Элизабет Гаскелл - Мэри Бартон

• Название: Мэри Бартон
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Современные любовные романы

В 1871 году литературный критик «Отечественных записок» М. Цебрикова, особо остановившись на творчестве Гаскелл в своей статье «Англичанки-романистки», так характеризовала значение «Мэри Бартон» и других ее социальных произведений: «… Сделать рабочий народ героем своих романов, показать, сколько сил таится в нем, сказать слово за его право на человеческое развитие было делом женщины».

---

Мэри вспомнились слова Маргарет: каждому приходится в свое время чего-то ждать.

– Если бы я только знала, что он жив и не утонул! – воскликнула Элис. – А если б знала, что он утонул, стала бы молиться за него, сказала бы: «Господи, да будет воля твоя». А вот ждать – очень тяжко.

– Всем нам тяжело дается терпение, – заметила Мэри. – Я это по себе знаю, но я никогда не думала, что такому хорошему человеку, как вам, Элис, это тоже трудно. И если у меня не хватит терпения, я больше не буду презирать себя, раз и вам это нелегко.

У Мэри и в мыслях не было упрекать Элис, и та понимала это, тем не менее она сказала:

– В таком случае, милочка, прошу прощения у тебя и у господа за то, что поколебала твою веру, показав, как слаба моя. Полжизни мы проводим в ожидании, и уж мне-то, облагодетельствованной столькими щедротами, никак не пристало ворчать. Но ничего – я постараюсь наложить узду на язык мой и мысли.

Она произнесла все это смиренно и кротко, точно считала себя очень виноватой.

– Да хватит тебе, Элис, – вмешалась миссис Уилсон, – нельзя так терзать себя из-за того, что кто-то немножко не то сказал. Видишь, я поставила чайник и вмиг приготовлю сейчас вам с Мэри по чашечке чайку.

И она засуетилась по комнате: принесла внушительный каравай хлеба, посадила Мэри делать бутерброды, а сама занялась чайной посудой, позвякиванье которой всегда веселит душу.

Как раз когда они садились за стол, послышался стук в дверь, а затем, не дожидаясь разрешения, кто-то поднял щеколду, и мужской голос спросил, здесь ли живет Джордж Уилсон.

Миссис Уилсон принялась печальным голосом объяснять, что Джордж Уилсон действительно жил здесь, но неожиданно упал и умер, как вдруг Элис, движимая инстинктом любящей души (ибо в обычных и повседневных делах из-за слабого зрения и слуха она узнавала обо всем намного позже других), поднялась и заковыляла к двери.

– Дитятко мое, родное мое дитятко! – воскликнула она и повисла на шее у Уилла Уилсона.

Можете представить себе, какая тут поднялась радостная суета: как миссис Уилсон одновременно и смеялась, и говорила, и плакала, если только это возможно, и как Мэри с удивлением и удовольствием смотрела на товарища своих детских игр, превратившегося в смелого, загорелого, кудрявого моряка, с открытым, доброжелательным и приветливым лицом.

Но радость Элис от свидания со своим приемным сыном была совсем необычной. Она молчала, потому что не могла говорить, – лишь слезы текли по ее морщинистым щекам, затуманивая стекла роговых очков, которые она надела, чтобы лучше разглядеть любимое лицо. Но зрение у нее было слабое, да к тому же глаза все время застилало слезами, и, отказавшись от намерения изучить его лицо с помощью этого чувства, она прибегла к другому. Она провела своими влажными от слез, старческими, дрожавшими от волнения руками по его мужественному лицу, покорно склонившемуся к ней для этого необычного осмотра. Вот теперь душа ее была удовлетворена.

После чая, чувствуя, что им надо многое друг другу сказать и что при таком разговоре мешают даже столь близкие друзья, как она, Мэри собралась уходить. Это вывело Элис из мечтательного состояния, в которое она погрузилась от избытка радости, и она заторопилась проводить гостью до дверей. Выйдя с ней за порог и придерживая рукой щеколду, она положила другую руку на плечо Мэри и сказала – это были чуть ли не первые ее слова со времени приезда племянника:

– Милочка, я никогда не прощу себе, если мои глупые слова повредят тебе. Ты видела, какое счастье послал мне господь. Ах, Мэри, если я оказалась Фомой Неверующим, я не хочу, чтобы это ослабило твою веру. Положись на господа и терпеливо жди, каковы бы ни были твои горести.

ГЛАВА XIII

РАССКАЗЫ ПУТЕШЕСТВЕННИКА

Русалка у моря погожим днем

Пела песню простую,

Расчесывая гребнем золотым

Кудрей волну золотую.

Коль вправду ты хочешь русалку найти,

То, забыв про радость и горе,

Ты должен весь день за солнцем идти

И кануть с ним вместе в море.

У.- С. Лендор.

Прошло дня четыре или пять после событий, описанных в предыдущей главе, и вот однажды вечером, когда Мэри стояла в задумчивости у окна, она увидела, что во двор вошел Уилл Уилсон и быстро направился к ее двери. Она была рада ему, потому что он всегда был ее другом, хотя из-за схожести их характеров не мог стать более дорогим и близким ее сердцу. Мэри открыла ему дверь, – он радостно с ней поздоровался, и она так же радостно ответила на его приветствие.

– Живо, Мэри! Надевай шляпку и шаль, или как там называется ваш женский такелаж для выхода на улицу. Меня прислали за тобой, а я даром времени не теряю, когда должен выполнять приказание.

– Куда же мы пойдем? – спросила Мэри, а у самой сердце так и подпрыгнуло при мысли о том, кто, возможно, ждет ее.

– Да тут недалеко, – ответил он. – Всего лишь за угол – к Джобу Легу. Тетушка непременно хотела, чтобы я пошел с ней к ее новым друзьям, а потом мы собирались навестить тебя с отцом, но старик Лег, видно, решил устроить настоящий праздник и приглашает вас к себе. Где же твой отец? Мне хотелось повидать его. А потом – его тоже там ждут.

– Он куда-то ушел, но я попрошу соседку сказать ему, что я у Джоба Лега и чтобы он приходил туда, если, конечно, не слишком поздно вернется. – Помедлив немного, она спросила: – А у Джоба будет еще кто-нибудь?

– Нет. Тетя Джейн отказалась пойти из-за какой-то своей причуды. А Джем… Понять не могу, что вы все с ним сделали: он ходит совсем убитый. Конечно, ему, бедняге, немало пришлось вынести горя! Но давно пора ему оправиться, а не ходить, повесив нос, как девчонка.

– Так, значит, он приехал из Галифакса? – спросила Мэри.

– Тело-то его приехало, а сердце он, видно, потерял там. Да и язык тоже, как говорят детям, если они молчат, воды в рот набравши. Я стараюсь немножко его расшевелить, и, по-моему, он рад мне, но все равно вид у него унылый-преунылый. Как раз вчера он водил меня к себе на завод, и всю дорогу мы молчали, точно два квакера, на которых еще не снизошел святой дух. [64] А уж завод этот – вот где недолго с ума сойти! – грохот такой, что оглохнуть можно, и темно, как в яме. Есть там, конечно, одна или две стоящих вещи – мехи, например, или, вернее, буря, которую они называют мехами. Я мог бы простоять возле них целый день, и, если б мне плавать на этом кораблике, я бы только в раздувальщики пошел, если у них такие есть. Но Джема и это не развлекло: он стоял насупившись, как судья, и даже не улыбнулся, когда у меня из рук ветром вырвало шапку. И к еде он почти не притрагивается, что очень огорчает тетю. Да ну же, Мэри! Неужто ты до сих пор не готова?

А Мэри так и не поняла, увидит она Джема у Джоба Лега или нет, но им открыли дверь, и она сразу увидела и почувствовала, что его там нет. Значит, придется протосковать весь вечер – так, во всяком случае, она думала первые пять минут, но вскоре забыла о своем разочаровании, разделив общее веселье встречи старых друзей, тем более приятной, что у всех, кроме нее, была какая-то своя радость. Маргарет, которая не могла сидеть без дела, вязала, повернув лицо к присутствующим. Элис кротко и терпеливо сидела на своем месте, глядя перед собой добрыми затуманенными глазами, пытаясь что-то увидеть и услышать, но не жалуясь, если ей это не удавалось; в глубине души она благословляла бога за ниспосланное ей счастье, ибо радость от сознания, что ее племянник, ее дитя находится с нею, затмевала потерю зрения и слуха.

Джоб с большим успехом изображал из себя одновременно и хозяина и хозяйку, так как, поборов свою обычную рассеянность, он взял на себя многие мелкие заботы Маргарет. Суетясь по комнате, он беседовал с молодым моряком: ему хотелось узнать как можно больше подробностей о флоре и фауне тех стран, где тот побывал.

– Ну, если вас интересуют всякие гусеницы, мухи и жуки, то нигде их в таком количестве нет, как в Сьерра-Леоне [65]. Я бы с радостью с вами поделился теми, что достались на мою долю. Хорошенького понемножку, а мы их и с чаем пили и чуть ли не ели. Вот уж никогда бы не подумал, что кому-то могут понадобиться эти жирные зеленые твари, а то мог бы привезти вам их тысячи. Вам, наверно, хватило бы тех, что мы вылавливали в тарелке с гороховым супом, а для нас этого частенько многовато было.

– Я бы дорого дал, чтоб иметь хоть несколько штук, – заметил Джоб.

– Я, конечно, знал, что есть у нас люди, которые любят всякие заморские диковинки и чудеса, но уж никогда не думал, что кому-то могут пригодиться эти скользкие мерзкие твари. Вот русалок я высматривал, потому как это в самом деле диковинка.

– Вы могли бы искать их до скончания века, – презрительно пробормотал себе под нос Джоб, однако моряк расслышал его слова.

– В некоторых широтах, капитан, на это не требуется так уж много времени. У нас тут море, конечно, слишком холодное для русалок – ведь женщины здесь не ходят голые до пояса. Но я был в таких краях, где на суше жарко даже в муслине, а вода в море словно парное молоко, и хоть самому мне ни разу не посчастливилось увидеть в тех широтах русалку, я знаю людей, которые их видели.