего. Восстановлена, считал я, да и не только я, справедливость. Мы, конечно, тогда еще не все знали, из-за чего Жуков в первые месяцы войны смещен с поста начальника Генерального штаба, хотя полагали, что это до обидного несправедливо. Сколько раз потом я встречался с Георгием Константиновичем - и на его КП, сразу после его назначения командующим Резервным фронтом, и в Перхушкове, и в Москве - ни разу об этом не было разговора. Он и виду не подавал, ни одна тень не выдавала его переживаний в связи с переменой в судьбе, хотя, по-человечески говоря, они, эти переживания, не могли не быть. Уверен, что не только со мной, ни с кем на эту тему тогда он не говорил. А работал так, что дай бог каждому!

Кстати, так было и после войны, когда Жукова тоже несправедливо сняли с высокого поста и назначили командующим Одесским военным округом. Рассказывают (и это факт), когда, на первом же учении в округе Жуков увидел, что люди, считая, что он не очень рьяно будет заниматься делами округа, разболтались, он решительно сказал: "Вы почему-то решили, что вам прислали другого Жукова, а я тот же Жуков, только в другой должности". И быстро, твердой рукой навел порядок.

А в этот августовский день я собрался к Жукову не для того, чтобы его поздравить. Как-то в то время не принято было поздравлять с повышением в должности, и не потому, что зачерствели наши сердца, главным для всех была война, личное отодвинули в сторону. Мне хотелось поговорить с Георгием Константиновичем по делу. Но его уже не застал: он уехал в Сталинград. И это было доброй, обнадеживающей вестью. В те дни уже кочевала фраза: "Там, где Жуков, - там победа!"

Жуков - в Сталинграде. Далеко! Туда, как в Перхушково, не доберешься за час. А надо бы...

* * *

Позвонил и приехал в редакцию Алексей Толстой. Усадил я его в кресло и выжидающе посмотрел. Алексей Николаевич открыл портфель, вынул рукопись:

- Привез последнюю главу "Рассказов Ивана Сударева". Как обещал, в срок. Хотите, прочитаю?

Хотя перевалило за полдень и началась обычная редакционная горячка, я собрал у себя своих товарищей. Толстой начал читать. Все слушают затаив дыхание. Рукопись объемистая, читал около часа. Закончил. Сидим молча. Алексей Николаевич тоже молчит, оглядывает всех. А у нас в горле застряли все банальные слова: мол, хорошо, отлично, замечательно. Тишина казалась бесконечной, но она красноречиво говорила о том, как мы взволнованы.

* * *

Николай Тихонов прислал очерк "Ленинград в августе". Поразительна его пунктуальность! Как и договорились, он точно к последнему дню каждого месяца передавал очерк о жизни и борьбе блокадного города за истекший тридцать один день. Николай Семенович не был штатным сотрудником газеты, но многим нашим штатным корреспондентам служил примером безотказности в выполнении редакционных заданий. О таком авторе можно лишь мечтать.

В очерке, занявшем два подвала в сегодняшнем номере газеты, главное - о тех переменах, которые произошли в блокадном Ленинграде за год:

"Какое искусство взвалит на свои плечи тяжесть передачи всего, что совершилось в Ленинграде за эти двенадцать месяцев, с того дня, когда взлетели к небу черные рельсы железных дорог, остановились в пути паровозы, и пароходы прижались к берегам, и все, что легло там, за озером, стало зваться Большой землей? Город стал жить в блокаде.

Город стал отбивать штурм за штурмом - и с воздуха и с земли. Скольких уже нет! Одни умерли с оружием в руках на поле боя, другие умерли, не перенеся суровейших испытаний зимней осады. Испанцы во время обороны Сарагоссы, непримиримые и суровые, говорили про умерших от болезней: "Те, что умерли от болезни во время осады, - тоже умерли за отечество! " И мы можем повторить их гордые слова. Наши мертвецы безупречны. Но наши живые герои превзошли себя - они отстояли город, они бьют врага! Они изматывают его день и ночь, они рвут тонкую сеть его железной хитрости, которой он опутал великий город".