Екатерина Шварцбраун - Куда убегает ваш утренний кофе?

• Название: Куда убегает ваш утренний кофе?
• Автор: Екатерина Шварцбраун
• Издательство: Ракета
• Жанр: Триллер
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-903064-12-0

Демона, из-за которого есть смысл оставлять книгу, которую читаешь, открытой, зовут ЭЛИЭЗЕР САР А-ДАПИМ, по-простому именуемый ДАФ (лист). Когда человек читает какую-нибудь книгу, а потом покидает комнату, оставив книгу открытой, то к книге подкрадывается ЭЛИЭЗЕР САР А-ДАПИМ, прочитывает все то, что человек читал перед этим, — и человек тотчас же забывает прочитанное.

---

Ты, конечно, понимаешь, что мне не нужно было бы обращаться к тебе в такой форме, если бы речь шла только о нас: мы могли бы и помолчать; но среди нас есть дети, иногда девочки, судьба которых мне небезразлична. А ведь им придётся иметь с этим дело.

Здоровья тебе, сил.

Пиши.

ЕП, ничего странного, откликнулся правдивым описанием самого себя, этого самого «человека»:

Aug. 1st, 01:20 pm Allzumenschliches

Сегодня я сказал:

Простые люди часто с присущим им обиженным выражением говорят мне: «рабби, вы не человек» или «рабби, вы действительно мизантроп». Почему я говорю, что они ошибаются? — Потому, что на самом деле они, в силу метафизического невежества, принимают за нечеловечность то обстоятельство, что я — неприятный, злобный, склочный, жадный и эгоистичный человек. Как человек я, по сути дела, с неприязнью отношусь даже к Богу, который меня либо раздражает, либо надоедает. С другой стороны, если мне от чего-то хорошо, например, я наелся кошерного или побывал у проститутки, то проявляю благосклонность к недостойным! Но как рабби я совершенно иной. Моя сущность не знает разделенности, какого-либо недостатка и тождественна тому и тождественна иному. Она — в три раза лучше любви; словно кристаллический нектар, благодатный океан молока, в котором спокойно текут примордиальные реки, имеющие равную приятность мне. Это не должно становиться причиной недоразумений для простых людей, ожидающих проявления моей сущности. Дело в том, что моя сущность никогда не садится в такси между мной и блохами, оставшимися на сидении после провоза собак.

Прочитав это, я сообщила ЕП приватно, что мое предыдущее сообщение о человеке было адресовано АЧ, на которого я обиделась, потому что он сказал мне, что ЕП наверняка груб и эгоистичен в постели, а после разъяснял мне, что содержится в человеке, при помощи клизмы. ЕП, как поклонник чандаяны, был чрезвычайно доволен всей историей: Вот что он рассказал:

Aug. 2nd 01:19 pm Кладбище Домашних Животных

Ночью ходили на кладбище. Совершали запретные обряды в плане моей концепции улучшения жизни ракшаси. Потом отрезали головы двадцати четырем человеческим старцам. Оставшимся мясом насильно через клизму кормили христианских младенцев. Были очень довольны.

Тогда же он написал о том, что будет, если отправить человека на ракете в космос.

Рассказ, который еще много лет для меня светился по-особому. Номер этой новости был 504. Это число с тех пор я считала счастливым, и если видела его на машинах, всегда становилась немного веселее.

Он написал об этой внушающей ужас встрече с человеком, встрече со смертью.

Новость # 504 Случай на космическом корабле, или Путешествие к внешним границам Ничто

«Она совершенно не изменилась. Ее кожа стала белее, и на ее поверхности вы заметите золотистые пятна, цвет которых притягателен для вашего взгляда. Первым вашим бессознательным побуждением, разумеется, будет охарактеризовать эти пятна как трупные, но я заранее предупреждаю не делать этого — ведь с трупными они не имеют ничего общего.»

«Мы заверяем вас, что не допустим этой ошибки, капитан.»

«Хорошо.»

Мы все прекрасно понимали, что это совершенно невозможно.

Я строго окинул помещение взглядом моих глаз, один из которых имеет красный, а другой изумрудный цвет. В солнечные дни красный глаз делается светло-желтым, а изумрудный совершенно прозрачным. В настоящий момент этого не происходило, ведь мы не видели солнца уже много лет, но темный свет из моих глаз будоражил воображение и пугал.

Ее появление в дверях зала было встречено напряженным молчанием. Она выглядела помолодевшей на десять лет, и ее кожа была совершенно белой. Ее волосы еще посветлели с того дня, когда три месяца тому назад мы последний раз видели ее живой, и были приятно уложены. В ее глазах читалось необычайное спокойствие. Вся она была миловидной и привлекательной, но что более всего притягивало взгляд человека, это пятна на коже ее — они имели оттенок золота и глазу моему делалось ароматно от них, и в каждом сознании промелькнула мысль: «вот трупные пятна». Каждый тотчас же одернул себя, поняв, что, на самом деле, они ни в коей мере не могут иметь с трупными пятнами ничего общего.

Когда я читала об этих пятнах на коже, я трогала свое лицо. Безумие нарушило мой гормональный баланс. У меня на коже были пятна. Яркие пятна. Раньше я их стыдилась, а теперь мне казалось, что они источают солнечный свет и изысканный глазной аромат. Мой изъян он превратил в чистое золото, он назвал позорные отметины наиболее притягательными, прекрасными трупными пятнами! Я пряталась, как невеста.

На лице ее не дрогнул ни один мускул, но мы поняли, что она приветствовала собравшихся. Обстановка в зале несколько разрядилась и кельнер, застывший было с подносом в самой неожиданной позе, деловито продолжил разносить вкусный радлер заказчикам.

С тихим шелестом одеяния, она подошла к капитану и кивнула. Я ответил на приветствие. Ее поведение разительно отличалось от всех поведений, которые я мог бы себе в этот момент вообразить. Все взгляды были обращены ко мне и исполнены ожидания.

Этот момент — я знала — был в точности неописуемый момент нашей встречи, по сравнению с которой реальность этого так называемого мира не стоит ломаного гроша. Если бы мы встретились, то от нечеловеческого ужаса небо обрушилось бы на землю. Мироздание существует в зазоре между нами, за счет этого несократимого расстояния. Я тысячу раз пыталась представить себе эту невозможную встречу, и вот о ней написано.

Неимоверный ужас заколыхался за моей спиной.

Я сделал шаг навстречу ей и твердо пожал руку. После этого она откинула руку в сторону и сказала:

«На моей руке и на моих щеках вы могли заметить золотистые пятна. Вы могли подумать, что это трупные пятна, но это не так. Дело в том, что то, что принято называть „трупными пятнами“, есть в действительности выделения трупной слизи, скапливающиеся на коже. Только потому они образно могут называться трупными, что выделяются из него. Когда меня оживили, то смыли слизь и на коже под ней оказались эти золотистые пятна.»

Чтобы показать присутствующим, насколько нелепы испытываемые ими предрассудки, я привлек ее к себе и поцеловал в губы. Она ответила на мой поцелуй.

Я подумал, что она сейчас может вполне откусить мне язык, ведь еще вчера она была трупом и неизвестно, вообще, неизвестно, совершенно неизвестно, что происходило с ней и где она оставалась три месяца, пока была трупом.

Словно прочитав мои мысли, она легко укусила меня в губу. Она легко укусила меня в губу, но через мгновение повторила укус, вонзив белые зубы гораздо глубже. Сначала она просто укусила меня в губу, но потом укусила в кончик языка и я подумал: «это не более того, что римляне называли morsiuncula». Но ее зубы вонзились глубже в язык мой, и еще через некоторое время она сомкнула челюсти свои и язык мой отпал от корней его, находящихся в гортани моей. И взяла она его в уста свои и отпрянула от меня. Я же ощутил сырую и зловонную пустоту в гортани моей.

Но я не сделался немым от отсутствия языка в гортани моей, ибо руки мои говорили за меня, и члены команды поразились тому, что и раньше замечали за мной, что руки мои оккультным языком знаков говорят вместо языка моего, который находится в гортани моей.

«Я люблю ее, даже если сейчас она непостижима для меня.» — Сказали руки мои. Золотая дева, державшая мой язык в устах ее, сплюнула его на ладонь и сказала:

«Возлюбленный мой! Ты ощущаешь теперь в гортани твоей мокрую неприятную пустоту, и ты не можешь выплюнуть ее наружу, потому что вокруг ковры. Знай-же, что я ощущала в мгновение, когда меня оживили: в первый миг это было всего-лишь мимолетное чувство: оно расползлось и показалось мне всем моим существом. Я ощутила в гортани моей холодную неповоротливую гнилость братских могил. Вместо языка моего в горле лежал мертвый слизень запустения. Там, где были зубы, были исчервления, а на месте неба зияла ледяная дыра, сочащаяся зловонием.»

Этот слизень запустения — слизняк, пробивший навылет фирмамент мироздания, — был радостью умирающих: моей мамы, и моей, когда я буду умирать. Я знала, что буду умирать счастливой. Неповоротливая гнилость братских могил, призрачного места нашей встречи, была мне необыкновенно приятна. Я посылала ему ссылку, в блокаду в Парке Победы работал крематорий, это место массового захоронения, место кремации.

«Позднее, — продолжала она, — когда я проходила через все это, я имею в виду — через рутину оживления, гнилость отмылась из гортани моей и опять стал вкусным язык, и небо приняло присущую ему теплоту, зубы встали на места свои, знакомые им с тех пор, когда я была девочкой. Подобно тому, как солнцем напитывается гиблость зимних холмов, преисполнилось золотом все мое существо — и лишь потом оно расширилось, произойдя из гортани моей, в которую сжалось сначала — тогда, когда я была мертвой и только начинала становиться живой.»