Морис Левель - Вдова Далила; Ужас

• Название: Вдова Далила; Ужас
• Автор: Морис Левель
• Жанр: Классический детектив

В этой книге представлены две детективные истории с весьма необычными сюжетами.

Герой романа Мориса Левеля «Ужас» — талантливый репортер, который решает пережить те же чувства, что и преступник, совершивший убийство. В поисках острых ощущений он наводит полицию на свой собственный след, подбрасывая на место преступления запонку и обрывок конверта…

Анри Ревель, автор детективного романа «Вдова Далила», придумал необыкновенную историю о женщине, которая берется влюбить в себя человека, подозреваемого в убийстве ее мужа. Она уверена, что в какой-то момент он обязательно себя выдаст. Но у этого дела будет совершенно непредсказуемый финал…

---

Левель, Морис. Ревель, Анри Ужас. Вдова Далила

Морис Левель Ужас

I Блестящая идея Онэсима Коша

— Так, значит, решено? — проговорил Леду, стоя на пороге своего дома. — Как только у вас будет свободный вечерок, черкните слово и приходите обедать ко мне.

— Непременно, еще раз благодарю за приятный вечер…

— Полно, это мне надо благодарить вас… Поднимите воротник повыше, сейчас довольно прохладно. Вы знаете дорогу? Прямо по бульвару Ланн, до улицы Святого Мартина. Если поторопитесь, возможно, успеете на последний трамвай… Да, еще один вопрос: у вас есть револьвер? Тут места небезопасные…

— Не беспокойтесь, он всегда при мне; я привык к ночным экскурсиям по Парижу, к тому же благодаря своей профессии я знаком с приемами бродяг. Не провожайте меня дальше. Смотрите, какая великолепная луна! Я вижу все как днем, не беспокойтесь!

Онэсим Кош перешел тротуар и бодро зашагал по середине улицы. Он уже дошел до угла, когда услышал голос своего приятеля:

— До скорого свидания, я жду вас!

Кош обернулся и ответил:

— Я непременно приду.

Леду, стоя на верхней ступени подъезда, помахал рукой ему вслед. Его силуэт выделялся на фоне освещенной передней.

От спящего садика, от домика с затворенными ставнями, от всей уютной и буржуазной обстановки, которая угадывалась за этой дверью, веяло давно уже установившимся провинциальным спокойствием. За десять лет парижской жизни из памяти Онэсима Коша так и не изгладились воспоминания юности, проведенных в глухой провинции лет, длинных зимних вечеров, безмолвных улиц с сонными домами. Он остановился на минуту, глядя на затворяющуюся дверь. Неизвестно, почему он вспомнил «своих стариков», давно уже мирно спавших в этот поздний час, милый старый дом, далекую родину и простую жизнь, которая была бы его уделом, если бы какой-то злой дух не заманил его в Париж, куда он приехал с радужными надеждами на успех и где вынужден был теперь довольствоваться местом репортера в утренней газете.

Он зажег папироску и не торопясь продолжил свой путь. Изысканный обед и старое вино затуманили его разум, разбудили давно уснувшие мечты. В эту минуту, когда ничто не мешало его мыслям: ни стук пишущих машинок, ни шелест бумаги, ни запах чернил, тряпок и сала, характерные для мастерских редакции, — ему почудился великий и неуловимый призрак славы. Великой славы писателя.

И прежде ему приходилось не раз испытывать это чувство. Бывало, он сидел ночью в залитом огнями зале какого-нибудь ресторана, одурманенный вином, цыганской музыкой, близостью оголенных женских плеч и сильными ароматами духов, и вдруг среди всего этого смешения красок и звуков в нем вдруг пробуждалось неожиданное и ясное сознание, что он выше всей этой толпы, что он создан для чего-то великого, и тогда он говорил себе: «В эту минуту, если бы у меня были под рукой перо, бумага и чернила, я написал бы бессмертные слова…»

Увы, в такие минуты, когда человек чувствует в себе прилив творческой силы, перо, чернила и бумага обыкновенно отсутствуют… Так и теперь, в тишине этой зимней ночи, под раздражающими порывами холодного ветра, идеи и воспоминания проносились в его голове, почти не оставляя следа.

Где-то пробили часы — этого звука было достаточно, чтобы развеять грезы. Прошлое любит являться в тишине, а ничто не напоминает более настойчиво о настоящем, как неожиданный бой часов.

— Вот тебе раз! — воскликнул Онэсим Кош. — Половина первого, я пропустил последний трамвай, а на извозчика трудно рассчитывать в этом глухом квартале!

Он прибавил шагу. Бульвар, слева обрамленный маленькими особняками, а справа — закругленной каменной стеной, казался бесконечным. Изредка мерцали газовые фонари. Только в них, казалось, еще теплилась жизнь на этой пустынной дороге между темными спящими домами, пригорками газонов и голыми, будто застывшими ветвями деревьев. В этом абсолютном покое, в этой полной тишине было что-то раздражающее. Проходя мимо бастиона, занятого жандармами, Онэсим Кош замедлил шаг и заглянул в сторожевую будку. Она была пуста. Он медленно двинулся вдоль ограды, разглядывая белый каменистый двор за решеткой. Время от времени из конюшен доносились тихий звон цепей и ржание лошадей.

Эти неясные звуки окончательно разогнали смутную тревогу, которая охватила его в начале пути. Онэсим Кош — мечтатель и поэт — исчез, остался только Онэсим Кош — неутомимый репортер, всегда готовый надеть свои доспехи и с одинаковым хладнокровием взять интервью у путешественника, вернувшегося с Северного полюса, или у дворничихи, которой показалось, что «она видела, как прошел убийца…»

Папироска потухла. Кош вынул другую и остановился, чтобы зажечь ее. Он собирался продолжить свой путь, когда вдруг увидел три тени, тихо кравшиеся вдоль стены и медленно приближавшиеся к нему. Поздний час, этот глухой квартал и первобытный инстинкт заставили его застыть на месте. Он отступил в тень и, спрятавшись за дерево, принялся наблюдать за происходящим.

Впоследствии Онэсим вспоминал, что в эту минуту, которая должна была стать решающей в его жизни, все его чувства удивительным образом обострились: он пристально всматривался в темноту и видел в ней массу обычно незаметных подробностей. Кош отчетливо слышал даже малейший шелест. Хотя он был человеком храбрым и даже отважным, он все же нащупал рукой револьвер, и это прикосновение наполнило его уверенностью. Тысяча неясных мыслей промелькнула в его голове. Ему стало понятно, какие чувства испытывает человек, оказавшийся в опасности, он осознал, как между двумя ударами сердца можно вспомнить всю свою жизнь.

Тени непрестанно двигались, то ненадолго останавливаясь, то передвигаясь быстрыми шагами. Когда до Онэсима оставалось несколько шагов, они пошли медленнее и вскоре остановились. Благодаря свету газового рожка, падавшему на незнакомцев, Кош смог внимательно их рассмотреть и проследить за каждым их движением.

Неизвестных было трое: женщина и двое мужчин. Тот, что поменьше ростом, держал в руках объемистый сверток, обмотанный тряпками. Женщина внимательно прислушивалась, поворачивая голову то направо, то налево. Как будто испугавшись какого-то невидимого свидетеля, они поспешно вышли из полосы света. Третий незнакомец сначала оставался неподвижным, потом сделал шаг вперед и прислонился к фонарному столбу, закрыв глаза руками. У него был страшный вид: бледное лицо, впалые щеки, широкие руки, судорожно сжимающие лоб, на который упала блестящая прядь черных волос. Сквозь пальцы его рук сочилась кровь, стекая по щеке и подбородку до самого ворота одежды.

— Ну что же ты, — тихо проговорила женщина, — чего ты встал?

Он недовольно проворчал:

— Мне больно!

Она выступила из темноты и подошла к нему. Маленький человек последовал за ней, положил сверток на землю и пробурчал, пожимая плечами:

— Тоже мне, нашли время нежничать из-за пустяков!

— Хотел бы я послушать, что бы ты запел, если бы тебя отделали так же! Вот, взгляни!

Он отнял ото лба окровавленные руки и открыл страшную рану, широкой бороздой рассекавшую лоб слева направо, перерезавшую бровь и веко, такое черное и вздутое, что глаза почти не было видно.

Женщина вынула из кармана платок и осторожно приложила его к ране на лице мужчины. Кровь на минуту остановилась, потом снова начала течь; тогда она вытащила из свертка несколько тряпок и наложила их на рану. Мужчина скрежетал зубами, топал ногой, пытался вновь закрыть свое грубое лицо. Второй мужчина проворчал:

— Не смей трогать мой узел!

— Как бы не так!.. — процедила женщина сквозь зубы, продолжая возиться с раненым.

Маленький человек встал на колени и принялся завязывать свой тюк, старательно запихивая в него какой-то большой блестящий предмет, который никак не хотел помещаться. Но вот человечек поднялся и взял свою ношу в руки. Когда женщина, закончив перевязывать рану, собралась вытереть руки о передник, он произнес, глядя на нее в упор:

— Стой! Это можно смыть, но ни в коем случае не вытирать! Поняла?

Все трое опять вошли в тень и отправились дальше, не проронив больше ни слова, все так же осторожно крадучись вдоль стены. Кош в последний раз увидел рыжие волосы женщины, искривленный рот маленького человечка и страшное лицо раненого, наполовину закрытое окровавленными тряпками, затем незнакомцы свернули в сторону, достигли каменной стены и скрылись в ночной темноте.

Лишь теперь Кош, в продолжение всей этой сцены повторявший про себя: «Если они меня заметят, я погиб», вздохнул полной грудью, выпустил из руки револьвер и, убедившись, что он совершенно один, начал размышлять. Сначала он подумал, что его друг Леду был прав, говоря, что эти места небезопасны, и прибавил фразу, которую часто писал в конце своих статей: «Работа полиции никуда не годится».