Юлий Крелин - Исаакские саги

• Название: Исаакские саги
• Автор: Юлий Крелин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012

Юлий Зусманович Крелин (1929–2006)

После долгого перерыва к читателю возвращаются книги Юлия Крелина.

Один из самых читаемых писателей «золотого века» советской литературы, он до последних дней оставался практикующим хирургом.

Юрий Рост написал о своем друге: «Крелин никогда не выключает телефон. Потому, что он доктор, он хирург, который перелечил пол-Москвы. Он надежен, профессионален, безотказен. Крелин никогда не запирает дверь. Потому что он друг. Иногда он засыпает в кресле. Потому что друзья встают, когда хотят, а он в половине шестого — больные ждут. Крелин никогда никого не судит. Потому что он философ и писатель. Он размышляет на бумаге, и его книги любимы в среде врачей (там они буквально на столах) и в других не агрессивных средах».

Над «Исаакскими сагами» Юлий Крелин работал до последних дней. Рассказы, некоторые из которых были напечатаны в журналах, объединившись, стали одной из самых пронзительных, искренних, честных повестей писателя.

С предельной откровенность, торопясь выговориться, он повествует о жизни и смерти, любви и сексе, благородстве и предательстве, врачах и пациентах… обо всем, что составило судьбу Писателя и Врача Юлия Крелина.

---

В ответ радостный смех полный счастливым сознанием собственного превосходства:

— Парень, хватит спать. Счастье проспишь, выходи потолкуем. — И еще пара слов чисто русских, вполне патриотических.

— Тьфу. Идиоты. — И домофон отключился.

С сознанием собственной силы и исключительности этот небольшой отряд двинулся к следующему подъезду.

— Не, мужики, больше не надо. А если он с балкона увидит, что мы здесь остались — ментов вызовет. Стая снялась и скатилась с этого фронта действия.

Иссакыч проснулся от противного жужжания домофона и лая собаки.

— Кого это черт несет.

— Да спи ты. Хулиганье развлекается. Ясно же.

Снова раздались тревожные звуки и снова залаяла собака, уставясь на приборчик с видом непостижимой уверенности, что там и запрятан недруг.

— А может, кому плохо? Может, кто из соседей?

— Позвонили бы. Да, хулиганье. Лежи. Спи.

— Нет. Нельзя. Вдруг. — Уже на ходу, уже на пути к двери.

— Кто? Кто там?

— Ну! Я ж говорила хулиганье. Давай спать. У тебя завтра есть операция?

— Уже сегодня.

— Ну, вот видишь. Ложись.

— Сейчас. Посмотрю с балкона.

— Ну, что за дела! Зачем? И так все ясно.

— А вдруг по другим подъездам пойдут. Тогда надо милиции сказать. Перебудят всех.

— Вот только и ждут, чтобы ты их засек. Спи.

С балкона он уже, разумеется, никого не увидал.

Ватага с сознанием собственной силы и превосходства, уже приобрела самосознание шайки. Долго ли увериться в собственной власти над окружающим, пусть маленьким, но миром.

Навстречу шли двое парней. Количество переходит в качество, может, и не думали так, но брюхом чувствовали реальность этой догмы, уходящей идеологии.

— Эй, мужики! Дайте закурить, — двинулись к прохожим маленькой когортой эти солдаты времен упадка Римской империи.

— Я тебе, бля, дам закурить, падла.

Мальчишки не остановившись, кинулись всем стадом на двоих. У тех в руках сверкнули ножи и ближайший парнишка тотчас с криком упал. Остальные, как бы с полным отсутствием того физического явления, что называется инерцией, в то же мгновение побежали в разные стороны от места короткого боя. Если это можно назвать боем?

Бред какой-то. Победители несколько раз со злобой стукнули лежащего ногами по корпусу и тоже побежали. Мальчик лежал не двигаясь, Вскоре, из-за угла появился еще один из птенцов стаи. Он подошел, увидел кровь: — Парни! Сюда! Кровь! Убили? Никого. Мальчик кинулся к автомату — благо он был тут же. Вскоре показалось еще несколько ребят. Кто-то убежал совсем.

На этот раз звонок был телефонный. И собака к этому отнеслась спокойно. Привыкла, не лаяла. Ей, что ночь, что ясный день, как писал Твардовский. Телефон — это норма, это жизнь.

— Ну, что за ночь! Не подходи. Впрочем…

— Наверное, больница. Слушаю.

— Не спите, Барсакыч?

— Конечно. С какой стати я буду по ночам спать.

— Барсакыч. В операционную зовут.

— Что там у вас?

— Вадим Андреевич просит. Мальчишку привезли с ножевым ранением. И ушибы, разрывы. Там, вроде, внутри.

— Ну и что? Не справляются?

— Так все ничего. Но чего-то там ему нужно. Точно не знаю.

— Сейчас еду.

Борис Исаакович начал влезать в брюки.

— Что, Борь, ехать надо?

— Угу. И не пойму чего надо. И не спал совсем. Работничек!

— Что за ночь, действительно. То одно то другое.

— А я, разумеется, хочу бегать и скакать. Вадим сегодня. Он человек ответственный. Зря не позовет. Ну, пока.

Это он говорил уже в дверях.

Вообще-то, он любил ездить в машине по пустым улицам. Быстрая езда ему не нравилась. Самый кайф, как он любил говорить, когда плавно катишься по улице, по сторонам смотришь и ничто тебя не гонит вперед. Верней, никто не гонит. А то ведь несутся со всех сторон коллеги по дорожному лету и невольно включаешься в гонку, которая чаще всего не нужна. Но бегущий рядом, сзади, впереди, вокруг коллектив понуждает к общим действиям на одном уровне. Вот сейчас все условия для такой сладостной плавности, да истинная нужда гонит. Зато после операции, если ночью возвращаешься — плыви себе с оглядкой, получай свой кайф. На этот раз, наверное, кончат они поздно. Точнее рано. Не будет смысла ехать домой досыпать.

— Что у вас, ребята?

— Переодевайтесь, Борис Исаакович, мойтесь.

— Уже переоделся. Сейчас… А что у вас?

— Разрыв селезенки. Но это ладно, убрали. А вот полая вена, сквозное ранение. Ее трудно зашить. Неудобно. Пришлось звонить…

— Полая?! Это да…

Борис Исаакович уже мылся. Перед тем, как занять место у стола, он, уже намывшись, в стерильном халате и перчатках, подошел к голове больного.

— Молоденький совсем. Мальчишка. Как они теперь называются? Тинеджеры что ли? Лезут всюду. Бледный какой. Много крови потерял?

Ответа на свой вопрос он и не ждал. И так все ясно. Он занял место и начал работать.

По ходу дела они перебрасывались словами то по делу, то отвлеченно.

Когда главное было сделано и началось спокойное зашивание, Борис Исаакович стал сетовать на сегодняшнюю ночь.

— Какой к черту я оператор — вся ночь идиотская. То хулиганье в домофон дудели, то порядочные люди из операционной.

— Идите, Барсакыч. Мы зашьем сами.

— Смысла домой ехать уже нет.

— А вы у себя в кабинете поспите. А мы разбудим.

— А сколько крови он потерял?

— Много, Борис Исаакович. Надо бы еще подлить, да нету. Со станции, что было привезли, а больше нет.

— А какая группа?

— Третья положительная.

— Моя. Ну, так возьмите немного. Много не дам, — засмеялся. — У невыспавшегося же можно.

— Можно. Но у старого нельзя. В этом плане, по крайней мере, вы в тираж вышли.

— Шутить начали. Нет, так нет. Пошел спать… А то б как Маугли я б ему… Мы одной крови… Нет так нет… Спать, спать хочу.

Днем он подошел к парнишке, который, хотя был и в приличном виде, но все еще находился в реанимации.

Бледный. Но давление держал. Свертываемость нормальная. Мочу давал. В сознании…

В ясном сознании.

— Ну, что, тезка… Тебя, оказывается, также зовут, Борисом. Ну как, оклемался?

— Больно.

— Избили? Подрались?

— Не помню.

— Пьяный что ли был?

— Нет. Гуляли. А как вас называть?

— Я ж говорю Боря. Борис Исаакович.

Мальчик после наркоза, кровопотери, операции, нервного шока — себя, по-видимому, плохо контролировал. Глянул на доктора и отвернулся.

— Иссакыч?!

— Не расстраивайся, дорогой. Мы все равно одной крови. Хм.

Имя у нас одно. Иссакыч потащился из реанимации. А может, ему показалось…

А на дорогах сейчас полно машин. Опять гнать, опять дорожный лёт, спешка, суматоха, суета. Не покатишься плавно, не поглядишь на мир вокруг, не разглядишь сразу, что вокруг творится.

Вежливый

— Значит, доктор, вы должны ей сделать операцию. Ей же больно.

— Да поймите вы — не все, что болит надо оперировать.

— Раз вы не можете ей помочь — значит надо оперировать.

— Вы ж не понимаете в этом — зачем говорить пустое.

— Мне уж больше восьмидесяти и, если моей дочери больно, значит, я требую ей помочь. И вот уже сколько лет ей никто не помогает.

— Ну, нет у нее ничего такого, что требует операции. Ее уже где-то оперировали. И не раз. И не помогли. Операции были напрасны. А вы опять.

— Я не знаю. Ее там оперировали — значит так было надо.

— Может, надо было. Я тоже не знаю — я сам не видел. Но вот выписка из истории болезни, где сказано, что ничего не обнаружено.

— Вы не должны нам отказать… Значит…

— Могу. Что я бандит, когда режут просто так. Могу и отказываю.

— Значит, что у нее?

— Есть больные, которые настаивают на операциях, несмотря на то, что им они не помогают. Хирургия же не всесильна. Что ж, как говорится, не с чего, так с бубен? Вы ж не врач. А потому не подбивайте меня на преступление.

— Значит, это и есть преступление, коль вы отказываете нам в операции.

— Давайте прекратим разговор. Вы в этом ничего не понимаете, а нас донимаете пустыми разговорами. Вот заведующий отделением сидит — он также думает. А если вы нам не верите, можете обратиться к любым консультантам. Мы будем только приветствовать.

Заведующий отделением, Борис Исаакович сидел в углу ординаторской в кресле и делал вид, что изучает истории болезней. Он думал его минет тяжкая обязанность говорить с этим несчастным стариком, который уже многие годы страдает вместе со своей дочерью. Она уже не раз лежала в их отделении. Где-то ей делали напрасные операции. Есть такие, по-видимому, не совсем, скажем мягко, адекватные люди, что страстно жаждут оперироваться. И кое-где да кое-кто подается их настойчивым страстным мольбам и стенаниям. Они, эти страдальцы, конечно, ненормальны, но определить, как некую точную болезнь нельзя, что нередко бывает с душевными недугами.