Жан-Поль Сартр - II. Отсрочка

• Название: II. Отсрочка
• Автор: Жан-Поль Сартр
• Жанр: Современная проза
• Год: 1997
• ISBN: 966-03-0177-4, 966-03-0175-8

Вторая часть тетралогии «Дороги свободы» «Отсрочка» повествует о начале войны в Европе. Чехословакия предана. Война неминуема. Герои Сартра оказываются перед лицом смерти. Жизнь как бы сравнялась со смертью по своей «неестественности». И на глазах читателя совершается стремительная метаморфоза: от неприятия смерти герои приходят к неприятию жизни.

---

— Вы меня трясете! Осторожно!

Как крыса! Есть люди, которые могут вскочить, побежать, спрятаться в погребе или на чердаке. Я же мешок, им достаточно прийти и взять меня.

— Вы будете наклеивать этикетки, Жаннин?

— Какие этикетки?

— Этикетки для отправки: верх, низ, бьется, будьте осторожны. Одну наклеите мне на живот, другую — на задницу.

— Злюка! — возмутилась она. — Злюка! Злюка!

— Ладно! Нас, естественно, повезут на поезде?

— Да. А как же еще?

— На санитарном поезде?

— Но я не знаю! — закричала Жаннин. — Я не хочу выдумывать, я вам уже сказала, что не знаю!

— Не кричите — я не глухой.

Коляска резко остановилась, и он услышал, что Жаннин сморкается.

— Что с вами? Вы меня остановили посреди улицы… Коляска снова покатилась по неровной мостовой. Он продолжит.

— Однако нам часто говорили, что следует избегать поездок на поезде.

Над его головой слышалось тревожное сопение, и он замолчал: он опасался, что она разревется. В этот час улицы кишели больными; хороша же будет картина: взрослого парня везет плачущая медсестра… Но тут ему пришла в голову мысль, и он, не сдержавшись, процедил сквозь зубы:

— Ненавижу переезжать.

Они все решили за него, они берут на себя все, у них здоровье, сила, свободное время; они проголосовали, выбрали своих вождей, они стояли с важным и озабоченным видом, они бегали по всей земле, они договорились между собой о судьбах планеты и, в том числе, о судьбе несчастных больных — тех же взрослых детей. И вот результат война, доигрались. Почему я должен расплачиваться за их глупости? Я больной, никто не спросил моего мнения! Теперь они вспомнили, что я существую, и хотят увлечь меня за собой, в свое дерьмо. Меня возьмут за подмышки и щиколотки, скажут мне: «Извини, брат. Но мы воюем», сунут меня в угол, как помет, чтобы я не осмелился помешать их кровавым стрельбищам. Вопрос, от которого он долго удерживался, едва не сорвался с губ. Он ей причинит боль, ну и пусть: он все равно спросит.

— А вы… а сестры будут нас сопровождать?

— Да, — сказала Жаннин. — Некоторые.

— А… а вы?

— Нет, — ответила Жаннин. — Я — нет. Он, задрожав, прохрипел:

— Вы нас бросаете?

— Меня направляют в госпиталь в Дюнкерке.

— Ладно, ладно! — сказал Шарль. — Все сестры стоят друг друга, а?

Жаннин не ответила. Он привстал и осмотрелся. Его голова вертелась сама по себе слева направо и справа налево, это было утомительно, и в глазах у него сухо пощипывало. Навстречу им катилась коляска, которую толкал высокий элегантный старик. На фиксаторе лежала молодая женщина с худым лицом и золотистыми волосами; на ноги ей набросили роскошное меховое манто. Она мельком взглянула на Шарля, откинула голову и пробормотала несколько слов в склоненное лицо пожилого господина.

— Кто это? — спросил Шарль. — Я уже давно ее вижу.

— Не знаю. Кажется, артистка мюзик-холла. Ей ампутировали ногу, потом руку.

— Она знает? — Что?

— Я хочу сказать, больные, они знают?

— Никто не знает, доктор запретил об этом распространяться.

— Жаль, — проговорил он с усмешкой. — Может, она не так чванилась бы.

— Побрызгайте инсектицидом, — сказал Пьер перед тем, как сесть в фиакр. — Здесь пахнет насекомыми.

Араб послушно распылил немного жидкости на белые чехлы и подушки сидения.

— Готово, — сказал он. Пьер нахмурил брови:

— Гм!

Мод закрыла ладонью его рот.

— Не надо, — умоляюще сказала она. — Не надо! И так сойдет.

— Как хочешь. Но если наберешься блох, потом не жалуйся.

Он подал ей руку, чтобы помочь подняться в фиакр, и уселся рядом. Худые пальцы Мод оставили на его ладони сухой лихорадочный жар: у нее всегда была небольшая температура.

— Повезите вокруг крепостных стен, — распорядился Пьер.

Что ни говори, бедность делает человека вульгарным. Мод была вульгарна, он ненавидел ее панибратство по отношению к кучерам, носильщикам, гидам, официантам: она постоянно принимала их сторону, и если их заставали на месте преступления, всегда старалась найти им извинения.

Кучер стегнул лошадь, и фиакр, скрипя, тронулся.

— Ну и колымага! — смеясь, сказал Пьер. — Того и гляди, ось сломается.

Мод высунулась из окошка и посмотрела окрест большими, серьезными и совестливыми глазами.

— Это наша последняя прогулка.

— Да! — ответил он. — Последняя.

Она настроена на лирический лад, так как это последний день, и завтра мы сядем на пароход. Это его раздражало, но он лучше переносил ее задумчивость, нежели веселость. Она была не очень красива, и когда хотела выказать любезность или живость, это сразу превращалось в бедствие. «Вполне достаточно», — подумал он. Будет завтрашний день, три дня плавания, а потом, в Марселе, до свиданья, каждый пойдет своей дорогой. Он был доволен, что заказал себе место в первом классе: в третьем путешествовали четыре женщины, он пригласит ее в свою каюту, когда захочет, но, будучи робкой, она никогда не осмелится подняться в первый класс, если он сам за ней не придет.

— Вы заказали себе место в автобусе? — спросил он. Мод немного смутилась.

— Мы не поедем автобусом. Нас подвезут на автомобиле в Касабланку.

— Кто?

— Один знакомый Руби, солидный господин, совершенно обворожительный, нам придется сделать крюк через Фес.

— Жаль, — вежливо отозвался он.

Фиакр выехал из Марракеша и теперь катил среди европейского города. Перед ними всухую гнил огромный участок с развороченными бидонами и пустыми консервными банками. Фиакр проезжал меж большими белыми кубами со сверкающими стеклами; Мод надела темные очки, Пьер немного морщился из-за солнца. Аккуратно расположенные бок о бок, кубы не давили на пустыню; подуй ветер — и они, казалось, улетели бы. На одном из них повесили указатель: «Улица маршала Лйоте». Но улицы не было: совсем маленький рукав асфальтированной пустыни между зданиями. Три туземца глазели на проезжающий фиакр; у самого молодого было на глазу бельмо. Пьер приосанился и строго посмотрел на них. Всегда следует показать свою силу, чтобы не быть вынужденным ею воспользоваться — эта формула не имела смысла только для военных властей, но она предписывала нормы поведения колонистам и даже обычным туристам. Не нужно демонстрировать свое могущество: надо лишь не забываться и просто держаться прямо. Тревога, угнетавшая его с утра, испарилась. Под тупыми взглядами этих арабов он чувствовал, что представляет Францию.

— Что будет, когда мы вернемся? — вдруг спросила Мод. Он, не отвечая, стиснул кулаки. Дура — она внезапно возродила его тревогу. Мод настаивала:

— Возможно, будет война. Ты уедешь, а я стану безработной.

Он терпеть не мог, когда она говорила о безработице с серьезным видом работяги. Тем не менее, она была второй скрипкой в женском оркестре «Малютки»[11], гастролировавшем по Средиземноморью и Ближнему Востоку: это могло сойти за артистическую профессию. Он раздраженно дернулся:

— Прошу тебя, Мод, давай не говорить о повившее. Хотя бы один раз, а? Это наш последний вечер в Марракеше.

Она прижалась к нему:

— Действительно, это наш последний вечер.

Он погладил ее по волосам; но во рту у него оставался горький привкус. Это был не страх — вовсе нет; ему было с кого брать пример, он знал, что никогда не испугается. Это было скорее… разочарование.

Теперь фиакр ехал вдоль крепостных стен. Мод показала на красные ворота, над которыми зеленели верхушки пальм:

— Пьер, ты помнишь? — Что?

— Сегодня ровно месяц, как мы встретились — именно здесь.

— Ах, да…

— Ты меня любишь?

У нее было худощавое личико, немного костистое, с огромными глазами и красивыми губами.

— Да, я люблю тебя.

— Скажи повыразительней! Он наклонился и поцеловал ее.

У старика был сердитый вид, хмуря брови, он смотрел им прямо в глаза. Он отрывисто произнес: «Меморандум! Вот и все их уступки!» Гораций Вильсон покачал головой, он подумал: «К чему он ломает комедию?» Разве Чемберлен не знал, что будет меморандум? Разве все не было решено еще накануне? Разве они не согласились со всем фарсом, когда остались наедине с этим двуличным доктором Шмидтом?[12]

— Обними свою маленькую Мод, у нее сегодня вечером скверное настроение.

Он обнял ее, и она заговорила детским голоском:

— Ты не боишься войны?

Он почувствовал неприятную дрожь, пробежавшую по затылку.

— Моя бедная девочка, нет, не боюсь. Мужчина не должен бояться войны.

— А я точно могу сказать, что Люсьен боится! Это меня и отвратило от него. Он слишком труслив.

Он нагнулся и поцеловал ее в волосы: он недоумевал, почему у него вдруг возникло желание дать ей пощечину?

— Прежде всего, — продолжала она, — как мужчина может защищать женщину, если он все время дрейфит?