Андрей Шляхов - Доктор Данилов в тюремной больнице

• Название: Доктор Данилов в тюремной больнице
• Автор: Андрей Шляхов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-45430-1

Обстоятельства привели доктора Данилова в тюремную больницу.

Вам традиционно не нравится отечественная медицина? Попробуйте сравнить ее с тюремной и вы поймете, как хорошо вас лечат в обычных городских больницах и как душевно встречают в районных поликлиниках. Ну, бывает, скажут грубость, зато дубинками по ребрам точно не настучат.

Вредный участковый врач жадничает выписать лишнее лекарство? Разломите таблетку анальгина пополам и примите одну половинку от головы, а другую — от сердца. Ах, у вас еще и печень пошаливает? Тогда разломите таблетку на три части…

Открыв эту книгу, вы узнаете о том, что представляет собой тюремная медицина без риска для вашего здоровья. И если тюрьма — это ад, то тюремная больница — котел, рядом с которым стоят люди, почему-то одетые в белые халаты!

---

— И долго продлится наш перерыв?

— До завтра! — хмыкнула Марина. — Сейчас им вправят мозги, потом начнут приходить в себя… Вам, кстати, про освидетельствования Лариса Алексеевна говорила?

— Вроде нет, — на Данилова в последнее время обрушилась столь огромная лавина информации, что нетрудно было что-то и упустить. — Не припомню.

— Если вам придется освидетельствовать спецконтингент на предмет телесных повреждений, прежде всего надо узнать причину. Если двое осужденных подрались между собой — пишите, как есть, если же осужденному наваляли сотрудники, то надо, это самое, сглаживать.

— Как именно?

— Ну, не описывать слишком уж подробно, — медсестра многозначительно посмотрела на Данилова. — Написать что-нибудь легкое или что ничего нет. В тюрьме не принято подставлять своих.

— Это нигде не принято, — ответил Данилов. — Только каждый вкладывает в слово «подставлять» свой смысл. Кстати, Марина, а почему вы говорите «в тюрьме», а не «в колонии»?

— Тюрьма — общее неформальное название всех учреждений в нашей системе, а не вид режима. Наша медчасть не что иное, как тюремная больница. А вы, Владимир Александрович, — тюремный доктор. Нравится вам такой титул?

— Хоть горшком назови, только в печку не ставь, — отшутился Данилов.

Медсестра не улыбнулась. Она поперекладывала с места на место бумажки, лежавшие на столе, и встала.

— Я к старшей медсестре, — сказала она в ответ на вопросительный взгляд Данилова и добавила: — Пока все равно делать нечего.

— И часто здесь подобное затишье? — поинтересовался Данилов.

— Почти каждый день. Карты этапников пусть лежат у меня на столе до завтра, не надо их уносить. Будете выходить, дверь не запирайте.

— А я только-только хотел спросить, у кого можно получить ключ от кабинета.

— Они у дежурного инспектора. Днем у нас все двери открыты, проще контролировать, не приходится гадать о том, что там за запертой дверью творится — никого нет или кто-то из осужденных доктора на кусочки режет…

После ухода медсестры Данилов посидел несколько минут в кабинете, привыкая к новой работе, а затем поднялся на второй этаж, чтобы сделать обход своих пациентов. Писанины в тюремной больнице было меньше, нежели в обычных поликлиниках. Записи в медицинской карте заключенного, находящегося в стационаре, положено делать один раз в три дня в случае легкого течения заболевания и ежедневно при состоянии средней тяжести или серьезном положении. Начальнику медицинской части полагается осматривать стационарных больных не реже одного раза в неделю, тяжелых — ежедневно. Кроме того, начальник медицинской части проводит осмотр больных при поступлении и перед выпиской из стационара. Иначе говоря, кому и сколько лежать, решала майор Бакланова. Она же назначала лечение. Данилову предстоял ежедневный контроль за состоянием больных терапевтического профиля.

— Не балуйте спецконтингент вниманием! — несколько раз напоминала Бакланова. — Зашли, спросили, как дела, и ушли. Я полноценно осматриваю раз в неделю. Чаще — только если серьезные жалобы или состояние ухудшилось.

Свободного времени у Данилова было достаточно, поэтому он сделал полноценный обход. Оставил записи в картах, проконтролировал назначения. Он подумал о том, что любой вольный стационар, жалующийся на нехватку лекарств, в сравнении с тюремной больницей можно считать купающимся в роскоши. Два антибиотика, один анальгетик, одно отхаркивающее, один антигистаминовый препарат… Зато можно передавать лекарства с воли, но только с санкции врача.

Вид из зарешеченного окна, выходящего во двор, был унылым. Асфальт, сетки оград, колючая проволока, осужденные, сотрудники. Здесь все выглядело каким-то серым и тусклым. «Тоскливо здесь, — подумал Данилов. — Это мне, сотруднику. А каково тем, кто здесь сидит?»

— Какие будут распоряжения?

Погрузившись в думы, Данилов не заметил подошедшего санитара из осужденных. Санитар был высок, щербат и лопоух.

— Никаких, — ответил Данилов и спустился на первый этаж.

Двое заключенных ждали очереди к стоматологу, один перетаптывался с ноги на ногу перед кабинетом хирурга. В терапевте Данилове никто не нуждался. Кабинет был пуст, Марина еще не пришла.

Данилов постоял немного перед единственным висевшим в его кабинете плакатом. Он был самодельным, написанным по транспаранту на листе ватмана. От времени лист пожелтел, а черная тушь немного выцвела. «Спецконтингент должен быть не менее одного раза в год осмотрен врачами-специалистами: терапевтом, психиатром, стоматологом или зубным врачом», — напоминал плакат. Дальше шел перечень того, что следует проводить в ходе осмотра: сбор анамнестических данных, антропометрическое исследование с измерением роста и массы тела, определение остроты зрения и слуха, туберкулинодиагностика, исследование общего анализа крови и общего анализа мочи, электрокардиограмма, флюорография или рентгенография органов грудной клетки и пневмотахометрия (метод функционального исследования легких с оценкой проходимости бронхов по величине объемной мощности вдоха и выдоха). Более унылого плаката вообразить было невозможно. «Хоть бы змею с рюмкой изобразили бы, что ли», — подумал Данилов.

Он сел за стол, подпер щеку рукой и прикинул, чем можно заняться сегодня после работы. Решил, что не спеша прогуляется по Монакову, непременно заглянет в павильончик, торгующий дисками, — поинтересоваться новинками кинопроката. Можно и из старого что-то взять. В Монакове фильмы не только продавались, но и выдавались напрокат за небольшую плату. В этом плане провинция выгодно отличалась от Москвы, где видеопрокаты давно уже не попадались Данилову. Или, может, он просто ходил не теми дорогами.

— Сан Саныч, из мебельного цеха звонят! — голос у старшей сестры Галанкиной и без того был зычным и звучным, а сейчас она повысила его, и, несмотря на закрытую дверь кабинета и некоторое расстояние, Данилов превосходно слышал каждое слово. — Какой-то …удак из пятого отряда прибил себя к стулу! Я сказала, чтобы его тащили сюда прямо так…

Заинтересовавшись новостью, Данилов вышел в коридор.

— Вот баловник! Лучше бы гвоздь выдернуть, и нести его сюда без стула, — отозвался из процедурного кабинета Сыров. — А если бы он себя к столу прибил? Я — хирург, а не слесарь, и гвозди дергать не обязан. Что он хоть прибил? Опять мошонку?

— Да, — кивнула старшая сестра.

— Зачем? — спросил Данилов. — На спор, что ли?

— Чтобы отдохнуть у нас немного, — ответила Галанкина.

— Не говорите, Лидия Ивановна, — Сыров вышел в коридор, вытирая руки полой халата. — Санникова помните?

— Полотенце же есть, Сан Саныч, — укорила старшая сестра.

— Оно грязное, — отмахнулся Сыров.

Увидев Данилова, он остановился и стал рассказывать:

— Был у нас такой извращенец в третьем отряде, обожал глотать железо. И не для того, чтобы на койке поваляться или срочно из барака слинять, а из чистой любви к искусству. То на промке гвоздей нажрется, то в столовой ложку проглотит… Двинул кони в областной больнице во время операции. Хоть и грех радоваться, но я вздохнул с облегчением, он мне вот как надоел!

Сыров провел ребром ладони по горлу.

— Психиатру не показывали? — спросил Данилов.

— Два раза. Ничего не находили, психика без отклонений…

«Баловника», бледного и всего какого-то обмякшего, действительно притащили в медчасть на стуле. Впрочем, так даже удобно — двое подхватили за ножки, один — за спинку. Транспортировку осуществляли трое заключенных, сопровождаемые капитаном и прапорщиком. У прапорщика на поясе висела дубинка. Капитан без остановки матерился и грозил пострадавшему штрафным изолятором.

Изолятор пришлось отложить, потому что после извлечения гвоздя и обработки раны хирург, с разрешения майора Баклановой, госпитализировал «баловника». Данилов от нечего делать наблюдал за оказанием помощи. На «Скорой» ничего подобного ему не попадалось.

— До завтра, — сказала капитану Бакланова, когда раненого увели наверх. — Если не распухнет, выпишем.

— Да он же туда специально инфекцию занесет, чтобы подольше у вас пробыть, — ответил капитан. — Может, вы ему руки к кровати пристегнете?

— Сан Саныч, будь добр, поднимись и скажи ему, что если начнется воспаление, то ты ему все на хрен отрежешь! — распорядилась Бакланова, решив, что угроза кастрации сработает надежнее наручников.

— А если он еще раз выкинет подобный фокус, я ему сам все оторву! — пообещал капитан и ушел.

— Чего только они не делают! — сказала Бакланова Данилову, имея в виду осужденных. — Вы вообще как, Владимир Александрович, в мастырках разбираетесь?

— Слабо, — ответил Данилов, уже знавший значение этого слова. — Только самые основные, например, как температуру нагнать или клей в нос закапать, чтобы насморк вызвать…