Леонид Золотарев - Люди без имени

• Название: Люди без имени
• Автор: Леонид Золотарев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман «Люди без имени» написан в конце 40-х и начале 50-х годов прошлого столетия Леонидом Михайловичем Золотаревым и нигде не публиковался, рукописи хранились в архивах семьи. Для автора, как и для миллионов русских людей, Отечественная война стала не только отражением национальной трагедии и национального триумфа, но и фактом собственной биографии…

---

— Чем займемся? Будем тупить пилы, затем расходуя последние силы, сами же будем ими работать! Так что ли? Или может быть, получая тумаки от солдат, будем пилить неклейменые деревья?

— Я беру на себя пять человек, — перебил Солдатова Громов.

— Вы имели в виду — поправил Маевский, — привлечь в нашу группу пять человек.

— Конечно! — ответил Громов.

Наступило молчание. Солдатов думал, каким образом возразить Громову. И только он открыл рот, чтобы заговорить, его опередил Маевский.

— Светает. Пора и лечь отдохнуть. Значит, мы решили к следующей субботе иметь прирост в нашей группе.

— Повторяю, — сказал Громов, — я беру на себя пять человек!

— Солдатов, — продолжал Леонид, — должен подчиниться большинству. — Он посмотрел на Громова и Ивана, давая понять Николаю, что именно они составляют большинство. — Если нет — дороги наши разошлись!

— Я тоже так думаю, — сказал в заключение Громов.

Но лечь отдохнуть друзьям не пришлось. В барак пришел переводчик Иванов.

— Русские! — крикнул он.

— Люди! — добавил Громов.

— В лагерь прибыл майор-швед, представитель Международного красного креста. Вам разрешено заявить жалобы. Предупреждаю: коллективные жалобы не принимаются; без подписи не рассматриваются, а за подачу заведомо ложных жалоб, подавший будет наказан!

— На работу пойдем?

— Значит завтра выходной? — спрашивали проснувшиеся военнопленные.

— Нет! — ответил Иванов. — Завтра рабочий день! Разрешено остаться только одному!

Иванов хлопнул дверью и скрылся за зоной. Леонид вышел на середину барака.

— Товарищи, нам запрещено подать коллективную жалобу. Тогда у меня есть предложение: заявить коллективный протест о невыносимых условиях в лагере.

— Раз представилась возможность, не будем упускать ее, — поддержал Громов.

— Разрешите, разрешите слова мне, — закричал военнопленный Житников. — Я предлагаю не протест, а прошение.

— У бога проси, — сказал Солдатов.

Рогов подошел к Житникову, дружески похлопал его по плечу и сказал: — Попросить ты можешь только у меня, скажем на папироску табаку, а у человека, который не хочет даже видеть нас, напрасно!

— Итак, поступило два предложения, — резюмировал Маевский,

— Кто за предложение Житникова? — Он пошел вдоль нар, намериваясь подсчитывать голоса, но военнопленные сидели без движения, и никто руки не поднял. — Хорошо, — сказал Маевский, — остается решить, кому доверим заявить протест?

— Разрешите, — спросил Громов и полез на верхние нары.

— Говори снизу, не обязательно с трибуны! — закричали военнопленные.

— Человека более подходящего, чем Николая Солдатова нет! Посмотрите на него. — Громов показал рукой. — Настоящий русский человек! Хотя и молод, но умен! Сила богатырская, за словом в карман не полезет. А эта борода! Борода на красивом лице — олицетворение русской нации…

— Замолчи и слазь немедленно с нар! — закричал Солдатов. — Иначе за ноги стащу. Дело серьезное, а он шутит!

— Нет, товарищи, я не шучу! Солдатов — подходящая кандидатура!

Хотя по своей привычке Громов и говорил шутливо, но Николая в бараке знали хорошо, поэтому возражений не последовало.

— Правильно! — закричал Рогов — Пусть Солдатов поговорит с ним, а если надо и вдарит немного, чтобы они «разули глаза» и хоть немного соблюдали международные конвенции.

Возвратившимся с работы Солдатов рассказал: — Прошелся по бараку и слушать не стал. Когда я начал говорить о плохом питании, он ответил: — «Я не возражаю, напилите один кубометр, пообедайте, а к вечеру еще один». Не будь вашим посланцем, я плюнул бы ему в глаза!

Но самое главное, о чем шла речь с представителем «красного креста», Солдатов скрыл от товарищей, предварительно посоветовавшись с Маевским. Они были готовы ко всему, но услышать официальное предложение и даже получить некоторую материальную поддержку за согласие после окончания войны остаться в Финляндии или уехать в Америку, не ожидали.

— Ага! — злорадно заревел Житников. — Я говорил вам, что надо просить, а не требовать? Дождались … Была норма полтора, а стала два кубометра!… — Житников был высокий и худой, как жердь. Лицо желтое, как у больного желтухой. Под глазами мешки. Когда он кричал, то показывал большие зубы; из десен сочилась кровь. — Товарищи! Мы все подохнем с голоду, если будем слушать их.

Громов злословил по адресу «красного креста» и подсмеивался над неудачной карьерой Солдатова на новом поприще, не обращая внимания на вопли Житникова, но когда услышал слово «их», повернулся и спросил: — А ты, что предлагаешь?

— Я предлагаю завтра ограбить магазин!

Слова Житникова подействовали на пленных, как магнит на железные опилки. Барак мгновенно наполнился шумом, гамом, спором. Рогов постоянно был занят одним делом: приготовлял табак из каких-то корней, мха и листьев березы, и то бросил свое занятие подошел к Житникову.

— Табак там есть? — спросил он.

— Без табака не пропадешь, были бы галеты! — ответили Рогову и один голос несколько человек.

Сколько и чего хранилось в магазине, рассказал Иван Григорьев, получавший в нем для охраны табак.

Предлагались различные планы ограбления магазина. Из всех ни один не был реален. Кое-кто предлагал на ходу наброситься всей партией, не думая о последствиях: у всех одно стремление — поесть досыта. Другие возражали, среди них был Леонид, доказывая, что ограбление ляжет грязным пятном на русских и будут жертвы.

Наблюдая с верхних нар за разбушевавшейся голодной толпой, Леонид понял, что кульминационный момент наступил, и никакие уговоры больше не помогут. Подозвав Солдатова, Громова и несколько товарищей, он сказал: — Уговорить голодную массу трудно — надо принимать решение во избежание напрасных жертв. Предупредите всех, я беру на себя ответственность по ограблению магазина.

— Знаем мы Маевского! — снова закричал Житников. — Вчера он тоже предлагал, а что получилось? Вечно по зауглам шушукаются… Нас бьют плетьми, а они всегда чисты и в стороне.

Многие еще вчера одобряли предложение Маевского, а сейчас под впечатлением голодной страсти были готовы обвинить его за то, что он первый предложил заявить протест. И снова затихшая толпа загудела многоголосым ревом и готова была перерасти в бурю.

— Сами не хотят принять участие, и другим мешают, — истерически кричал Житников. — Они хотят заморить нас окончательно с голоду…

— Кто? Маевский? — спросил Рогов, делая гримасу на лице и приседая на четвереньки. — Подлец!

Житниковв попятился. Рогов неожиданно прыгнул и закричал, протягивая руку вперед, в которой был зажат сапожный нож: — Зарежу! Зарежу!

Житников бросился бежать. А Рогов, топая ногами, кричал: — Зарежу! Мерзавец! Всех зарежу, кто подумает, что Маевский желает вреда пленным!…

Голодная толпа, не ожидавшая такого исхода дела, сначала замолкла, а потом переменила разговор на тему: зарезал бы Андрей Рогов Житникова, если бы тот не убежал, или нет?

А утром все так же медленно шли на работу. Перестраивались около магазина, избегая смотреть на него. В мечтах, в разговоре и споре легко выскочить из строя и взломать замок — попробуй на деле: четырнадцать солдат с автоматами и винтовками не замедлят открыть огонь по смельчаку. Когда колонна тронулась вперед, Житников, идущий в голове колонны, выскочил из строя. Они хотел бежать к магазину, но Андрей Рогов успел подставить ногу, и он упал в кювет. Произошло замешательство. Охрана открыла стрельбу. Пули свистели над головами и, сбивая ветви деревьев, прижимали пленных к земле.

— Ложись! — кричали солдаты, продолжая стрелять, не зная причины, почему пленные сгрудились в кучу и бьют кого-то. Житников вырывался, царапался, кусал, державших его и жалобно просил:

— Пустите! Пустите! Пусть застрелят, чем голодная смерть…

— Ты подводишь других… — уговаривал Солдатов.

— Я один пойду, только пустите!

— Переводчик! Переводчик! — кричал старший конвоя, бегая вдоль строя и размахивая пистолетом. — Спроси, что случилось? Почему драка?

Иванов опасался приблизиться к строю, а, встав на пень, чтобы лучше видеть, что происходит на дороге, кричал:

— Русские! Прекратите драку! Какая причина?

— Во! — Рогов вышел из строя и показал Иванову окровавленную руку.

— Господин сержант! — докладывал Иванов, — один русский укусил руку другому. Сейчас его за это бьют.

— Следует! Передай мое приказание — пусть выбьют ему зубы. Следующий раз не будет кусаться, — посоветовал сержант.

Охрана успокоилась, услышав разъяснения Иванова и ответ старшего конвоя, и престала напрасно портить патроны. Старший стал расталкивать пленных, чтобы пробраться в середину столпившихся людей и посмотреть на военнопленного, осмелившегося кусаться в строю, а заодно собственноручно выбить ему зубы.