Марина Маслова - Жизель до и после смерти

• Название: Жизель до и после смерти
• Автор: Марина Маслова
• Жанр: Исторические любовные романы

Жизнь в балете — смысл существования Лидии Левиной. Ее жизнь — это история балета и история России. Русские сезоны в Париже, Фокин, Сергей Дягилев, Анна Павлова и Вацлав Нижинский… Первая мировая война, революция, эмиграция. Но эта история — о героях, проживших жизнь в любви, верной и единственной, которую не могли убить ни война, ни разлука, ни смерть. Это история вечной любви.

«Когда я писала «Жизель», старалась как можно точнее воспроизвести, особенно в письмах, интонации и лексикон того времени, которое называют теперь «Серебряным веком» русской культуры, да и русской истории тоже. Нам это непривычно, но так тогда действительно говорили и писали. Чудесный пример — мемуары Матильды Кшесинской, которые я беззастенчиво использовала в работе. Мой герой Сергей Ильич Гурский — это ее знакомый, погибший на фронте в первые месяцы войны, единственный не получивший от нее благословение иконой Ченстоховской Божьей Матери. Его гроб действительно привезли на Варшавский вокзал осенью четырнадцатого года. О его личной жизни и любви Кшесинская не рассказала ничего. Это дало мне возможность придумать свою версию. А рождественский поэтический вечер, упомянутый мной — тот самый, что описан Цветаевой: «Нездешний вечер» накануне нового девятьсот шестнадцатого года. С большой опаской вынуждена была ввести такие личности, как Дягилев и Фокин, — но без них никак не обойтись, ежели пишешь о Русских сезонах. Пришлось рискнуть. Вся моя история — это переплетение реальных фактов и тех, что я придумала».

---

— Я поговорю с мамой и напишу тебе.

Уезжала Лидия в Петроград в среду, Андрей должен был ехать на фронт в понедельник. Прощались они дома, целуясь без конца, на вокзале он посадил ее в поезд, они улыбались друг другу и обещали встретиться через несколько месяцев. Они не знали еще, что виделись последний раз в жизни.

К лету началось долгожданное наступление войск под командованием генерала Брусилова. Страна воспрянула духом, ожидая скорой победы и конца войны, но к осени, не дойдя до Кракова и так и не взяв Львов, боевые действия затихли и опять началась затяжная позиционная зимняя кампания. В начале осени, не дождавшись обещанного отпуска, Андрей попал в плен. Лидия этого не знала и, услышав «без вести пропавший», приготовилась к самому худшему. Она видела его лежащим с простреленной грудью в чистом поле, и его заносит осенняя листва, а потом присыпает снегом, и вот уже не найти места, где она могла бы упасть и зарыдать в своей дикой тоске. Или — еще хуже — представляла, как он с пулей в сердце падает в воду с недостроенного моста и река уносит его далеко. Ей всегда представлялось, что пуля попала не в голову, и хоть и не найдут его никогда, но лицо его остается чистым и таким, словно он заснул рядом с ней, усталый после любовных объятий, с таким же выражением нежности в уголках чуть улыбающегося рта. Лидия поняла, что начинает сходить с ума. Эти яркие видения по ночам вызывали утром такое опустошающее чувство утраты, что ей хотелось колотить руками по столу и кричать что-нибудь дикое. Когда через год, уже притупив первое отчаяние, она прочитала стихи своей любимой Цветаевой, стихи совсем не про это, а о любви и ревности, — она вздрогнула от точности слов, передающих все ее состояние в конце шестнадцатого года:

Мне этот час сужден — от века.
Я чувствую у рта и в веках
Почти звериную печаль.

Вот эта почти звериная печаль не давала ей жить как прежде. Получив сообщение, она бросилась к Ане и, рыдая в ее объятьях, повторяла только одно: «Ну почему, почему у меня нет от него ребенка! Без него я не хочу жить!» Аня пыталась утешить ее надеждой, что Андрей, может быть, жив еще, скорей всего в плену и скоро вернется. Вот кончится война, и вернется! Но Лидия уже не воспринимала такие предположения. Вот оно, то, чем пригрозил ей Гурский. Напрасно она просила Заступницу покарать ее и защитить Андрея. Как же еще ее можно было покарать, как не оставив жить с этим. Боль притуплялась только на сцене и Лидия, как одержимая, танцевала, танцевала. Когда она была на сцене, ей верилось, что Андрей видит ее, незримо присутствуя в зале, он ведь так любил смотреть на ее выступления. Она танцевала теперь только для него.

Аня была в ужасе от всего этого. Она стала бояться за душевное состояние Лидии. Тайком от нее Аня написала в часть, где воевал Андрей. Выяснилось, что ее больше не существует, но среди выживших оказался один офицер, который лично знал Андрея. Он прислал Ане письмо, где описывал ту попытку наступления, которая кончилась трагически. Перейдя реку, стали готовиться к бою. В сером предрассветном сумраке несколько бесшумно появившихся цеппелинов забросали берег бомбами, превратив всполошившихся, ничего не понимающих людей в месиво трупов среди обломков обозов и погибших лошадей. Лишь небольшая часть солдат, готовившихся к переправе, осталась в живых на этом берегу перед обломками моста. Наступление не состоялось. «Поверьте, Анна Павловна, никто не выжил на том берегу, мертвая пустыня расстилалась перед нашими глазами до самого дальнего леса. Если бы Андрей Петрович остался жив, он бы подал знак или переправился вплавь обратно.» Аня не сказала Лидии об этом письме, но сама тоже перестала верить, что Андрей остался жив.

Не дожидаясь Великого поста, Лидия сразу же после Рождества подала прошение директору Императорских театров Теляковскому об исключении ее из труппы. На все уговоры она твердила, что должна уехать, иначе здесь кончится тем, что она наложит на себя руки. В конце января Лидия отправилась в Осло и села на пароход, плывущий во Францию, решив на год перейти в труппу Дягилева. Вскоре в Париже она узнала, что в России революция и Государь отрекся от престола. Но это ее уже не взволновало.

3. Андрей

Осенью восемнадцатого года в Петрограде изможденный небритый мужчина в рваном обмундировании, прохудившихся сапогах, с лихорадочным блеском в глазах не вызывал удивления, а лишь желание обойти его стороной из боязни заразиться тифом или испанкой. Этот мужчина стоял на Знаменской площади, раздираемый противоречивыми чувствами. Самым сильным было желание идти к Фонарному переулку, чувство реальности же вело к Троицкой улице, что было значительно ближе и сулило отдых и возможность хоть каких-то гигиенических удобств, после чего уже можно было и отправиться к Фонарному. Этим мужчиной был Андрей Туровский, проехавший в переполненных теплушках всю Россию, возвращаясь из австрийского плена. Наконец чувство реальности возобладало, но совершенно не по той простой причине, что сил дойти до Фонарного не было, а потому, что не хотелось являться в дом невесты в подобном виде. Андрей пошел по Невскому, мало похожему на прежний Невский, и, свернув на Троицкую, буквально из последних сил доплелся до дома своей тети Екатерины Федоровны. Лифт не работал, и пришлось медленно, останавливаясь на каждой площадке, тащиться на пятый этаж. На стук и звонки долго не открывали, и Андрей уже решил, что придется лечь прямо здесь, под дверью, потому что сил больше не оставалось. Наконец загремели засовы, дверь чуть приоткрылась и голос с характерным вологодским говором начал допрашивать, кто пришел и к кому. Наконец дверь распахнулась, и он вошел в полутемную прихожую.

— Андрей Петрович! Голубчик! Живой! — всплеснула руками Анфиса, дочь старой няньки, которую он помнил с детства, когда она каждый год наезжала из Вологды навестить свою мать, — Да ведь мы вас уже похоронили! Екатерина Федоровна с Анной Павловной оплакали, мамаша моя сильно убивалась по вас, как письмо получили, что убило вас с этих, как их… с неба, в общем. Мамаша моя здесь, а тетенька ваша и сестрица в отъезде!

Анфиса быстро все это говорила, а сама подхватила Андрея под руку, заметив, что он еле стоит, и повела в кухню, где было тепло, хоть и не пахло, как прежде, кофе и ванилью от сдобы. На кухне Андрей попал в объятия старой няни. Она плакала и вытирала слезы концом платка. Так же нетвердо стоя на распухших ногах, как и Андрей, она все не могла успокоиться, причитая, поминая Господа, крестясь, потом села на свой стул с ситцевым стеганым чехлом, который Андрей помнил с детства, и усадила Андрея подле, приказав Анфисе согреть чаю.

— Как же так, Андрюшенька, голубчик, хоть весточку прислал бы. Матушка Екатерина Федоровна и Анечка так переживали, так убивались, как получили то письмо с фронта, где описали, как тебя убило с ероплана с этого…

— С цеппелина, — машинально поправил Андрей, — а Лидия? Лидия Викторовна Левина, моя невеста, что с ней, ты не знаешь, Петровна? И где тетя с Аней?

— Про Лидию ничего не знаю, она заходила последний раз еще в семнадцатом году, сразу после Рождества, Анечка еще сказала — уж не умом ли тронулась, как бы грех на душу не взяла, жить, говорит, не хочу! Больше я не знаю ничего. Анечка же уехала весной на Кавказ и написала, чтобы Екатерина Федоровна приезжала к ней, там спокойней. Вот она собралась и уехала с месяц назад, а я осталась Анфису ждать. Теперь поеду к ней в Вологду век доживать. Вот так-то, Андрюшенька, про Лидию твою больше ничего не знаю.

Андрей отпивал мелкими глотками горячий морковный чай, держа чашку обеими руками, пытаясь согреться. Мысли его слегка путались, голова кружилась. Ему хотелось бежать к Лидии, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. Ему очень хотелось, чтобы она была с ним. Она вылечит его, она положит ему на грудь медовый компресс и он сразу согреется. А потом ее прохладная рука ляжет на лоб и это так приятно, потому что голова горит огнем и очень жарко. «Не убирай руку!» — шептал он, мечась в жару, который начался у него к вечеру. Петровна с помощью Анфисы немного обмыла его истощенное тело и уложила в старой Аниной комнате, потому что была она маленькая, и ее легче было согреть. Больше помочь ему они ничем не могли, только давали пить клюквенный морс без сахара. Андрей морщился от кислого, но пил кружку за кружкой. В минуту просветления он сказал адрес Лидии и попросил Анфису сходить за ней.

Анфиса вернулась, но на ее счастье Андрей лежал в бреду, и она долго не говорила, как пришла в дом, где жили Левины, и с полчаса колотила в дверь, но ей так и не открыли. А потом из квартиры ниже этажом толстая рябая баба заорала, чтоб не безобразничали и перестали стучать, а в той квартире все померли от испанки. «Левины?» — спросила Анфиса сверху, перегнувшись через перила, и баба подтвердила — «Левины, Левины. В августе еще свезли хоронить». Дура-баба не пояснила, что хоронили Марию Семеновну, которая оставалась к тому времени одна в Петрограде, а расстроенная Анфиса не догадалась расспросить подробней. До вечера Анфиса время от времени шмыгала носом, жалостливо глядя на лежащего в забытьи Андрея и думая, что вот уж скоро он помрет и свидится на том свете со своей Лидией.