Алексей Савчук - Прямой дождь

• Название: Прямой дождь
• Автор: Алексей Савчук
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Украинский писатель Алексей Савчук много лет работает в художественно-документальном жанре. Его перу принадлежат две повести о В. И. Ленине — «Месяц февраль» и «Острый почерк», книга очерков о талантливых украинских селекционерах академиках Ф. Г. Кириченко и П. Ф. Гаркавом, повесть об известном помологе Л. П. Симиренко. Двумя изданиями вышла на Украине документальная повесть «Григорий Иванович» — о Петровском.

В повести «Прямой дождь», переработанной и дополненной автором для Политиздата, нарисован образ Григория Ивановича Петровского — выдающегося представителя рабочего класса.

Автор рассказывает о юности Петровского, о его подпольной работе, о деятельности как депутата IV Государственной думы от рабочих Екатеринославской губернии, об участии его в первом Советском правительстве республики, о работе на Украине председателем ВУЦИК. Повесть, получившая широкий отклик читателей и прессы, выходит вторым изданием.

---

В сумерки заявился Григорий. Крепко обнялись.

— А ну показывай свою медаль!

— На посулы тороваты, а на деле скуповаты, — засмеялся Степан.

— Набирайся, солдат, сил и будем продолжать «ремонтировать» мосты, — сказал Григорий.

— За мной дело не станет. Хоть сегодня…

Степан Непийвода оставил весла на крыльце, толкнул дверь в квартиру Петровского.

— Небось все деньги истратили, если уже не запираетесь? — усмехнулся он. — Здравствуйте!

— Народ честнее стал, — ответила Доменика. — Доброго здоровья!

Петровский стал одеваться.

— Ты куда опять? — спросила жена.

— На митинг пойдем, — ответил Григорий и взял с полки какие-то бумаги.

— Еще черти на кулачках дерутся, а люди спят… Кто в такую рань придет на митинг?

— Народ уже собрался — вот он! — рассмеялся Петровский и показал на Степана. — Дело в том, что из биографии Непийводы солдатчина вырвала несколько весьма важных страниц и теперь их необходимо восстановить. Пускай знает, какие мы тут завернули дела.

— Садитесь за стол и говорите хоть весь день.

— Это нам не подходит. Побеседуем в лодке на Днепре. Весла прихватил, Степан? Тогда пойдем! — И Петровский взялся за картуз. — До свиданья, женушка.

— Возьмите с собой еды. Дело делом, а есть все равно надо.

— Мы ненадолго. Проскочим в село — и назад…

Пока добрались до Днепра, начал заниматься рассвет.

— Рассказывал мне покойный дедусь, — басил Непийвода, управляясь возле лодки, — что каждый год лето выпрашивает у осени несколько дней для теплого прощания с людьми, чтобы вспоминали его добрым словом. Осень велит ветрам упасть на землю и затаиться, а тучам — уплыть вдаль и не затягивать небесную синеву. Для себя же оставляет предрассветные волнистые туманы и тихий, задумчивый листопад после восхода солнца…

— Какая светлая душа была у твоего деда, — сказал Григорий.

— А ведь всего-навсего обыкновенный сельский кузнец, который, казалось, ничего на свете не знал и не видел, кроме горна, наковальни да молота в своей дымной и темной кузне под горой при выезде из села…

Петровский сел на корму, Степан — на весла. Но перед тем как оттолкнуться от берега, Степан еще минуту задержался у коряги, к которой была привязана лодка. Он выпрямился во весь свой рост, расправил широкую грудь и залюбовался розовеющим краем неба на востоке.

— Мне кажется, Григорий, что для нас выпал счастливый дедовский денек.

Неторопливое течение приняло и понесло лодку. В уключины легли весла, могучий гребец, сбросив пиджак, вопрошающе взглянул на рулевого.

— Полный вперед! — скомандовал Григорий.

Вряд ли найдется на Днепре гребец сноровистей, чем Степан Непийвода. Нельзя не залюбоваться им, когда он, кидая весла назад и сам чуть не ложась на спину, широко разворачивает сильные плечи и, погрузив на нужную глубину весла, переключает всю силу на руки; лодка летит вперед, как пришпоренный горячий конь, с весел срываются водяные брызги, по обе стороны лодки кружат белые бурунчики.

Григорий, глядя на гребца, усмехается в густую черную бороду.

— А помнишь, Степан, как мы впервые встретились с тобой на Днепре?..

Все окрест окутано нежным маревом, сотканным из ночного тумана: кусты лозняка походят на копны сена, а расщепленная молнией верба у воды — на огромного медведя, который угрожающе замахнулся на людей мохнатой лапой.

И вдруг прямо нз воды показалось огромное солнце, раскрыло глаза, и мириады теплых лучей, будто ресницы солнечного ока, пронизали все вокруг, развеселили самую малую былинку, заблестели в каждой капельке росы. А веселые бурунчики, бегущие следом за лодкой, заиграли серебряными и золотыми искорками.

— Начался наш день, — задумчиво проговорил Петровский. — И в природе и в жизни. Многого мы добились. Взять хотя бы это путешествие: едем с листовкой в подпольную типографию, точно к куме в гости. А недавно сельчане обезоружили урядника и прогнали его прочь. И ничего! Начальство боится туда даже нос сунуть… Как хорошо, Степан, что ты вернулся. Сколько раз я думал о тебе и жалел, что нет тебя рядом, особенно когда мне было трудно и я нуждался в поддержке. — Григорий ласково улыбнулся давнему своему другу. — Мы все это время боролись, можно сказать, на два фронта: и против классовых врагов — буржуазии и царизма, и с противниками в самом социал-демократическом лагере, прежде всего с меньшевиками. И, конечно, с бундовцами, эсерами. Меньшевики распоясались, обнаглели, особенно после арестов большевиков, когда нас осталось немного…

— Наша беда им в радость, — зло бросил Степан.

— Но как-то справлялись. Добывали литературу: ленинские газеты «Вперед» и «Пролетарий», все резолюции Третьего съезда партии и другие съездовские материалы. А знаешь, каким праздником был для нас день, когда достали работу Ленина «Две тактики социал-демократии в демократической революции»? Она стала для нас главным ориентиром… И все это время, Степан, не хватало нам людей в городе и еще больше — в селе. В праздничные дни и по вечерам в городском саду собиралась масса народу, чтоб послушать представителей разных партий. Выступали кадеты, меньшевики, бундовцы, эсеры, большевики… Рабочие, как правило, тянулись к нам. Наш оратор собирал самое большое количество слушателей. Большевики призывали к перерастанию общей политической стачки в вооруженное восстание, говорили о немедленной и тщательной его подготовке. Когда был создан Совет рабочих депутатов, меньшевики выдвинули председателем Бурлацкого. Я, как секретарь Совета, все время чувствовал его сопротивление, часто пассивное, но постоянное. Он как будто благожелательно относился ко мне, словно старший к младшему, а на самом деле, как я потом убедился, смертельно боялся меня, потому что боялся пролетарской революции и заигрывал с либеральной буржуазией.

— На чьем возу сижу, того и песню завожу.

— Ты прав, он завел свою меньшевистскую песенку. Советы создали финансовую комиссию по сбору средств для приобретения оружия. В нее вошли такие уважаемые люди, как профессор горного училища Терпигорев, инженер Брянского завода Федоренко, врач Купьянский. Собрали достаточно. Директор Брянского, например, отвалил четыре тысячи из заводского фонда. Значительную сумму внесли и другие екатеринославские заводчики…

— Струсили, шкуродеры, — довольно засмеялся Степан.

— Не только струсили, но и решили руками рабочих вырвать для себя у самодержавия более широкие полномочия…

— Соблазн велик — и совесть молчит…

— Вот именно, — кивнул Петровский. — Вспоминаю, как Бурлацкий тогда сказал: «Вы, Григорий Иванович, не признаете либералов, отрицаете их революционность, а посмотрите, сколько денег они дали на вооружение, это ведь не то, что рабочие копейки…» А потом, спохватившись, начал оправдываться: «Я, конечно, не корю рабочих, у них и вправду нет денег, но в революции все необходимо учитывать». Тогда я ему ответил, что промышленная буржуазия дает деньги на вооружение потому, что хочет руками рабочих завоевать себе власть, ибо царь служит для нее помехой. Но та же буржуазия, если в решительный момент надо будет выбирать, на чью сторону встать, не задумываясь, окажется с царем. «Вы, Григорий Иванович, еще молоды и неопытны, — ответил он мне, — вы повторяете чужие слова, слова Ленина». А я ему: «Владимир Ильич — выразитель интересов рабочего класса, он создал партию, которая поднимет рабочих на вооруженное восстание…»

Лодка тихо плыла по течению. Степан не прикасался к веслам. Из-за поворота на середине Днепра вынырнул небольшой островок.

— Давай, Гриша, на минутку пристанем к Дикому, мы когда-то тут рыбачили с батькой.

— Время есть, можно и причалить, — согласился Петровский.

Степан сильными толчками весел выбросил нос лодки на песчаный берег.

Тихо падали багряные листья на желтую траву… Молча шагали друзья густым сизоватым лозняком между сонными вербами, пересекали укромные поляны, устланные золотыми коврами…

— А знаешь, Григорий, почему остров называется Диким? Когда-то хозяйничал тут, словно в своей вотчине, знаменитый на всю губернию конокрад Гаврила Дикий: лишал «особых примет» краденых лошадей. Скажем, в протоколе следователя значилось: «Мерин, гнедой масти, на лбу — белая звезда, левая передняя нога по щетку — светлая, задняя правая — в чулке…» Но Дикий так обрабатывал коня, что тот терял все свои особые приметы и становился обыкновенным гнедым. На первой же ярмарке Левобережья Гаврила продавал его как собственного. Изобрел, шельмец, такую стойкую краску, что ни рук не пачкала, ни водой не смывалась. И еще он был великий мастер на всякие шутки… В имении княгини Ливен как зеницу ока берегли жеребца чистой орловской породы — серого в яблоках рысака-красавца, которому и цены не было. На ночь приковывали его цепью к кормушке, опутывали американскими путами, закрывали конюшню тремя немецкими замками. И что же? Однажды утром смотрят: двери в конюшне — настежь, цепь с шеи коня снята, американские путы валяются у порога, а в гриве жеребца записка, нацарапанная каракулями: «Не мучьте животную она мне не нада масть не подходящая Гаврила Дикий». Вот отчубучил!