Владимир Пистоленко - Товарищи

• Название: Товарищи
• Автор: Владимир Пистоленко
• Издательство: Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1963

По-разному шла жизнь ребят из повести «Товарищи» до их прихода в ремесленное училище. Здесь, в училище, они впервые встретились, здесь началась их дружба.

События происходят в годы Великой Отечественной войны на Южном Урале.

У героев книги — Бориса Жутаева, Оли Писаренко, Сережи Рудакова, Васьки Мазая, Егора Бакланова — разные характеры, во многих случаях противоположное отношение к одним и тем же житейским вопросам. Это нередко вызывает между ними столкновения, серьезные конфликты, которые не скоро уйдут из памяти, а возможно, надолго оставят свои следы в жизни ребят.

Герои повести находятся в том возрасте, когда они уже не дети, но ещё и не взрослые, когда появляются новые интересы, возникают новые отношения с окружающими, появляются ранее не изведанные чувства, по-взрослому осмысливаются поступки не только других, но и свои собственные и впервые возникает чувство большой гражданственности и ответственности за них перед обществом.

Героическое время борьбы с фашизмом, труд на заводе, где ребята сами, наравне со взрослыми льют снаряды для фронта, воспитывают в подростках самостоятельность, стойкость и патриотизм.

О дальнейшей судьбе героев этой повести автор рассказывает в книге «У открытых дверей».

Для средней школы.

---

— Эй, друзья! — крикнул Жабин. — Пропустите пострадавшего! Пошли, Вася, поближе.

— Ты не слишком обо мне старайся, я не больной и сам проберусь, — недовольно буркнул Мазай, сбросил со своего плеча руку Жабина и начал проталкиваться.

Его молча пропустили к витрине. Разговоры примолкли. Ребята внимательно следили за Мазаем.

В рамке за стеклом висел свежий номер листка. В нем была всего одна статья с четко выписанным заголовком «Зазнавшийся староста». В конце листка пестрело несколько акварельных рисунков. Мазай сразу же заметил, что в центре каждого рисунка изображен человек в полосатой тельняшке, с татуировкой на руках. Не прочитав еще ни слова, по одним лишь рисункам, он понял, о ком написана статья, и хотел было тут же уйти, не читая. Но ноги не двигались с места, голова стала тяжелой-тяжелой. Мазаю показалось, что вот-вот она перетянет в сторону и он упадет на пол. Васька крепился, старался устоять на месте, ему хотелось, чтобы окружающие не заметили этой слабости, но скрыть ее было почти невозможно.

— Ты, тезка, спокойнее, — будто откуда-то издали донесся до Мазая голос Жабина. — Прочитай просто для сведения, чтобы знал, как люди врать умеют. А разговор с этими писателями мы можем и без тебя устроить. Вишь ты, прозаики нашлись, Львы Толстые…

Мазай начал читать… «Долго Мазая считали хорошим старостой, хвалили его везде и захвалили… Вовремя не указали ему на недостатки, он оторвался от товарищей, зазнался, превратился в эгоиста, стал думать только о себе, о своих личных интересах…» Взгляд Мазая скользил, прыгал по строкам. Васька не вникал в смысл отдельных слов и потому не все понимал. Наконец он дошел до того места, где рассказывалось о вчерашнем случае с ключом…

Пока Мазай читал, Жабин, колотя себя кулаками в грудь, уже многим ребятам успел рассказать, что Мазай не только не обижал Ольгу Писаренко, но всегда брал ее под защиту и любому ее обидчику готов был посчитать ребра. И сам Жабин однажды был свидетелем, как Мазай чуть не всыпал одному голубчику.

— Тезка! — закричал он, увидев, что Мазай прочитал статью. — Скажи: вранье? По злобе на тебя написали. Верно? Есть на свете такие черные вороны! Заклевать человека могут.

Все ждали ответа Мазая…

— Ты чего же молчишь, Васька? Говори!

Мазай не мог не узнать голоса. Он обернулся и почти рядом с собой увидел Сережу.

— Вот кто написал!.. И Жутаев! — сказал Васька, обращаясь к Жабину. — Вдвоем они!

— Правильно. А раз угадал — скрывать не буду. Статью написали мы с Борисом.

— Эх, вы! Друзьями называетесь! — крикнул Жабин и притиснулся поближе к Сергею. — Человек ремесленное заканчивает, а вы его на все училище опозорили. Думаешь, такие дела бесплатно проходят?

— Ты, Жабин, руками не размахивай, я их и придержать могу, — сказал Гена Широков и положил на плечо Жабина широченную ладонь. — Маленько успокойся.

— Напрасно, Жабин, горячишься, — сказал Сережа. — Не мы его опозорили — он сам себя опозорил. Скажи, Васька… по совести скажи, разве здесь неправда написана про вчерашний вечер? Хоть одно слово здесь прибавили? По совести…

— Говори, тезка, не бойся!

Мазай ничего не ответил и, грубо растолкав ребят, стремительно вышел из комнаты.

— Ему говорить нечего, — сказал кто-то из ребят. — Хорош дружок у Ольги Писаренко!

ПЕРЕД КОНЦЕРТОМ

Колесов внимательно со всех сторон осмотрел Бакланова, одетого в новый форменный костюм:

— Хорошо сидит! А ну, пройдитесь по комнате… Да не стесняйтесь, Бакланов, вы сегодня выступаете перед лучшими людьми города и области, нужно культурно выглядеть. Пройдитесь, пройдитесь!

Егор сделал несколько шагов в угол и обратно.

— За костюм можно не беспокоиться, а вот с ботинками нехорошо получается— чересчур скрипят. Вы еще за кулисами будете, а в зале уже услышат башмачную музыку. Так нельзя.

— Это я позабыл, товарищ директор: встал на всю ступню — они и заскрипели. А если ступать только на носок — ничего. Чуть-чуть скрипнут — другой и не услышит. Вот смотрите.

Егор снова прошелся по комнате, осторожно ступая на носок.

— Да, сейчас другое дело. Только, Бакланов, не забудьте об этом, выходя на сцену. И еще вот что: вихор на макушке пригладьте, а то космы поднимаются вверх, как кивер.

— Я его состригу, товарищ директор…

— Зачем же? Примочить немного нужно.

— Мочил — не помогает.

— Раз не поможет, другой, а там, глядишь, будет все как следует. Садитесь, Бакланов. Не смущайтесь, вас же приглашают — садитесь.

Колесов сел не на своем обычном месте — за столом, а у стола и показал Егору на стул рядом с собой.

— Ну как, вы довольны, что сегодня выступаете в концерте?

— Вроде доволен… — нерешительно ответил Егор и тут же сознался: — Только как-то страшно. Будто дрожь прошибает. Вот когда комиссии из дома творчества еще не было, я думал: а ну как не пропустят меня, что я буду говорить в училище? Ходил, ходил на занятия, а потом на репетиции— и все зря. А вот как сказали на комиссии, что мой номер прошел, сразу боязно стало… Вроде бы и надо выступать, а страшно.

— А вы не бойтесь, Бакланов, ведь все-таки ничего страшного здесь нет. Многие позавидовать могут.

— Я, товарищ директор, боюсь, как бы не сбиться. Петь нужно под пианино, а я еще не привык к нему: а вдруг вперед уйду или отстану? Что тогда будет? Вот почему мне и страшно.

— Главное здесь, как мне кажется, не растеряться и быть внимательным. Конечно, имеет значение и то, что вы будете выступать первый раз. Я, например, никогда не забуду свое первое выступление на районной комсомольской конференции. Был я тогда всего на год старше вас. Выбрали меня товарищи и наказ дали выступить, покритиковать райком комсомола. Наказ товарищей — серьезный наказ. Стал я готовиться. Написал свое выступление. И так мне хотелось, чтоб поскорее пришла конференция, такое было желание выступить, словно голодному человеку есть. Но вот пришла конференция, начались прения. Нужно записываться на выступления, а я никак не решусь. Передал записку, а сам все думаю: может, очередь до меня не дойдет, прения закончатся. Но выступать пришлось. Когда шел на трибуну, по спине дрожь прокатывалась. Ничего, сошло. Даже хлопали. Сильно я тогда поволновался. А если сказать вам, Бакланов, откровенно: человек всегда волнуется перед выступлением— пусть до этого он поднимался на трибуну или выходил на сцену сотню раз. Волнение — дело обычное, только одни умеют скрыть его, а другие теряются и делают глупости. Надо с малолетства привыкать управлять своими чувствами, подчинять их рассудку и воле.

Егор слушал директора не отрывая глаз. Он привык видеть Колесова строгим, требовательным, даже суровым. Сейчас же его лицо было добрым, озабоченным, а говорил он с Егором просто и задушевно, как хороший товарищ.

— Вот мне и хотелось вам сказать — не теряйтесь. Все обойдется и будет хорошо.

— Постараюсь, товарищ директор.

Колесов поднялся, положил руки на плечи Егора:

— Ну что ж, Бакланов, идите. Желаю вам большого, настоящего успеха!

— Спасибо, товарищ директор.

— Идите побродите немного по городу, постарайтесь отвлечься от мыслей о концерте. Почему не пойти, например, на набережную, посмотреть, как выглядит Урал, не осел ли лед на реке… Сегодня день прекрасный, а вечер и того лучше… Да-да, чуть не забыл: когда будете выходить на сцену, вспомните, что все наше училище ждет, волнуется за вас и желает вам большой, настоящей удачи.

КОНЕЦ ГИТАРЫ

Борис, Сережа и Коля еще с утра условились проводить вечером Егора до драмтеатра. Они уговаривали и Мазая, но он отказался, сославшись па занятость. Впрочем, никто ему не поверил, поняли, что он просто не хочет.

С того дня как Мазая «пропесочили в «Крокодиле», он подчеркнуто сторонился товарищей, разговаривал лишь при крайней необходимости, а в комнату в иные дни приходил только ночевать. Он повсюду говорил, что «продернули» его неправильно, что подвели «друзья», с которыми он хотел просто пошутить, а они и рады были придраться к случаю. Его выслушивали, не верили и начинали подшучивать. Мазай злился и пытался заводить ссору. Раньше в подгруппе Мазая его слово было законом, а в последние дни Ваську слушались неохотно, ребята старались обойтись без его вмешательства. Раньше Васька Мазай всегда был среди ребят, всегда был заводилой, а теперь нередко оставался один. Он делал вид, что не интересуется товарищами по учебе, по бывало и так, что ему хотелось раствориться в коллективе, работать как все, смеяться как все и дружить как псе.

Вот и сейчас Коля, Борис и Сережа, ожидая Егора, прихорашивались, оглядывали костюмы друг друга, а Мазай одиноко сидел у окна и медленно водил пальцами по струнам гитары. Его задумчивые, широко открытые глаза уставились в одну точку. Струны Мазай перебирал по привычке, даже не зная, какую мелодию играет.