Валентин Осипов - Шолохов

• Название: Шолохов
• Автор: Валентин Осипов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: ISBN 5-235-02797-3

Михаил Александрович Шолохов (1905–1984) стоит в ряду таких величайших мировых писателей, как Гомер, Сервантес, Лев Толстой. Его великая эпопея «Тихий Дон» — о трагедии казачества в Гражданской войне — останется памятником русского XX века на все времена. Жизнь самого Шолохова не менее драматична, нежели его знаменитого героя Григория Мелехова. Однако долгое время она находилась в тени его официального статуса — главного советского писателя, члена ЦК партии и депутата Верховного Совета. Автор книги В. О. Осипов, лауреат Всероссийской Шолоховской премии, был знаком с писателем более двадцати лет, не раз бывал у него в Вёшенской. На основе многолетних изысканий, архивных документов, до недавних пор хранившихся под грифом «Секретно», а также личных впечатлений автор попытался воссоздать жизнь великого писателя в хронологической последовательности и освободить его облик от налета привычного официоза и клеветы. Как любая первая попытка биографии для массового читателя, книга — полемична. В год 100-летия Шолохова издательство начинает свою шолоховиану и в дальнейшем надеется публиковать наиболее интересные работы о жизни и творчестве писателя.

---

Позже Шолохов узнал, что под напором «несоразмерных требований» дрогнули Пастернак, затем Мандельштам. Написали стихи о Сталине. В 1937-м Алексей Толстой сочинил повесть «Хлеб» об обороне Царицына в Гражданскую под руководством Сталина и Ворошилова. В 1939-м Булгаков по заказу МХАТа написал пьесу о юности Сталина «Батум» к 60-летию вождя (была запрещена к постановке). Шолохов не написал ни отклика на писательский съезд, ни воспоминаний. Будто вычеркнул из памяти (на всю жизнь!). Зато в это время открыл для себя — не без совета Горького — Михаила Пришвина и влюбился в его творчество так, что в письме писательнице Гриневой даже поступился своим писательским самолюбием: «Меня вы перехвалили. Хотя поощрение столь же необходимо писателю, как канифоль смычку виртуоза, но вы меня, ей-богу, „переканифолили“, а вот про такого чудеснейшего писателя, как Пришвин, забыли. Читали вы его „Корень жизни“? Если нет — очень советую: прочтите, непременно прочтите! Такая светлая, мудрая, старческая прозрачность, как вода в роднике. Я недавно прочитал и до нынешнего дня тепло на сердце. Хорошему слову радуешься ведь, как хорошему человеку».

К концу года путь лежал за границу. На 59 дней! С Марией Петровной! Стокгольм — Копенгаген — Лондон — Париж!

Встречи, встречи… Шолохову лестно, что к каждому его высказыванию относились с повышенным вниманием. Но какова ответственность, когда в зале интеллектуалы, с пристрастием воспринимающие каждое его слово, а оно и впрямь не воробей… Париж поразил. Познакомиться с советским писателем пожаловали властители тогдашних общественных настроений — цвет творческой элиты: писатели Анре Мальро (будущий министр культуры), Жан Ришар Блок, Шарль Вильдрак, художник Поль Синьяк…

К гостю присматривались — хотели понять: откуда такой могучий талант у этого казака?

Перевели ли ему в Дании изумленную заметку одного газетчика: «Всемирно известный писатель, автор современной „Войны и мира“ разъезжает по деревням, залезает в свинарники и на скотные дворы»? Русский вояжер и не скрывал своих намерений, пояснив журналисту: «Хотел ознакомиться с многолетней культурой сельского хозяйства».

Встречали с любопытством — провожали чаще всего с почтением.

«Чарующий шолоховский роман. Мощный и животрепещущий…» — писала солидная тогда лондонская газета «Сэнди график энд сэнди ньюс» о «Тихом Доне»… «Шолохов — это великий русский писатель, новый Толстой, вышедший из окопов… Величествен в изображении водоворота человеческих судеб и гениален своим искусством повествования…» — утверждала датская газета «Лоланс-Фальстер Венстреблад». «„Тихий Дон“ и „Поднятая целина“ доказывают, что Шолохов — художник, равный Тургеневу и Толстому», — сообщал парижский журнал «Кри Дю Жур». Кстати, «Целина» поразила даже высокого государственного деятеля и искушенного политика Эдуарда Эррио. Он высказался, опровергая, как могло казаться, всех сразу советских догматиков: «Это не социальное учение, не пропагандистский роман. Это — произведение большого художника, написанное с необычайной творческой силой».

Русская эмиграция — из тех, кто помудрее, — тоже интересовалась писателем. Парижская «Станица» дала его портрет с вопросами к читателям — дескать, общими усилиями воссоздадим биографию: «Казак? Какой станицы? Иногородний? Участвовал ли в Великой войне? В какой части? В каких рядах провел Гражданскую войну?..»

Тяжко, однако, на душе даже в путешествии. Для четы Шолоховых устраиваются едва ли не каждый вечер изысканные застолья, их поселяют в лучших отелях, знакомят с достопримечательностями. А какие здесь ухоженные, до каждого клочка, земли, какой тучный скот… А дороги меж большими и малыми поселениями, а деревенские строения, а сельская техника… Тяжко потому, что невольно вспоминается разоренный голодомором Дон.

У Марии Петровны, что скрывать, свои удивления: в магазинах одежка и обувка на все вкусы — как не подумать об обновах для всей своей юной оравы, стариков и о подарках друзьям-соседям в Вёшках.

В советских посольствах, когда накидывался на московские газеты, он удивлялся — заголовки-то какие! «Доклад Шолохова в Копенгагене», «Прием в честь т. Шолохова в Лондоне», «Встреча французских писателей с Михаилом Шолоховым», «59 дней за границей. Беседа с Михаилом Шолоховым»…

Будет ли Шолохов сам писать о заграничных впечатлениях? По обычаю тех лет, советский писатель в путевых заметках обязан был рассказывать о тяготах безработных, о мужестве коммунистов и страстно обличать «загнивающий капитализм». Шолохов вообще ничего не написал. Но однажды все-таки высказался — вынудила настойчивая ленинградская журналистка с удостоверением «Комсомольской правды» Вера Кетлинская, будущая известная писательница. Она узнала, что он не остыл еще от бесед с датскими крестьянами и специалистами-аграриями. Рисковый главный редактор напечатал откровения вёшенца. Такого в печати никогда больше — до прихода Хрущева к власти — не появлялось: «Я расскажу нашим колхозникам, как там налажено дело, нам есть чему у них поучиться, у них переизбыток товаров, они не знают, куда их девать, а у нас нехватка товаров… Я хотел изучить все те полезные и ценные достижения науки и культуры, которые могут и должны быть использованы в нашем расцветающем социалистическом хозяйстве…»

С той поры у него еще больше возгорелся интерес к зарубежному аграрничеству. Поделился в одном из писем: «Есть такая думка — побывать еще, да не в Европе, а дальше, в знаменитейшей USA. Сильно занимают меня, помимо всего прочего, вопросы с.-х. (сельскохозяйственные. — В. О.). Вот и хочу поехать, поглазеть и ума-разума набраться».

Вождь уже несколько лет кряду расхваливает успехи колхозной жизни — Шолохов не очень-то поддается такому энтузиазму. Пишет в этом году Плоткину, с которым не прервал знакомства: «Все идет, как в сказке про белого бычка… В том числе и в твоей вотчине дела не нарядны. Зажиточная жизня не удалась в этом году. Я, признаюсь, сомневаюсь, что она придет в следующем…»

У Марии Петровны, помимо общих с мужем впечатлений от поездки, есть и свои. О чем написала жене дипломата Георгия Астахова (с которым познакомились в Германии и сошлись, узнав, что он к тому же земляк-донец): «Дорогая Наташа! Шлю привет — лучшие пожелания. Жду тебя летом обязательно к нам в Вёшенскую. Хотя и хорошо доехали домой, но я очень похудала за поездку, так, что сын мой меня не узнал, говорит: „Ты, мама, не такая стала“, и вот с этого момента, можно сказать, симпатии от меня перешли на сторону отца. Теперь хотя и чувствую себя лучше, но все же еще не так хорошо, все что-то не так, как было до поездки. Море без отвращения вспоминать не могу! Так что если когда-либо придется еще поехать куда-либо, только не морем. Привет мужу. Мария Шолохова. Пиши».

Когда Шолоховы путешествовали, на родине случилось трагическое событие. Посол сообщил с тревожной растерянностью: 1 декабря убит глава ленинградского обкома и секретарь ЦК Сергей Миронович Киров. В шифровке из Москвы уточнение — теракт!

Сталин провозгласил ответную меру — начался повсеместный арест «врагов народа».

Когда Шолоховы вернулись домой, вскорости убедились: отныне каждого советского человека могут подозревать в антисоветчине, тем более если человек публичный, например писатель. Правда, народ пишущий был разным… «Литературная газета» в эти декабрьские дни опубликовала решение общего собрания московских писателей. В нем наказ: «Писатели поручают Московскому Совету добиться того, чтобы все органы пролетарской диктатуры, призванные охранять и оберегать государственную безопасность, с большевистской страстностью и энергией, с неусыпной революционной бдительностью вели беспощадную борьбу с классовым врагом…» Ежовая голица учить мастерица.

Советские люди самозабвенно верили в достижимость светлого будущего. Днепрогэс, Магнитка, Турксиб стали возможны только потому, что по всей стране люди следовали призывам партии строить новую жизнь во что бы то ни стало. Строились и лагеря. Не только пионерские.

Глава третья 1935: «ЖИТЬ СТАЛО ЛУЧШЕ…»

С этого года в стране стал приживаться лозунг, ставший афоризмом: «Жить стало лучше, жить стало веселей!»

Что вбирал в свою жизнь Шолохов от подлинной — не лозунговой — жизни в стране? И что вносил в нее?

«Обмолвки» Панферова

Писатель, недавно избранный членом крайисполкома, был приглашен — пусть и по гостевому билету — поучаствовать с 28 января в работе Всесоюзного съезда Советов.

С кем бы он ни знакомился, все дивились: не похож на знаменитость. Никакой значительности, молод, румяное лицо, кудрявые волосы, с усмешкою глаза, загорелая шея — степной загар, не курортный. Ну, вылитый колхозный агроном, так и кажется, что весь пропах степью, рекою, донским небом. Неужели это он — автор «Тихого Дона» и «Поднятой целины»?