Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №1-2 от 01.01.2013

• Название: Газета "Своими Именами" №1-2 от 01.01.2013
• Автор: Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль)
• Жанр: Политика
• Год: 2010

«Дуэ́ль» — еженедельная российская газета (8 полос формата А2 в двух цветах), выходившая с 1996 по 19 мая 2009 года. Позиционировала себя как «Газета борьбы общественных идей — для тех, кто любит думать». Фактически была печатным органом общероссийских общественно-политических движений «Армия Воли Народа» (и.о. лидера Ю. И. Мухин).

Частые авторы: Ю. И. Мухин, В. С. Бушин, С.Г.Кара-Мурза. Публиковались также работы Максима Калашникова (В. А. Кучеренко), С. Г. Кара-Мурзы, А. П. Паршева, Д. Ю. Пучкова и др. Художник — Р. А. Еркимбаев

Первый номер газеты вышел 9 февраля 1996 года. До этой даты коллектив редакции выпускал газету «Аль-Кодс» (учредитель — Шаабан Хафез Шаабан). Главную цель новой газеты издатели газеты изложили в программной статье «Учимся Думать»[1].

В 2007 году Замоскворецкий районный суд города Москвы принял незаконное решение [2] об отзыве свидетельства о регистрации газеты. Решение вступило в силу в мае 2009 года, печать газеты прекращена. Коллектив редакции, не пропустив ни одного номера, продолжил выпуск новой газеты «К барьеру!», продолжающей традиции закрытой газеты «Дуэль».

[1] См.Статью «Учимся Думать» http://www.duel.ru/199601/?1_1_1

[2] Кремлевский режим и лобби одного маленького государства в России руками лоббистов этого маленького государства в судах России ..." http://www.kbarieru.info/200901/?01_1_1

---

А вот запись 10 мая уже 1955 года: «Гулял с Ираклием (Андрониковым). Встретили Пастернака. У него испепеленный вид. Он закончил вчерне роман – и видно, роман довёл его до изнеможения. Как долго П-к сохранял юношеский, студенческий вид, а теперь это седой старичок, как бы посыпанный пеплом. «Роман выходит банальный, плохой - да, да – но надо же кончить» и т.д.

Но такие, как Евтушенко, не создавать мировых идолов, чтобы бить ими противников, не могут. И вот... «В 1967 г. после смерти Пастернака я впервые прочитал роман», - продолжает Евтушенко. Не слишком спешил, прошло уже семь годочков, как любимый поэт умер.

«В 1972 г. в США Лиллиан Хелман, Джон Чивер и несколько моих друзей почему-то затеяли спор, какой роман самый значительный в ХХ веке, и все мы сошлись на «Докторе Живаго».

Прекрасно. Кричали все друзья «Ура!» и вверх ермолки все бросали. Но что значит «самый значительный»? Уж если во всём веке, то – не надо скромничать – значит, самый лучший, самый выдающийся, знаменитый, наконец, великий!

Однако уже в следующем 1973 году вдруг «самым значительным» сочинением ХХ века был объявлен «Архипелаг ГУЛАГ», а его автор – совестью нации. Вот что писала об этом хотя бы столь многознающая Лидия Чуковская: «Я купаюсь в океане благоуханной русской речи. Перед этим всё мелко. Это книга книг. Солженицын несравним ни с кем и бесспорен вне зависимости (!) от ошибок. Читаю с наслаждением как великое совершенство. В его языке есть нечто ахматовское, пушкинское – мощь. Какой гениальный путь...» и т.д.

Тут заслуживает внимания разве только проблема «мощи»: если сравнивать мощь и мощность языка Пушкина и Ахматовой, то в первом случае уместно вспомнить мощность Красноярской ГЭС – 6000 МВт, а во втором... Вот Ахматова писала:

Не с теми я, кто бросил землю

На растерзание врагам...

«Бросить землю» значит перестать обрабатывать её или улететь на другую планету. А поэтесса имела в виду бросить родную землю, родину – так и надо было сказать, но не лезло в строку, не хватило поэтической мощи, мощи языка.

А кого в 1922 году, когда написано стихотворение, Ахматова считала врагами, терзающими родину – белогвардейцев с интервентами или большевиков? Непонятно, неизвестно. Дать прямой ответ мощи опять не хватает.

И вечно жалок мне изгнанник,

Как заключенный, как больной...

Тот, кто бросил родную землю, удрал за рубеж, тем более – в трудный для родины час - это не изгнанник, а перебежчик, даже дезертир, допустим, генерал Власов. А изгнанниками были, например, Троцкий и Солженицын, и они действительно жалки. Но и Овидий, Данте, Вольтер, Гюго, Пушкин, Лермонтов – тоже изгнанники. У кого же повернётся язык презрительно назвать их жалкими? И нельзя так именовать всех заключённых, ибо они разные. Справедливо заключенный вор или бандит, такой, скажем, как Чубайс или Прохоров, разумеется, заслуживают презрения, но ведь случаются и несправедливо  осуждённые.

Темна твоя дорога, странник,

Полынью пахнет хлеб чужой...

Поэтесса обращается по одному и тому же адресу, но своего адресата всё время называет по-разному: то это перебежчик, то изгнанник и вот теперь – странник. Но это наименование в отличие от двух первых совершенно нейтральное. Как же все это увязать в одно? Тут не хватит никакой мощи. У Пушкина подобный раздрай и сумятицу найти невозможно. Но это всё – к слову по поводу «Архипелага». 

А прошло ещё несколько лет – и главный роман века уже «Дети Арбата», а совесть нации – мой сосед Анатолий Наумович Рыбаков. Потом в роли совести побывал академик Лихачёв да, кажется, ещё и Виктор Астафьев.

И вот теперь вдруг «Жизнь и судьба» Гроссмана - «лучший роман об Отечественной войне», «величайший роман ХХ века», «Война и мир с гаком» ХХ века»...  А уж фильм-то - о-го-го!.. Тут и слов нет.

Так имею ли я моральное право писать о фильме, если не читал роман? Думаю, что да. Ведь он же не по роману, как «Война и мир» С. Бондарчука или «Тихий Дон» С. Герасимова, а «по мотивам» романа, сам романист не имеет к фильму никакого отношения, перед нами совершенно самостоятельное произведение. К Шолохову, например, Герасимов обращался при отборе артистов на роли. И как только увидел он Петра Глебова, так и воскликнул: «Это Гришка и есть!». Приветствовал он на роль Аксиньи и Эмму Цесарскую ещё в черно-белом фильме по первой книге, и Элину Быстрицкую, одобрял и других. А тут?.. И «по мотивам» - дело тёмное.

Вот несколько примеров, на которые обратил внимание Олег Пухнавцев в «Литгазете». Наш наблюдатель в перископ видит, как не спеша прогуливается какая-то парочка, похоже, что влюбленные. Он сообщает данные артиллеристам. Бах! И парочки нет. Какое зверство! Даже влюбленных не щадят эти русские дикари. В другой раз – какая-то весёлая возня немцев, человек десять, с верблюдом, фотографируются на нём, что ли. Бах! И нет дюжины немцев вместе с верблюдом. Злодеи!.. О. Пухнавцев пишет, что немцев жалко, а наши кажутся извергами. А мне не жалко и нет тут никаких извергов, потому что всё это не что иное, как просто «комната смеха» на «Мосфильме». В Сталинграде беспощадные бои продолжались не один месяц, противники знали друг друга, как облупленных, и хорошо известно им было само положение - какие места простреливаются, где находиться особенно опасно, где можно укрыться и т.п. И никакие прогулочки влюблённых на глазах у снайперов, никакие фотозатеи с верблюдами и бегемотами в зоне обстрела были совершенно немыслимы. Ну не дураки немцы. И в романе этого «мотива» нет, ибо Гроссман был в Сталинграде и видел войну. Не переправлялся шесть раз через Волгу, как Симонов, но был же.

А вот под видом «мотива» уж просто антигроссманское враньё. На каком-то открытом месте перед строем немецких солдат торжественно поднимают фашистское знамя. «Беглым - огонь!» И горы трупов... Мерзких сталинистов и торжественность момента не остановила. А в романе, как напомнил О. Пуханцев, все по-другому. Оказывается, немцы построены не по поводу флага, неизвестно почему поднимаемого, а для созерцания казни русской женщины с малым ребенком на руках, уже облитых бензином. Им всё равно было не избежать смерти. Потому и шарахнула наша пушка. Вдруг да как-нибудь наши спасутся?.. Вот как обходятся с «мотивами» романа создатели фильма.

Владимир Бондаренко в том же номере «ЛГ» смеется: «Вершина русской прозы ХХ века! Как же все мы, и правые, и левые критики прошли мимо великого писателя?» Я заглянул в биографический словарь «Русские писатели ХХ века». Как же мимо! Вон их сколько: Ф. Левин, Л. Шиндель, В. Оскоцкий, В. Кулиш, А. Бочаров, С. Липкин, А. Берзер да ещё не упомянутые Б. Сарнов, В. Новодворская, Т. Иванова... Правда, пейзаж несколько однообразный, но все же. А если вспомнить ещё В. Войновича, Е. Боннэр да опять С. Липкина, которые помогли переправить роман за границу, то получается уж такой скучный пейсаж. Ведь почти все свои и одного склада!

И что же тут ещё о писателе? А. Бочаров сообщает, что родился он в Бердичеве, по словам Бабеля, которые вспомнил В. Бондаренко, в «нашей жидовской столице». Прекрасно. В столице! А то я думал, что в провинциальной Жмеринке. Не удивительно, что с годами столичный житель, по словам Бочарова, обрел «планетарное мышление» и «планетарные чувства». Это и позволило ему с «подлинной мощью запечатлеть смертельную битву не двух враждебных армий, не двух непримиримых держав, а двух равно тоталитарных государств. Руководствуясь общечеловеческими идеалами, писатель сумел встать выше схватки двух сил, уловив надругание над народом и свободой в обеих странах». Тут, конечно, и напоминание о том, что «исследователи (см. выше. - В.Б.) единодушно (кто бы сомневался! - В.Б.) отмечали близость дилогии к «Войне и миру» Толстого». И приводится несколько цитат из «Жизни» почему-то не совсем в духе Толстого. Например: «В Сталинградской битве выяснилось (!), как хрупка жизнь человеческая...» Неужели до этого никто не знал и не догадывался? А я-то думал, что сие печальное обстоятельство было известно ещё задолго до Первой Пунической войны. Кроме того, Толстой-то не сумел встать над схваткой, он целиком на стороне своей родной русской армии, своей державы. Что же это означает? Да неужто Гроссман сумел встать выше и Толстого? Да ужель права Татьяна Иванова, шестиголовая лающая Сцилла демократии?

В. Бондаренко считает, что до войны Гроссман был заурядным советским писателем, писавший скушно правоверные романы да повести и мечтавший о Сталинской премии за свой роман «Степан Кольчугин», где по примеру горьковского Павла из повести «Мать» и Павки Николая Островского описал становление молодого революционера. Роман получился большой, двухтомный, но, увы, прочтешь вслух страницу и, как сказал поэт, - «в клетке сдохла канарейка». Премию он не получил. А после войны, говорит Бондаренко, Гроссман стал еврейским писателем, и «Жизнь» - это роман о трагедии еврейского народа, роман, «мстящий за свой народ». Кому мстящий – русскому народу, который сделал всё для его спасения? Выходит...