Себастьян Фолкс - Неделя в декабре

• Название: Неделя в декабре
• Автор: Себастьян Фолкс
• Издательство: Астрель: Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42655-1

«Неделя в декабре» — последний роман Себастьяна Фолкса, известного британского писателя, обладателя многих престижных наград, — дает широкую панораму современной лондонской жизни на протяжении одной предрождественской недели, увиденную глазами десяти персонажей, чьи судьбы причудливым образом переплетаются. Среди них и депутат парламента со своей честолюбивой женой, и женщина-машинист, под поезд которой прыгнул человек, и иммигрант из Азии, сколотивший баснословное состояние на продаже восточных приправ, и его фанатик сын, примкнувший к исламским террористам, и бессердечный финансист, готовый разорить банк и лишить пенсии стариков, и язвительный литературный критик, и не всегда счастливый в любви адвокат… Повествование, масштаб которого критики сравнивают с диккенсовским, наполнено блестящим юмором — в лучших английских традициях.

---

Позже Салим, шагая с Хасаном к станции, положил ему руку на плечо.

— Тебе у нас понравилось? — спросил он.

— В определенной мере, — ответил Хасан. — С политической программой я не согласен. Коран не дает для нее оснований.

— Вера не стоит на месте, — сказал Салим. — Даже слово Бога развивается через его толкование человеком. Для того и существует теология. И в других религиях происходит то же самое. Все апостолы Христа были мужчинами. А теперь в англиканской церкви есть даже женщины-священники.

— Я не стал бы брать англиканскую церковь в образец для чего бы то ни было, — сказал Хасан.

Салим рассмеялся:

— Разумеется. Но ты посмотри на это вот с какой стороны: истинным мусульманам хочется жить в обществе, которое уважает их веру и дает им все возможности для того, чтобы они, умерев, могли наслаждаться райской жизнью. Содержит ли Коран точные, буквальные указания о том, как следует создавать такое новое общество, — это вопрос, о котором могут спорить исследователи его текста. Пока же настолько ли уж дурно стремление жить на земле в таком замечательном государстве или желание содействовать его созданию?

— Ну, если ставить вопрос так…

— Именно так я его и ставлю, — сказал Салим. В его глубоком голосе звучало успокоительное благоразумие — похоже, он обладал запасами красноречия, которые не стал обнаруживать при первой их встрече в фруктовом баре.

— Хочешь, я тебя подвезу? Это мой старый драндулет стоит вон там, у ограды. Ты где живешь?

— Да все в порядке, — ответил Хасан. — Доеду поездом.

— Но ведь это же станция Доклендского легкого метро, — сказал Салим. — Час поздний, она скорее всего уже закрылась. Садись в машину. Мне это совсем не трудно.

За несколько следующих месяцев Салим стал в Хейверинг-Атте-Бауэре желанным гостем. Молоток и Назима полностью доверяли ему.

Перед самым отправлением парома в Дувр произошло нечто странное: он начал быстро заполняться пассажирами. Должно быть, подоспело несколько автобусов, думал Хасан, пытаясь найти место подальше от того, где рекой лилось спиртное. Его оттолкнула по пути толстая женщина лет шестидесяти, направлявшаяся к «Фастфуду». «Нет, вы посмотрите, как она движется! Борзая, да и только!» — воскликнул ее жизнерадостный спутник. Толпой новых пассажиров овладела шумная радость возвращавшихся на родину людей — одного дня, проведенного на чужбине, хватило им за глаза. Они несли тарелки с насыпанными горкой чипсами, а усевшись, ели их руками.

Рядом с «Фастфудом» находилась «Клубная гостиная», но вход в нее был платным: 15 фунтов за то, чтобы выбраться из общей кучи-малы, прочитать три желтых газетенки и выпить «бесплатного» кофе. Хасан выделяться из толпы не хотел, он спустился вниз, нашел место среди любителей пива и почти сразу увидел сидевшую напротив него женщину, с которой ехал утром в автобусе к парому: молодую, хорошо одетую индианку, читавшую средней интеллектуальности бестселлер, — все это типично, решил он, для нового поколения сотрудников МИ-5.

Хасан окинул взглядом палубу, пытаясь отыскать место, в котором он мог бы укрыться, не привлекая к себе внимания. В носовой части парома размещалось «Кафе-Браво», однако к нему тянулась очередь человек, самое малое, в тридцать. А в кормовой — разумеется — огромный бар. Тащить туда тяжелую коробку с бутылками было неловко, однако Хасану требовалось выяснить, не увяжется ли за ним подозрительная женщина.

«Любое спиртное. Вторая порция за 1 фунт», — гласила табличка над стойкой бара, в котором Хасан уселся так, чтобы видеть все помещение сразу.

Некоторые из кафиров были до того толсты, что еле-еле дотаскивали до столиков подносы с кружками пива и хрустящим картофелем; многие опирались на палки, подсобляя ими коленям, которые подгибались под грузом их телес. Те, что помоложе, сидели, развалясь, на красных стульях, и украшенные пирсингом животы их вываливались наружу, свисая складками жира над сползавшими с бедер джинсами. Как много здесь людей бесформенных, некрасивых, подумал Хасан и немедля устыдился этой мысли, поскольку не мог точно сказать, в какой именно точке религиозная праведность обращается в разновидность расизма. Над головами посетителей бара гудел и бухал музыкальный клип — на экране женщина с обесцвеченными волосами делала минет микрофону.

Хасан задумался о жизни Пророка и о том, что в его религии Бог присутствует во всем сущем, как когда-то присутствовал в «Сунне», — в каждом повседневном поступке Пророка; различия между священным и божественным не существует, потому что для истинно верующего все свято и все чисто.

Но что, если загробная жизнь нимало не похожа на описанную в Книге, что, если она — ад с низкими потолками и лампами дневного света? Не вертоград мира и покоя, но паром кафиров?

Хасан улыбнулся и с уверенным видом собственника поставил ступню на коробку. Ему тревожиться не о чем. В такие мгновения его вера приобретала твердость адаманта.

В Дувре пришлось целый час ожидать на пустой, холодной платформе поезда до Чаринг-Кросс. Служба безопасности несколько раз объявляла по радио об оставшемся невостребованным багаже.

Крепко прижимая к себе багаж, Хасан прохаживался взад-вперед по платформе, чтобы согреться. Сквозь стеклянные двери, что вели в контору начальника станции, он видел скучающих людей, которые ждали окончания своей зябкой смены. Сколь немногие живут так, точно жизнь их что-нибудь значит, думал он, для большинства она сводится к простому времяпрепровождению.

В конце концов прибыл поезд, и Хасан отыскал пустой вагон. Было около девяти — в дороге он провел уже пятнадцать часов. Он поставил ноги на коробку, привалился затылком к подголовнику кресла и заснул в духоте.

Над головой Хасана висел плакат с изображением одинокого красного чемодана и надписью «Повышенная угроза вашей безопасности».

II

К расположенной в Вустер-парке тренировочной базе клуба «Штык» Боровски подъехал в своем маленьком немецком седане около девяти пятнадцати утра. Заказанный им большой немецкий седан все еще переделывали, следуя его указаниям, в Баварии, пока же дилер дал ему на время эту двухдверную таратайку с двигателем объемом в два литра. В сумке у Боровски лежали две пары бутсов, трусы, несколько футболок, перчатки, набор распятий и два словаря. Макс, человек, который ведал снаряжением команды, сказал ему по телефону, что сегодня игроки выйдут на поле в флуоресцентных бибах поверх полной командной формы. Боровски посмотрел в польско-английском словаре, что такое bib,[46] оказалось, — s’liniachek.[47] Англо-английский словарь определял это слово как «нагрудник, надеваемый на ребенка при кормлении»; был, правда, еще глагол bib — «употреблять спиртное в неумеренных количествах». О привычках английских футболистов «Штык» слышал много чего, однако сомневался, что главный тренер команды позволит начинать тренировку с пьяного разгула. После нее — это еще куда ни шло.

Поначалу «Штык» решил, что своенравная немецкая навигационная система завела его куда-то не туда. Тренировочная база представлялась ему несколько иначе — обычно это был поросший жесткой травой и огороженный железным заборчиком гектар земли, на краю которого стоял одноэтажный домишка, а на некотором расстоянии от домишки — мужская уборная. А сейчас перед ним предстало нечто совсем другое. Начать с того, что футбольных полей тут было семь — причем одно с трибуной для зрителей, а еще одно — с искусственным покрытием и огромным тентом. Главное здание — белое, трехэтажное, с украшенным колоннами крыльцом — напомнило «Штыку» загородный клуб в Коннектикуте, который он видел в одной американской кинокомедии. Впрочем, стоявший у ворот охранник, похоже, узнал его — улыбнулся и повел подбородком: проходите.

На втором этаже главного здания находилась столовая, в которой как раз поглощали поздний завтрак игроки основного состава. С некоторыми из них «Штык» уже познакомился, когда позировал на поле фотографам после подписания контракта, — эти покивали ему. Один уплетал тост, густо намазанный чем-то шоколадным, другие ковырялись ложками в овсянке.

«Штык» взял поднос, подтолкнул его по стойке к раздаточной. Попросил чашку чая. Он уже позавтракал (яичница и ржаной хлеб) в челсийском отеле, где жил, ожидая, когда для него подыщут квартиру, и теперь съеденное лежало в его желудке тяжелым комом.

— Смузи не хочешь, милок? — спросила из-за стойки женщина.

— Что?

Женщина показала ему бутылку.

Он покачал головой и отошел. «Смузи не хочешь, милок?» Ну что это должно означать? Слов, произносимых этими людьми, ни в одной книге не сыщешь; это он уже усвоил и потому предпринял шаги, которые позволили бы ему лучше их понимать. Он воспользовался компьютером, стоявшим в номере-офисе его отеля, и отыскал веб-сайт, который назывался interbabel.com и давал доступ к многочисленным тезаурусам и автоматическим переводчикам разговорных фраз. Interbabel.com определенно был своего рода наркотиком. Он предоставлял такое обилие возможностей, что «Штык» попросту разрывался между вариантами выбора и ощущал себя тонущим в море информации. Однако это не мешало ему ползать по всем ссылкам и значениям, по всем определениям и перепереводам: прежде чем стать профессиональным футболистом, «Штык» получил университетский диплом политолога и экономиста, которым он был обязан не покидавшему его на всех жизненных поворотах стремлению добираться во всем до сути. «Упрямый» («przymiotnik»), «упорный» («uparty») — так именовали «Штыка» газеты его родной страны.