Борис Пшеничный - Коридоры сознания

• Название: Коридоры сознания
• Автор: Борис Пшеничный
• Жанр: Научная Фантастика

Опубликовано в журнале «Памир», 1992, № 7-8, стр. 3-84

---

Я потерялся в парке.

Как шатался по городу — помню. Как зашел за ограду — тоже помню. Людей было не густо, но были. Сразу у входа на скамейке обжималась джинсовая пара. Навстречу, едва не задев меня, прохилял смурной мужик, насквозь пропитанный, хоть отжимай, бормотухой. За деревьями поодаль резвилась громадная чёрная псина, спущенная хозяином с поводка. В конце аллеи маячили еще двое. Я наугад свернул на ныряющую в кусты тропу и, изрядно поплутав, неожиданно вышел на площадку аттракционов.

Вот здесь и почувствовал, что потерялся. Птенцом выпал из гнезда. Шмякнулся, таращусь — понять ничего не могу. Не доходит.

Вокруг ни единой души, а аттракционы работают. Вовсю разбегаются лодки-качели, кружит карусель, вздымается «чертово колесо». Все в движении, скрипит и жужжит, огни горят — и никого. Впрочем, меня это не очень смущает. Допускаю, что люди есть, их даже много. Но я не хочу их видеть и потому не замечаю. Они сами по себе, я сам по себе. Меня, значит, тоже никто не замечает.

Подхожу к билетной будке. Дай, думаю, загляну. Раз аттракционы работают, кто-то должен продавать билеты. Не бесплатно же!

Сунулся в окошко, а там — Ольга. На столике перед ней билетные книжки, в ящике деньги. Опять же не нахожу ничего удивительного, что она здесь. Почему бы ей и не быть за кассира? «Покататься, — спрашиваю, — можно?» Она улыбнулась, хитро подмигнула. «Проходи, — говорит, — так, без билета. Сейчас провожу». Вышла из будки и потащила за руку к «чертову колесу» на посадку. Колесо как вращалось, так и вращается. Мы на ходу вскочили в люльку, и нас понесло. Поднимаемся выше, выше, конца подъему нет. И тут я замечаю, что люлька пошла по кругу вниз, а мы с Ольгой как бы на весу, парим над парком. Нам на эти фокусы наплевать, поговорить надо.

— Не знал, — начинаю, — что ты здесь подрабатываешь.

— Да нет, — смеется, — даже не представляю, как быть кассиршей.

— А билеты, деньги?

— Это ты так захотел. В твоем представлении, где карусель — там билеты, где билеты — там кассир. Вот и посадил меня в будку.

— Допустим, — соглашаюсь. — Но мы все же в парке или тоже — «так захотел»?

— В каком-то смысле — в парке.

— Почему же никого нет?

— Разве? Вроде бы был народ. Наверно, ты просто не замечаешь.

— Но тебя-то заметил.

— Еще бы! Мы с тобой — пара. В любой толпе друг друга найдем. Было бы желание. Ты ведь хотел меня видеть.

Про желание она угадала. Я извелся, пока безуспешно пытался разыскать ее — и дома, и в музшколе. А когда все же заставал по телефону, она находила причины, чтобы отложить нашу встречу. Двое суток не виделись.

— Ты меня избегала. Почему?

— Ждала, пока созреешь.

— Сейчас, выходит, созрел?

— А иначе как бы мы встретились! Но ты вроде бы не очень рад?

Я и сам еще не понял — рад ли? Какая радость болтаться в подвешенном состоянии с ощущением потерявшегося ребенка. Вот тем — я вдруг вспомнил джинсовую пару, обнимающуюся на скамейке у входа в парк, — вот им да, наверняка радостно, позавидовать можно. Сплелись и тоже, как мы, никого вокруг не замечают. Но в отличие от нас — не потерялись. И даже не заблудились. Направляясь в парк, они знали, куда и зачем иду А мы?

— Несчастные, — неожиданно посочувствовала Ольга, когда я рассказал о влюбленной парочке. — И ты еще завидуешь. Пожалеть надо. Им же так неудобно! В тряпках, в жалких позах у всех на виду. Какая же это любовь? Одно мучение, насилие над собой.

Я возразил:

— Наверно, им так нравится.

— В том и уродство, что нравится. Они даже не представляют, как может быть.

— И как же?

Не ответив, она всем телом потянулась ко мне.

— Тебе не надоело здесь? Давай сменим пейзаж. Полетели.

— Куда?

— Куда хочешь. На какие-нибудь Гавайи.

— Гавайи?!

— А почему бы и нет? Что нам мешает? К океану, под пальмы. Чтобы пляж, песок, волны... Летим же, скорей! — Она обвила меня руками, и мы, обнявшись, полетели.

Не знаю, куда нас занесло. На тех островах, само собой, я даже во снах не бывал. Сумбурно представлялось что-то по книгам, фильмам, еще — открытки, картинки. Сусально яркое, манящее, сплошная экзотика. Но Ольга, пока летели, жарким шепотом убедила: вполне достаточно — открытки, картинки — все годится, лишь бы вспомнилось, нарисовалось. «В конце концов, — подсказала, — дорисуй, выдумай. Пусть это будут твои Гавайи».

И весь наш полет длился ровно столько, сколько понадобилось мне, чтобы приземлиться на пропитанный солнцем белый песок, вдохнуть пьянящий запах моря, услышать ласковый шелест прибрежных волн. И, конечно же — пальмы. Я увидел роскошное ожерелье из подступающих к пляжу пальм.

— А теперь делай со мной, что хочешь. — Ольга потянула меня на согретый полуденным солнцем песок.

О любви я знал несколько больше, чем о Гавайях. Так что не нужно было что-то додумывать и фантазировать. К тому же мне все разрешалось. «Что хочешь, милый». Но — странно — я вдруг почувствовал: мне ничего этого и не надо — ни знать, ни подстегивать фантазию. Я уже не принадлежал себе. От Ольги шла огромная, всепоглощающая волна желания, и я, утопая в ней, хотел лишь одного — стать частью этой волны. Нырнуть и раствориться.

Нашелся я у себя дома. Лежу в гнусном одиночестве. Голышом. Не припомню, когда разоблачился. Да и как очутился в квартире — тоже вопрос. В голове кавардак, тело разбито. Его высочество членство сникло и устало ноет. Меня словно пропустили через соковыжималку. Лишь остаточное ощущение недавнего блаженства. Какие-то крохи.

А было ли оно, блаженство?! Полная неопределенность. Неопознанное бытие. И никаких доказательств. Душевная сумятица — не аргумент. Мало ли что котелок трещит, и его высочество утомилось. Могло просто присниться. В это даже проще поверить. Иногда такие сны посещают, что с кровати в душ бежишь... На всякий случай осматриваю себя: не пристало ли что к телу — песок, соринки, когда нежился на пляже. Пожалел, что не прихватил оттуда какую-нибудь ракушку или пук морской флоры. В качестве вещдоков. Нет вещдоков.

Чего проще — узнать у Ольги. Я так и сделал, позвонил. Долго не подходила к телефону.

— Разбудил?

— Спала.

— Отец дома?

— А что? Позвать?

— Не надо... Ты ничего не хочешь мне сказать?

Насторожилась. Пока не догадывается, чего я от нее добиваюсь во втором часу ночи. Наводящий вопрос:

— Тебя что-то беспокоит?

— Да нет. Просто подумал: прошел день, а ты не доложилась, где была, что делала.

Молчит. Уже сообразила: другое меня интересует. Тогда в лоб:

— Парк, «чертово колесо», Гавайи... Это — было?

Даже не стала притворяться, что не понимает о чем я.

Тихо засмеялась в трубку:

— Какая тебе разница — было, не было? Ты доволен? Тебе хорошо, да? Вот и спи. Спокойной ночи. — Отключила телефон.

Так было или не было?

Что там Гамлет! Мне бы его вопросик. Метнул монету — орел, решка — и все дела. А тут не то что ответить — спросить не знаешь как. Наяву или... Или что? Вопрос ускользает, никак не ухватишь. Если не явь (отбросим сразу), то что тогда? Сны? Видения? Но я же не полный шиз, как-нибудь отличил бы. Во сне сколько в королях ни ходи, утром на троне сидеть не будешь. И после травки или иглы, в каких бы облаках ни парил, жар-птицей не разживешься. Нам же с Ольгой после полетов уже ничего друг от друга не надо было — все получили ТАМ. Улетали голодными, возвращались сытыми. Какие же это сны, какие видения? Ну а что все-таки? «Какая тебе разница?» Она, пожалуй, права: лучше не думать, не доискиваться.

Мы продолжали летать. Все чаще. Потом — ежедневно. Я забросил все — книги, бильярд, забыл, в каком углу телек стоит. Все обрыдло. Жил от и до. От встречи до встречи. С утра, едва проснувшись, уже прикидывал, где и как. Лишь тем и грелся — скорей бы дорваться до Ольги. А встретившись, мы буквально упивались друг другом, шалели. И что только ни вытворял. Ведь все можно, все доступно, никаких тормозов. Беспредел. Беспредел любви.

Однако я не обольщался — так длиться вечно не может. Даже у беспредела есть начало и есть конец. Иногда, трезвея, подумывал с дрожью в коленках: надолго ли нас хватит? Коваленок, с мужской солидарностью поглядывая на меня, уже засек: «Ты, брат, того... почернел весь. Не переусердствуй, надорвешься». Почернел — не страшно. Как-нибудь отдышусь, отойду. Ольге, так той совсем ничего не делалось. Даже похорошела. День ото дня я находил ее все соблазнительней. Должно бы любовный шабаш ведьмам лишь на пользу.

Но и она, замечаю, стала как бы сдержаннее. Только разгуляемся, едва я во вкус войду, а она вдруг: «Может, вернемся?» Ну, я решил, что нарочно подзуживает, дразнит. Сдерживать в этом деле, что масла в огонь подливать. Горю синим пламенем. Она опять: «Оставь что-нибудь на завтра. Нам пора». В конце концов я ей однажды высказал: а зачем, собственно, возвращаться? Давай, предлагаю, здесь останемся — насовсем. Вот уж не думал, что она так взовьется. Побледнела, ноздри вспучила: «Не смей, — говорит, — даже заикаться об этом, не то...» Не спотыкайся, договаривай. «Не то, — поясняет, — дорогу назад забудешь, совсем потеряешься». Нашла чем пугать. Я ведь того и хотел — насовсем, без возврата. Мне там было лучше.