Вадим Сухачевский - Загадка Отца Сонье

• Название: Загадка Отца Сонье
• Автор: Вадим Сухачевский
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Мистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-8189-0276-5

Роман основан на реальных событиях, которые лет сто назад взбудоражили многих. Рядовой сельский священник из Южной Франции вдруг обнаружил некие древние свитки и попал в центр сверхзагадочных событий. Сильно изменилась вся его судьба. И умер он так же необычно, как жил. Другой герой романа, пройдя сквозь череду страшных испытаний, в конце концов сумеет разгадать тайну сельского кюре.

---

А о чем думал в тот момент, склонясь над зеленым сукном, устланном свитками, тридцатитрехлетний кюре Беренжер Сонье – о том иди знай…

n

— Вставай, лежебока, — разбудил меня с утра отец Беренжер. — Ты не забыл? Скоро мы едем к его преосвященству кардиналу.

…К кардиналу?..

…Ах да, конечно! И – невероятно! Мы едем, мы едем к самому кардиналу!..

Бумажное эхо ( вырезка из ежевечерней газеты "Огни Парижа", принадлежащей некоему маркизу де *** )

…Тот же барон де Сютен, произведя тщательный анализ древних свитков, найденных и привезенных в Париж лангедокским кюре отцом Беренжером Сонье, пришел к выводу (впоследствии подтвержденному и более признанными экспертами), что подлинность свитков не вызывает сомнений.

…Таким образом, вся история христианской поры, кажется, требует своего переосмысления.

…Один из свитков с трудом был все-таки выкуплен бароном де Сютеном у сельского кюре… 

(Ах, как врет ваша газета, господин маркиз! С лестницы ваш барон скатывался, это да, это было; но не мог, не мог он ничего такого выкупить, я тому свидетель! Либо украл все же, чего также не исключаю, либо, что много вероятнее, свиток изготовлен, господин маркиз, все из той же вашей нормандской коровенки!) 

…затем перекуплен у него владельцем нашей газеты маркизом де *** и вскоре будет выставлен на аукцион.

…О подробностях, касающихся находки лангедокского кюре, подробнее читайте в последующих ежевечерних выпусках нашей газеты.

III Парижские встречи

Его преосвященство

По дороге, пока мы в карете ехали с отцом Беренжером куда-то в дальний конец Парижа, мой преподобный наконец разъяснил мне, зачем он взял меня с собой. Дело в том, что его преосвященство, живущий в доме на территории монастыря, сейчас, к старости, совсем обезножел и может передвигаться только в кресле-каталке. Поскольку он утром любит совершать прогулки по парку, к нему от монастыря приставлен специальный монашек, чтобы эту каталку катил по аллеям. Но вся беда в том, что монашек этот больно уж хорошо знает латынь, а поскольку его преосвященство желает, чтобы некоторая часть его разговора с моим преподобным сохранилась в полнейшей тайне, то я-то, деревенский парубок, никаким эдаким премудростям не обученный, как раз этого самого монашка и заменю. Дело нехитрое: толкай себе по аллеям кардинальскую коляску – и вся забота.

Когда мы приехали, кресло-каталка с кардиналом уже стояла посреди обширного парка. Монашек, стоявший рядом, при виде нас куда-то сгинул сразу же.

— Приветствую тебя, сын мой, — завидев нас, обратился кардинал к отцу Беренжеру. — Если, конечно, при всем том, о чем я насчет вас наслышан, мне позволительно называть вас сыном.

Уже этих слов, хотя они были произнесены на самом что ни есть французском, я не понял. Как еще, скажите на милость, позволительно называть кардиналу простого деревенского кюре? Впрочем, возможно, — я так тогда подумал, — его преосвященство просто пошутил. У него и лицо было такое, слегка насмешливое. Вообще он чем-то напоминал мне знаменитого Вольтера, чей фаянсовый бюстик стоял на шкафу у моей тетушки Катрин в Ренн-лё-Шато. И был он не в знаменитой красной, подбитой, как я слыхал, горностаем кардинальской мантии, а просто был завернут в какой-то простенький старый шерстяной плед – в похожий иногда укутывают моего бравого говньюка дедушку Анри, который сжег Москву. Только маленькая красная шапочка на лысой голове напоминала о его высочайшем сане.

Отец Беренжер в ответ лишь слегка поклонился и, подойдя, поцеловал ему руку.

Я, робея, стоял позади.

— А это и есть тот самый мальчик? — спросил его преосвященство. — Ну, иди сюда. — и тоже, тоже протянул мне руку для поцелуя!

Я подошел (едва не подбежал) и приник к ней. И по всему телу… в тот миг я бы сказал – прошла благодать. Но нет, скорее то был просто восторг деревенщины, сподобившегося… Ах, да кто, кто у нас в Ренн-лё-Шато поверил бы! Это вам не какой-нибудь раковый суп! Я сподобился поцеловать руку самому что ни есть настоящему кардиналу, тому, кто избирает наместника Бога на земле и кто сам при некотором стечении обстоятельств мог бы стать таковым, — и вот я, простой деревенский парень из Лангедока, Диди Риве, целую руку этому почти что небожителю!..

Нет, точно говорю, без Спиритус Мунди в кармане тут никак не обошлось.

Уж об этом у себя в деревне и рассказывать никому не стал – уж точно не поверили бы. Про раковый суп – пожалуйста, а об этом – ни-ни…

6

Гамлет

Клевета, сударь мой, потому что этот сатирический плут говорит здесь, что у старых людей седые бороды, что лица их сморщенны, глаза источают густую камедь и сливовую смолу и что у них полнейшее отсутствие ума и крайне слабые поджилки; всему этому, сударь мой, я хоть и верю весьма могуче и властно, однако же считаю непристойностью взять это и написать; потому что и сами вы, сударь мой, были бы так же стары, как я, если бы могли, подобно раку, идти задом наперед.

Полоний (в сторону)

Хоть это и безумие, но в нем есть последовательность…

Шекспир, "Гамлет", акт II, сцена 2[10]

Сейчас, из своего далека, когда все детские восторги перемолоты годами, как в мясорубке, а память скитается по неведомым закоулкам, как заблудившаяся в Аиде тень, могу, тем не менее, вспомнить (по крайней мере, мне так кажется, что могу), — вспомнить, что эта холодная, восковая рука пахла какими-то мазями, — примерно такими нестерпимо воняет и в моей нынешней комнатенке, — мазями, заглушающими запах тления, а из-под пледа отчетливо тянуло (да простится мне Господом это воспоминание!) самой натуральной мочой. Нынче понимаю, что в ногах у его преосвященства стояло обыкновенное судно, куда, вероятно, моча и стекала по трубочке, иначе он бы никак не вытерпел столь долгой прогулки на свежем воздухе. В общем, это был запах еще не смерти, но уже и не настоящей жизни…

Тут, пожалуй, моей памяти можно доверять. Стариковская память зла по отношению к чужой старости. Две старости отталкиваются одна от другой, как отталкиваются друг от друга два одноименных электрических заряда. Ибо сложение двух старостей – это уж чересчур много.

Старое тянется к молодому, так же как заряды разноименные. Тогда их сложение дает некий нуль, то самое небытие, ничто, в непрестанном ожидании которого все старики земли, не всегда признаваясь в том даже себе, только лишь и пребывают.

Так же и молодое подчас тянется к старому, по недомыслию принимая, очевидно, старость за якобы сопутствующую ей непременно мудрость…

Ах, если бы, если бы!..

…Правда сейчас, когда вспоминаю ту прогулку с кардиналом по парку, к моей заплутавшейся памяти примешивается еще и дивный запах роз…

Впрочем, тут ничего сверхстранного – розами действительно благоухал чудесный парк его преосвященства, весь засаженный розовыми кустами.

Хотя тогда мне казалось…

n

…В тот миг мне казалось, что это сам кардинал источает нежнейшее благоухание роз, остальные же запахи мой разум просто-напросто не воспринимал, отторгал от себя, ввиду их полной неуместности и нелепости рядом с его преосвященством.

— А теперь, мой мальчик, — сказал кардинал, — стань-ка сзади этого кресла и попробуй, насколько тебе по силам его катить.

Я сделал, как он требовал. Кресло было на больших колесах и покатилось даже гораздо легче и быстрее, нежели я предполагал.

— Ну-ну, не так быстро! — попридержал мое усердие кардинал. — Давай-ка не спеша. Пока вот по этой аллее. Потом будешь сворачивать, где я скажу… А вы, сын мой, — обратился он к отцу Беренжеру, при этом слова "сын мой" снова произнес, по-моему, с чуть уловимой насмешкой, — вы ступайте рядом; так, за беседой, и скоротаем нашу прогулку… Кстати, насчет вашего мальчика… Он действительно ни слова не понимает на латыни?

— О, нет, это обычный деревенский паренек, — поспешил заверить его отец Беренжер.

Поспешил, между прочим, совершенно напрасно. Конечно, латыни я не обучался, тут и говорить нечего, но в нашем la langue d'oc,[11]  по сути том же провансальском, есть много словечек, почти точь-в-точь латинских, так что даже в пасхальных проповедях, читаемых на латыни, я нет-нет да что-нибудь и могу иногда уразуметь. Иной раз и побольше половины. Преподобный мог бы легко и сам об этом догадаться – языки нашей местности он, кстати, знал не хуже французского и своей латыни, — видимо просто справедливо догадывался, что суть его беседы с кардиналом мне будет одинаково трудно уразуметь, на каком бы языке они там между собой ни разговаривали, хоть по-французски, хоть на латыни, а хоть бы даже и по-китайски.