Фаддей Зелинский - Сказочная древность Эллады

• Название: Сказочная древность Эллады
• Автор: Фаддей Зелинский
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

---

Прокрида рассеянно ее слушала. «Ты лучше вот что скажи, няня: есть у тебя что поесть? Я два дня ничего не ела».

— Из остатков наскребем, дитятко; как мы ни обеднели, а на двоих хватит.

— Надо, чтобы на троих, няня.

— На троих? А кто же третий? Она гордо подняла голову:

— Мой муж. Его еще нет, но он придет. Откуда придет, не знаю, но он придет, придет сегодня же, и все будет по-старому.

Старушка засуетилась. Скоро стол был уставлен чем следует: три блюда, три кубка, в каждом искрилось вино. Прокрида не прикасалась ни к хлебу, ни к вину; она все смотрела на срединную дверь. Наконец она открылась, и Кефал вошел.

— Садись, — сказала она ему нежно и просто, как будто они расстались час тому назад.

XI

Трапеза кончилась; няня ушла к себе. Тогда только Прокрида прильнула головой к груди мужа, обвила его шею руками и тихо сказала ему:

— А теперь ты можешь мне сказать, где ты был весь этот год.

— Я был в терему Зари.

— Продолжай.

— В райском блаженстве и роскоши протекло это время. И богиня все делила со мной — все…

— Продолжай.

— Оставалось одно — бессмертие. Кубок с нектаром уже стоял передо мной; но вечные законы богов ставят смертным одно непреложное условие — надо забыть все земное.

— А ты?

— Когда двери терема Зари распахнулись передо мной — меня охватила такая волна блаженства, что я позабыл все; и если б богиня тогда предложила мне свой кубок, я бы его выпил. Но до этого должны были пройти три дня и три ночи; а на третий день я вспомнил тебя.

— Это было тогда, когда я начала свою службу у царя Миноса.

— Какую службу? Разве ты не все время была здесь?

— Погоди спрашивать: продолжай.

— Я вспомнил тебя — и с тех пор уже не мог забыть. Меня окружало блаженство и роскошь райской жизни, но в душе была тоска: и вот ты видишь, я здесь. А ты?

— Меня окружала нужда и страда рабской доли, но в душе была радость — я знала, что увижу тебя. Работать было трудно — особенно у мельниц. Упираешься грудью в шест — и ходишь кругом от раннего утра до позднего вечера, изо дня в день. Смотри, у меня надолго об этом останется память.

Она расстегнула хитон и показала ему под самою грудью длинную красную борозду — болезненно сжалось его сердце: но при этом заметил еще нечто.

— Прокрида, а где те страшные кровяные пятна, которые оставило на твоей шее ожерелье…

— Ожерелье Зари? — спросила она с улыбкой. — Они бледнели с каждым месяцем и исчезли вовсе, когда исполнился год. И тогда я получила свою награду от царя Миноса — дрот-прямолет, не дающий промаху. Ты тогда упустил оленя — теперь никакая дичь не уйдет от тебя. Береги его, Кефал; я заплатила за него своей красотой.

Она испытующе посмотрела в его глаза, — но в них не было ничего, кроме любви и нежности.

— Трудно было, — продолжала она. — Иногда я от изнеможения стоя засыпала, склонившись грудью на рычаг, но тотчас меня будил грозный окрик надсмотрщика: «Антифила, проснись!» Антифила — это была я…

— Прокрида, — воскликнул он. — На тебя кричали? Тебя, может быть, били? И может быть, еще… еще хуже того…

Она вторично испытующе посмотрела на него — и опять увидела на его лице одну только любовь и нежность.

— Никто не касался меня, — с расстановкой ответила она, — те самые, которые кричали: «Антифила, проснись! — шепотом прибавляли: — Перунница Зевса, помилуй нас».

— Перунница? Почему перунница?

Она подняла на него глубокий взор своих впалых глаз — и он не повторил своего вопроса.

XII

Прокрида предсказала верно: все пошло по-старому. Челядь вернулась, узнав, что вернулись господа, и принесла обратно награбленное добро. Двор ей уж не был страшен. Какой-то подпасок, видевший Прокриду над пропастью Харадры, рассказал, что она спустилась туда; и вот теперь пошла молва, что она годичной службой у царя преисподней вызволила своего мужа. Те, которые раньше ее любили, теперь боготворили ее. Сама она скоро оправилась от последствий испытанных лишений: молодость брала свое, и по прошествии нескольких месяцев Кефал имел свою прежнюю Прокриду, прекраснейшую среди всех. Огорчала их только старая няня; потрясенная всем испытанным, она слегла, и уже не было надежды на ее исцеление.

Старые жизни угасали, зато загорались новые: по прошествии года Прокрида могла обрадовать мужа весточкой, от которой она стала ему еще много дороже.

— Видишь, — сказал он ей, — там на небесах я не мог забыть земного — но то небесное я с тобою навсегда забыл.

Он говорил правду, и она в этом не сомневалась. Все подробности также и своего первого видения он уже раньше успел ей рассказать — как бы именно для того, чтобы их сбыть и забыть.

И она первая ему напомнила:

— Отчего же ты не испробуешь того дрота-прямолета, который я с таким трудом для тебя добыла?

— При случае испробую, — ответил он.

Случай не замедлил представиться.

XIII

Опять тот исполинский олень появился в лесах Харадры, на верхнем склоне Гиметта. Опять надлежало с вечера отправиться туда, чтобы в безмолвной засаде дожидаться утра.

Прокрида спокойно снарядила мужа.

— А ты что будешь делать? — спросил он.

Пораньше лягу спать и проснусь лишь к утру, чтобы посмотреть, как ты будешь прибивать рога оленя к триглифу нашего дома.

Он ушел. Она же долго смотрела ему вслед, любуясь силою и плавностью его движений и сверканием волшебного дрота в лучах заходящего солнца.

Но проспать до утра ей не удалось. Она проснулась среди ночи с криком, руками ища Кефала рядом с собой. С трудом она вспомнила, где он; но это воспоминание наполнило ее сердце новой безотчетной тревогой. Как могла она его отпустить одного?

Она подошла к окну и открыла ставни. Была полночь; луна стояла высоко и заливала своим сиянием Гиметт и равнину Месогии.

Чу, стоны… да, это стонет бедная, больная няня. Надо к ней пойти; но сначала Прокрида оделась и обулась, точно для выхода.

Няня это заметила:

— Куда ты, дитятко?

К нему, няня. Я напрасно отпустила его одного. Но ты не беспокойся: к утру мы вернемся, а тем временем Климена у тебя посидит.

— Я не за себя; могу и одна умереть. Но ты не ходи.

Она внезапно приподнялась и схватила руки своей питомицы; ее глаза были широко раскрыты.

— Ты не видишь, но я вижу…

— Что видишь?

— Розу…

— Да? — вскрикнула Прокрида. — В венке из роз? И в ризе, усеянной розами?

— Нет. Одну розу… розу на зелени… страшную розу…

Очевидно, она говорила в бреду. Прокрида осторожно разжала ее руку и уложила ее обратно на подушки. Она опять принялась стонать, иногда повторяя свои последние слова:

— Розу на зелени… страшную розу…

XIV

Все было видно, как днем. Прокрида быстро достигла горы у того ее места, где Харадра водопадом низвергается в пропасть. Тут ей показалось, что она через шум волн слышит свое имя.

Она подошла к водопаду. Его белая пена казалась еще белее в сиянии луны. Вначале она ничего не могла разглядеть, кроме пены; но услышав еще раз и притом явственно свое имя, она увидела точно двух светлячков рядом в тумане глубины и поняла, что это были глаза наяды.

— Я виновата перед тобой, нимфа, но не гневайся: в ближайшее новолуние кровь ягненка обагрит твои волны. Я помню твое благодеяние и буду его помнить всегда.

— Хорошо, что помнишь. На благо ему и себе ты послушалась меня тогда — на благо обоим послушаешься и теперь. Вернись домой, Прокрида. Не бойся передать доверия; вернись домой.

— Зачем?

— Затем, чтобы ты могла обагрить кровью ягненка мои волны в ближайшее новолуние. Не бойся передать доверия; вернись!

— Что это значит — передать доверия?

Но ответа на свой вопрос она не получила; а когда она стала искать обоих светлячков в туманной пропасти, она их более не нашла.

— Ну что же, вернусь, коли так.

Она пошла обратно. Ее дом лежал перед ней как на ладони; за ним — холмы, отделявшие Месогию от приморской полосы. Звезд не было видно из-за луны; но Прокрида без труда рассчитала, что там, над морем, теперь восходит Овен. А за ним взойдут Плеяды; а там…

Она вздрогнула: роза на зелени — страшная роза!

И она решительными шагами, не оглядываясь, пошла в гору.

XV

Вот и верхний склон; все ясно видно при луне. Под чинарой, над руслом Харадры, лежит Кефал. Он, видно, дремлет чуткой охотничьей дремотой; его рука не выпускает дрота-прямолета. Да, этот раз дичь не уйдет от него.

Она спряталась в зарослях на мураве. Кефала с этого места не было видно; зато перед ее глазами расстилалась вся Месогия с ее долами и холмами, а дальше — море тумана, а дальше — каменные громады Евбеи, Андроса, Кеоса. Все казалось призрачным и жутким: «Не будь здесь вблизи его — я бы обезумела от страха».