Давид Ортенберг - Год 1942

• Название: Год 1942
• Автор: Давид Ортенберг
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Не обошлось у фоторепортера без приключений. Он решил снять панораму Новороссийска с верхней точки. Помощник начальника штаба 1337-го стрелкового полка старший лейтенант Каневский провел его на чердак одного из высоких зданий. Обстановка была сложной, противник совсем близко, следит за этим зданием, обстреливает его. Только Хомзор сделал несколько кадров, как рядом разорвался снаряд. Корреспондента и штабного офицера оглушило. Надо было немедленно уходить. Когда пыль рассеялась, увидели: там, где была лестница, зияет пустота. Старший лейтенант быстро сориентировался - сорвал со стены электропроводку, и они спустились "по-альпинистски".

У этой истории есть свое продолжение. Уже в мирное время Хомзор снимал в Крыму для "Известий", где он работает, фотоочерк об отдыхе трудящихся. К нему подошел немолодой человек и сказал:

- Вот вы, вижу, фотокорреспондент. Теперь, наверное, работать легко. А вот я знавал одного репортера, которому для газеты снимки приходилось добывать дорогой ценой...

И рассказал Хомзору тот самый случай в Новороссийске. Человек этот оказался тем самым старшим лейтенантом, который сопровождал фоторепортера на цементном заводе. Они обнялись. Обменялись адресами. Недавно Хомзор получил от него очередную весточку - Григорий Борисович Каневский живет в Запорожье, преподает историю в школе...

6 ноября

Уже два дня подряд публикуются предпраздничные материалы. Это прежде всего выступления наших читателей, фронтовиков. Старший лейтенант В. Крюков, коренной ленинградец, а ныне защитник своего города, выступил со статьей "Моя жизнь". Это о жизни на войне. Полковник А. Федоров в статье "Семья и Родина" рассказывает о том, как воюет его семья; все взрослые - на фронте. Капитан П. Артюхов в статье "Боевой курс" повествует о двух своих курсах: один - на штурмовку врага, а другой... Впрочем, пусть он сам расскажет:

"Однажды пришлось мне пролетать над родным Заречьем, фронт уже близко надвинулся к Сухой Чигле, и захотелось мне хоть сверху, хоть на минутку взглянуть на дорогие моему сердцу места... Я кружился над селом, над самыми крышами, над полем, - люди пололи свеклу. Я сбросил вымпел. Всего несколько строк написал я своим землякам. Они узнали меня, махали мне руками, приветствуя, радуясь моему прилету, и я видел их лица, озаренные надеждой и верой в силу Красной Армии".

Напечатан очерк Василия Гроссмана "Сталинградская переправа". Кто там был, никогда не забудет ее. Не раз переправлялся через Волгу и писатель, испытал все, что полагалось там испытать; береговые "статистики" подсчитали, что за несколько последних недель октября немцы обрушили на переправу восемь тысяч мин, пять тысяч снарядов и пятьсот бомб.

В октябрьскую ночь Гроссман познакомился с человеком, который командовал баржей, служившей для переправы через Волгу. Это был Павел Власов, высокий, лет сорока, темнолицый сержант с карими глазами, отец шестерых детей, в мирное время - колхозный казначей. Узнал писатель и о его подвиге, совершенном накануне.

Во время одной из переправ на середине Волги снаряд пробил палубу баржи, проник в трюм и там взорвался, расщепив борт на метр ниже воды. Началась паника, крики: "Тонем, тонем!" В эти страшные минуты, когда в дыру хлынула вода, когда страх смерти охватил людей, Власов сорвал с себя шинель, свернул ее и невероятными усилиями, преодолев напор воды, плотной, словно свинец, втиснул шинель в пробоину, навалился на нее грудью и сдерживал напор воды, пока не подоспела помощь. Бойцы, орудия, боеприпасы благополучно достигли берега.

Писатель плавал на барже с Власовым, переправлялся на ту сторону, видел его нелегкую работу под огнем неприятельских пушек и авиабомб, слушал его неторопливую команду, обменивался репликами. Казалось бы, чего еще больше: есть готовая фабула, есть факты, личные впечатления, можно писать. Но для Гроссмана этого было мало. Он упросил паромное начальство отпустить Власова на сутки. Целый день и до утра сидел писатель с сержантом, и текла у них мирная беседа в эти немирные часы под вражеским обстрелом. И родился очерк "Сталинградская переправа".

* * *

В газете много и других писательских выступлений. Это прежде всего размером в полполосы статья Алексея Толстого "Русский и немец". Замечательно в ней сказано о Родине:

"Народы Советского Союза стойко переживают тяжелые испытания войны. Много жертв, много слез, много страданий. Но жертвы и слезы и страдания искупаются в одном слове - Родина. Родина - это наша надежда, наш путь в будущее, наша утешительница и наша слава. Родина - это тот тихий свет воспоминаний, от которых сладко сжимается сердце. Родина - это тот рай земной, который мы должны построить своими руками, - самый человечный, самый справедливый, самый мудрый, самый изобильный. Вот почему русский солдат с сердцем, переполненным любовью к Родине, бьется под Сталинградом, и немецкие дивизии тонут в своей крови и не могут пройти".

Таким же оптимизмом пронизано и выступление Ильи Эренбурга. Его статья посвящена Югу. Она так и называется: "Кавказ". Это страстный призыв защитить его народы от гитлеровского ига: "Мы остановили год тому назад немцев у порога Москвы. Мы не впустили их в Ленинград. Когда немцы проникли в Сталинград, гнев и возмущение вдохнули новую силу в сердца защитников города, и немцев остановили - на улицах, среди развалин. За Москву умирали дети Армении, Грузии, Азербайджана и Дагестана. Неужели мы не остановим немцев на Кавказе?..

Защитники Кавказа, на вас смотрит вся страна в эти суровые кануны омраченного праздника. Вспомните ноябрь 1941-го. Тогда немцы были сильнее. Тогда некоторым казалось - не быть Москве, не быть России. Но защитники Москвы сражались... Мы все в долгу перед Кавказом. Настали дни, когда Кавказ говорит: "Защитите". Не горы должны встать перед немцами - люди. И люди не отступят. Люди станут горами...

Шумит поток. Слушай - он говорит: не отдадим! Дождь звенит: не отдадим! Ветер всю ночь шумит: не отдадим! И эхо отвечает: не отдадим! Это не эхо это Россия: не отдадим

Кавказа!"

Микола Бажан опубликовал в нашей газете стихи "На командном пункте".

...И вновь над столом тонконогим своим

Наклонится, среброволосый и сивый,

И смотрит на карту земного массива,

Раскрытого знаком скупым перед ним.

Он видит просторы равнины бескрайной,

Движенье колонн молчаливых в ночи

И тропы, где груз свой громоздкий, потайный

Без устали тянут, искря, тягачи.

И танки, которые сталью своею

Тревожат молчанье полночных пустынь,

И вросшую в свежие комья траншеи

Пахучую и голубую полынь...

Вот, дрогнувши, стрелка разделит собою

Кружок светлых цифр. И тогда настает

День новый гигантского грозного боя.

День гнева. Упорства. Движенья вперед.

Удар - и обрушился вал канонады

На склоны холмистых приволжских равнин.

На пункте командном в земле Сталинграда

Пульсирует сердце бессмертных руин.

Прочел я стихи и мысленно перенесся в те края и в тот день и в ту ночь, когда начнется наше контрнаступление. Поэту, бывшему на войне шестнадцать месяцев, уже видны были на фронтовых дорогах "движенье колонн молчаливых" и "свежие комья траншеи". Словом, это была поэтическая прозорливость. Так в стихотворной форме в какой-то мере была раскрыта подготовка к контрнаступлению.

Вот только - "среброволосые"... Не было у нас в ту пору среброволосых командующих фронтами: Рокоссовский, Ватутин, Еременко, осуществлявшие Сталинградскую наступательную операцию, были далеко не старыми. Никто из них в ту пору еще не перешагнул свое пятидесятилетие. А когда во время одной из встреч с Миколой Бажаном я сказал ему об этом, он ответил глубокомысленной репликой:

- Седина венчает мудрость...

* * *

В праздничном номере получилось иначе, чем обычно. Для него поступил официальный материал, занявший три полосы: письмо Сталину сталинградских воинов, Указы о награждении отличившихся воинов разных фронтов и другие. Хорошо, что поторопились юбилейные статьи и очерки напечатать загодя. А ныне в нашем распоряжении лишь одна - третья - полоса.

Я всегда считал и считаю, что всю газету "от корки до корки" мало кто читает. Но если в номере есть две-три публикации, которые все прочитают с интересом, значит, не зря делали газету. А сегодня напечатан лишь один такой очерк, но он оправдывает нашу работу. Расскажу по порядку.

В начале недели в редакции возникла идея дать на целую полосу очерк о Москве. Позвонил А. С. Щербакову и рассказал об этом. Александр Сергеевич горячо поддержал нас и, думаю, не только и не столько как секретарь ЦК партии и начальник Главпура, сколько как руководитель Московской партийной организации, секретарь МК. Он сразу же спросил: "Кто будет писать?" В Москве в эти дни был только Симонов, остальные - на фронте. Я и назвал это имя. Щербаков посчитал, что кандидатура вполне подходящая, и попросил прислать к нему писателя.