Георгий Шолохов-Синявский - Волгины

• Название: Волгины
• Автор: Георгий Шолохов-Синявский
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1956

---

Алексей и командир дивизии успели объехать только два полка, побывать у артиллеристов-истребителей, уже давно готовых к отражению танков, а теперь, перед началом боя, встречавших генерала с особенной деловитостью.

Никто из командиров не спал: весть о раскрытии вражеского замысла и часа наступления уже облетела передний край. Замполиты и агитаторы проводили с бойцами беседы. Командиры отдавали последние приказания. Всюду властвовало деловое спокойствие — не было ни суеты, ни излишней тревоги, ни шума.

Ночь была темная и тихая. Тепло светились в небе июльские звезды. Тишина усугублялась еще тем, что в двадцатипятикилометровой прифронтовой полосе, в деревнях и хуторах, было пусто. Все жители заблаговременно были эвакуированы в ближайший тыл, за угрожаемую черту. Кое-где остались только для наблюдения за жильем и имуществом жившие бобылями старики и старухи.

Было два часа ночи, когда Алексей и командир дивизии, обойдя несколько особенно важных рубежей, расположенных на флангах предполагаемого вражеского удара, вернулись в штаб полка, в землянку на краю заброшенного колхозного стана.

Вокруг стояла высокая, чуть ли не до самых плеч, дозревающая рожь. Алексею запомнилось, как они с генералом, оставив машину, шли через рожь, и налившиеся, но еще незрелые, покрытые цветенью колосья мягко били по его груди и рукам. И Алексею снова пришли на ум письмо Павла, его слова о готовности к уборке хлебов. От этих мыслей стало и хорошо и тревожно.

Войдя в землянку, неутомимый комдив, взглянув на ручные часы, сказал:

— До работы осталось два часа. Давайте-ка уснем, Алексей Прохорович. А то вряд ли завтра придется… А?

Удивительный человек был этот комдив. Его ничто, казалось, не могло взволновать, вывести из равновесия. Ко всякому делу, даже самому важному, он подходил с какой-то очень простой, обыденной, житейской стороны. Он нигде не горячился, не повышал голоса, а если сердился, то только круче сдвигал желтоватые от непрерывного пребывания на солнце брови.

Это было не спокойствие флегматика. В манере ровно и весело разговаривать, всегда с шуточкой и добродушным, как бы осторожно прорывающимся смешком, чувствовалась большая энергия. Такое живое, деятельное спокойствие действовало на людей возбуждающе, вселяло в самых нерешительных, склонных к растерянности людей уверенность и мужество.

У комдива было известное имя, но в дивизии и даже в штабе армии его звали просто и любовно — Богданыч. Возможно, это было переиначенное солдатами и офицерами имя, что нередко случалось на фронте, — оно в самом деле не совсем совпадало с действительным, но мы будем называть его так, как называли его солдаты…

Спать Алексею не хотелось — нервы его были слишком напряжены, но он все-таки лег в землянке командира полка на нары рядом с генералом.

— Вы в самом деле постарайтесь поспать, — посоветовал Богданыч, съеживаясь и делаясь от этого вдвое короче, по-солдатски натягивая на голову воротник шинели. — Отсюда утром мы пойдем прямо на мой КП.

Генерал против обыкновения разговаривал с Алексеем на «вы», очевидно считая такое обращение наиболее соответствующим моменту. На «ты» он обращался только в непосредственной служебной обстановке к самым близким офицерам (и к Алексею в том числе), а сейчас он как бы видел в нем наполовину гражданского человека и считал необходимым соблюдать с ним все правила обычной вежливости.

— Эх, Алексей Прохорович, не удалось нам чайку с вареньем попить, — вздохнул комдив. — Так мне хотелось покалякать с вами на досуге. Ну, да ничего. Вот прогоним гитлеровцев от Орла — тогда попьем. Попьем, начподив, а? — словно очнувшись, другим, бравым тоном спросил Богданыч.

— Попьем, — ответил Алексей, рассеянно слушая генерала.

— Кстати, я о вас почти не слыхал до вашего перехода в политотдел. Вы, если не ошибаюсь, начали войну политруком роты? — спросил генерал и, услышав утвердительный ответ, одобрительно добавил: — Политработники только так и должны начинать. Надо знать солдатскую душу. Я сразу подметил ваш стиль. Хороший стиль. Ну, спать…

Алексей даже не успел ответить генералу, услышал спокойный носовой свист: Богданыч уснул мгновенно, словно выключил себя из разговора поворотом какого-то ключа.

А Алексей так и не мог уснуть. В землянке вполголоса и шепотом переговаривались телефонисты, по-комариному пищали телефоны, у входа поминутно шелестела плащпалатка. И все время с поля притекал теплый запах поспевающей ржи. Запах этот вызвал у Алексея много воспоминаний.

Чудилась то пшеничная, залитая полуденным солнцем степь, какую он видел еще до войны где-то на Кубани, то с шумом плывущий по хлебу комбайн и на нем Павел в соломенном бриле, то темное и безмолвное, будто вымершее село, через которое они шли с генералом на позиции артиллеристов.

И вдруг все это сличалось в пестрый вихрь незнакомых лиц, образов и красок. Из него выступало лицо Нины, растерянное, ласковое, ее словно укоряющий взгляд, тихий голос.

Потом Нина исчезала и перед глазами проносился приближающийся день боя, уже знакомый вид ползущих неприятельских танков, дым пожаров, раненые и убитые — привычная, овевающая душу холодом картина еще одного грозного испытания…

Скорей бы, скорей пройти через это испытание!

Богданыч вскочил первым; причмокивая и покряхтывая, спрыгнул с нар.

— Так, так, — бодро заговорил он и поднес к глазам руку с пристегнутыми на ремешке часами. — Все в порядке. Половина четвертого. Поехали, начподив.

Генерала окружили какие-то офицеры и среди них — командир полка.

— Все, все, — замахал на них рукой генерал. — Отдохнули — хватит. Пора и воевать. Все по местам… Людей накормили? Кухни, термосы как? — обратился он к тучноватому, опрятно обмундированному майору. — Работать-то придется вон сколько. От зари до зари. Работка тяжелая.

Алексей и Богданыч вышли из землянки. Было уже светло. Седой туман плыл над полями, из-за их неясной линии вот-вот должно было выглянуть солнце.

— А немцы пунктуальны, как всегда, — сказал генерал. — Прислушайтесь — нигде ни звука.

И точно: с передовой не доносилось ни одного выстрела.

— Коварные стервецы. Ну, да они теперь у нас на силке, — поеживался от утреннего холодка генерал, шагая впереди по узкой, тянувшейся прямо через рожь на взгорье тропинке.

Была сильная роса, сапоги Алексея стали мокрыми, словно он переходил брод. Трава и рожь хлестали по коленям. Генерал поднял полы шинели.

— К себе, домой, как куры после дождя придем. Сушиться с полдня будем.

«Домом» генерал называл свой КП.

Перепела во ржи оглушали ранним, заревым боем. В румяной выси самозабвенно пел жаворонок.

До КП было недалеко, всего с километр. Когда Алексей и Богданыч взошли по уже знакомому ходу сообщения на высотку, красный, как раскаленный кусок железа, солнечный диск уже поднялся из-за лиловой земной полоски.

— Благодать какая! — восхищенно сказал Богданыч.

На КП, с которого Алексей недавно вел свой первый обзор переднего края, чувствовался полный порядок. Донесения и приказы передавались только по кабельной связи, рация, чтобы не вызвать подозрения у противника своей необычно ранней передачей, пока молчала.

Алексей поглядел в стереотрубу: нигде никакого движения, ни одной шевелящейся точки, как будто ни одного живого существа не было на многие километры вокруг. Та же пустынная дорога, перерезающая вражеский рубеж, дальнее, лежащее в тумане село и одинокая мельница с обломанными короткими крыльями, похожими на воздетые к небу руки…

Богданыч разговаривал по телефону с полковником Синегубом:

— Ну как, казак, дела? Гляди, не прозевай музыку. Что? «Огурцов» мало? Врешь! Тебе давал больше всех… Не жалуйся.

Генерал переключился на начальника дивизионной артиллерии полковника Круглова:

— Подготовился? Пять минут осталось. Ну-ну, бог войны. Счастливо тебе.

Стрелка очень медленно, как казалось Алексею, двигалась к чуть видимому делению на циферблате… А солнце уже выбралось из-за дальних холмов и, огромное, теплое, повисло над горизонтом. В небе ни тучки. Жаркий будет день. Поля и перелески курились то красноватой, то сиреневой, то голубоватой дымкой. На высоких местах, где туман рассеялся, все сверкало от росы…

Вдруг небо раскололось от многократного, слившегося в один оглушающий раскатистый хор грома. Словно тысячи гигантских молотов разом ударили о наковальни.

Земля протяжно охнула, колыхнулась, и потекла по ней нескончаемая дрожь… Над командным пунктом воздух затрещал, завыл, заколебался…

— Началось! — весело сказал генерал и приник к стереотрубе.

…Как и предполагалось, враг был оглушен, обескуражен контрартподготовкой. Многие огневые точки тут же были сокрушены и уже не могли действовать в назначенный немецким командованием час. Огонь длился несколько десятков минут. Вслед за ним на гитлеровцев обрушился ураган советских штурмовиков и истребителей; бомбы и снаряды посыпались на головы ошеломленного врага, на готовые к атаке скопления танков и самоходных орудий.