Борис Рыжий - В кварталах дальних и печальных

• Название: В кварталах дальних и печальных
• Автор: Борис Рыжий
• Издательство: Искусство-XXI век
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-98051-092-3

Борис Рыжий (1974–2001) родился поэтом. За его короткую поэтическую жизнь на свет появилось более 1000 стихотворений. В сборнике «В кварталах дальних и печальных» представлены стихи 1992–2001 годов. Читая их, понимаешь, почему творчество Бориса Рыжего оценивают столь полярно, называя его поэтом рубежа эпох, певцом «лихих 90-х» и даже «последним советским поэтом». А между тем он — Поэт вне рамок и времени, «для всех и всегда». Десятилетие, прошедшее после его гибели, принесло ему небывалые для нашего не поэтического времени известность и признание. Строки его стихотворений разошлись цитатами и афоризмами по блогам и ЖЖ, десятки его стихов положены на музыку, о нем снимают фильмы, в театре «Мастерская П.Фоменко» идет культовый спектакль «Рыжий».

Предлагаемый сборник, включающий также прозаическое произведение «Роттердамский дневник», адресован любителям и ценителям современной поэзии.

В стихах сохранена пунктуация и орфография автора.

---

«А грустно было и уныло…»

А грустно было и уныло,
печально, да ведь?
Но все осветит, все, что было,
исправит память —

звучи заезженной пластинкой,
хрипи и щелкай.
Была и девочка с картинки
с завитой челкой.

И я был богом и боксером,
а не поэтом.
То было правдою, а вздором
как раз вот это.

Чем дальше будет, тем длиннее
и бесконечней.
Звезда, осенняя аллея,
и губы, плечи.

И поцелуй в промозглом парке,
где наши лица
под фонарем видны неярким —
он вечно длится.

2000

«Дай нищему на опохмелку денег…»

Дай нищему на опохмелку денег.
Ты сам-то кто? Бродяга и бездельник,
дурак, игрок.

Не первой молодости нравящийся дамам,
давно небритый человек со шрамом,
сопляк, сынок.

Дай просто так и не проси молиться
за душу грешную — когда начнет креститься,
останови.

…От одиночества, от злости, от обиды
на самого, с которым будем квиты, —
не из любви.

2000

«Свернул трамвай на улицу Титова…»

Свернул трамвай на улицу Титова,
разбрызгивая по небу сирень.
И облака — и я с тобою снова —
летят над головою, добрый день!

День добрый, это наша остановка,
знакомый по бессоннице пейзаж.
Кондуктор, на руке татуировка
не «твой навеки», а «бессменно Ваш».

С окурком «Примы» я на первом плане,
хотя меня давно в помине нет.
Мне восемнадцать лет, в моем кармане
отвертка, зажигалка и кастет.

То за руку здороваясь, то просто
кивая подвернувшейся шпане,
с короткой стрижкой, небольшого роста,
как верно вспоминают обо мне,

перехожу по лужам переулок:
что, Муза, тушь растерла по щекам?
Я для тебя забрал цветы у чурок,
и никому тебя я не отдам.

Я мир швырну к ногам твоим, ребенок,
и мы с тобой простимся навсегда,
красавица, когда крупье-подонок
кивнет амбалам в троечках, когда,

весь выигрыш поставивший на слово,
я проиграю, и в последний раз
свернет трамвая на улицу Титова,
где ты стоишь и слезы льешь из глаз.

2000–2001

«Из школьного зала…»

Из школьного зала —
в осенний прозрачный покой.
О, если б ты знала,
как мне одиноко с тобой…

Как мне одиноко,
и как это лучше сказать:
с какого урока
в какое кино убежать?

С какой перемены
в каком направленье уйти?
Со сцены, со сцены,
со сцены, со сцены сойти.

2000–2001

«Я тебе привезу из Голландии Lego…»

Я тебе привезу из Голландии Lego
мы возьмем и построим из Lego дворец.
Можно годы вернуть, возвратить человека
и любовь, да чего там, еще не конец.
Я ушел навсегда, но вернусь однозначно —
мы поедем с тобой к золотым берегам.
Или снимем на лето обычную дачу,
там посмотрим, прикинем по нашим деньгам.
Станем жить и лениться до самого снега.
Ну, а если не выйдет у нас ничего —
я пришлю тебе, сын, из Голландии Lego,
ты возьмешь и построишь дворец из него.

2000–2001

«С антресолей достану“ ТТ”…»

С антресолей достану «ТТ»,
покручу-поверчу —
я еще поживу и т. д.,
а пока не хочу
этот свет покидать, этот свет,
этот город и дом.
Хорошо, если есть пистолет,
остальное — потом.
Из окошка взгляну на газон
и обрубок куста.
Домофон загудит, телефон
зазвонит — суета.

Надо дачу сначала купить,
чтобы лес и река
в сентябре начинали грустить
для меня, дурака.
Чтоб летели кругом облака.
Я о чем? Да о том:
облака для меня, дурака.
А еще, а потом,
чтобы лес золотой, голубой
блеск реки и небес.
Не прохладно проститься с собой
чтоб — в слезах, а не без.

2000–2001

«На границе между сном и явью…»

На границе между сном и явью
я тебя представлю
в лучшем виде,
погляжу немного
на тебя, Серега.

Где мы были? С кем мы воевали?
Что мы потеряли?
Что найду я на твоей могиле,
кроме «жили-были»?

Жили-были, били неустанно
Леху-Таракана.
…А хотя, однажды с перепою
обнялись с тобою

и пошли-дошли на фоне марта
до кинотеатра.
Это жили, что ли, поживали?
Это умирали.

Это в допотопном кинозале,
где говно казали,
плюнул ты, ушел, а я остался
до конца сеанса.

Пялюсь на экран дебил дебилом.
Мне б к родным могилам
просквозить, Серега, хлопнув дверью
тенью в нашем сквере.

2000–2001

«Вышел месяц из тумана…»

На смерть Р.Т.

Вышел месяц из тумана —
и на много лет
над могилою Романа
синий-синий свет.

Свет печальный, синий-синий,
легкий, неземной,
над Свердловском, над Россией,
даже надо мной.

Я свернул к тебе от скуки,
было по пути,
с папироской, руки в брюки,
говорю: прости.

Там, на ангельском допросе
всякий виноват,
за фитюли-папиросы
не сдавай ребят.

А не-то, Роман, под звуки
золотой трубы
за спины закрутят руки
ангелы, жлобы.

В лица наши до рассвета
наведут огни,
отвезут туда, где это
делают они.

Так и мы уйдем с экрана,
не молчи в ответ.
Над могилою Романа
только синий свет.

2000–2001

«Городок, что я выдумал…»

Городок, что я выдумал и заселил человеками,
городок, над которым я лично пустил облака,
барахлит, ибо жил, руководствуясь некими
соображениями, якобы жизнь коротка.

Вырубается музыка, как музыкант ни старается.
Фонари не горят, как ни кроет их матом электрик-браток.
На глазах, перед зеркалом стоя, дурнеет красавица.
Барахлит городок.

Виноват, господа, не учел, но она продолжается,
всё к чертям полетело, а что называется мной,
то идет по осенней аллее, и ветер свистит-надрывается,
и клубится листва за моею спиной.

2000–2001

«Бритвочкой на зеркальце гашиш…»

Бритвочкой на зеркальце гашиш
отрезая, что-то говоришь,
весь под ноль
стриженный, что времени в обрез,
надо жить, и не снимает стресс
алкоголь.

Ходит всеми комнатами боль,
и не помогает алкоголь.
Навсегда
в памяти моей твои черты
искажаются, но это ты,
понял, да.

Да, и где бы ни был ты теперь,
уходя, ты за собою дверь
не закрыл.
Я гляжу в проем: как сумрак бел…
Я ли тебя, что ли, не жалел,
не любил.

Чьи-то ледяные голоса.
В зеркальце блестят твои глаза
с синевой.
Орден за Анголу на груди,
ты ушел, бери и выходи
за тобой.

2000–2001

«За обедом, блядь, рассказал Косой…»