Елизавета Полонская - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Елизавета Полонская
• Издательство: Издательство Пушкинского Дома, Издательство ООО «Первый ИПХ»
• Жанр: Поэзия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-87781-017-4

Ученица Гумилева, Полонская — единственная женщина в составе легендарной питерской литературной группы «Серапионовы братья», с которой связаны ярчайшие достижения русской литературы 1920-х годов. Именно на 1920-е годы приходится пик ее поэтического творчества. О поэзии Полонской заинтересованно писали Эйхенбаум и Кузмин, Г.Иванов и Адамович, Шкловский и Эренбург… В книгу вошли полностью первые три книги ее стихов (1921–1929), а также избранные стихи и переводы (Киплинг, Брехт, Тувим) последующих лет; немало стихотворений публикуются впервые.

---

Персонажи поэмы несомненно вымышлены; главными действующими лицами надлежало стать юной грузинской княжне, внучке нефтяного короля, влюбившейся в молодого чекиста Горелова, вступившего в Тифлис вместе с частями Красной Армии, и самому чекисту. Отметим, что сюжетно два сохранившихся наброска («Тревога» и «Революционный трибунал») явно относятся к событиям 1924 года. Что же касается сугубо личного сюжета, то, первоначально включенный в поэму, он был затем изъят из нее и составил цикл стихотворений «Еще любовь».

О том, что в процессе работы над поэмой авторские планы менялись, можно судить по стихотворению «Тифлис», где описывается октябрьское празднование в столице Грузии — в первоначальном виде оно напечатано в 1925 г. (Ленинград. № 15) под заголовком «Первое мая в Тифлисе».

Что-то в 1925-м году не позволило Полонской продолжить начатую работу над поэмой «Кавказский пленник», но написанного ей было жаль, и дважды (в 1929 и 1935 гг.) она включала ее фрагменты в свои книги. В самом начале 1925 года первоначальные отрывки поэмы (без упоминания ее названия) публиковались в ленинградской периодике; в третьей книге Полонской «Упрямый календарь» (1929) помещены «Отрывки из поэмы “Пленник”» — «Посвящение» и шесть фрагментов (слабо связанных между собой стихотворений): «Начало романа», «Родословная героя», «Героиня», «Когда любовь» (всего две строфы), «Тифлис» и «Счастье». Они составили самую большую, но далеко не полную публикацию отрывков из поэмы «Пленник»; уже в четвертой книге Полонской «Года» (1935) фрагмент «Счастье» («Чекиста любить — / Беспокойно жить…») изъяли… В настоящем издании сделана попытка реконструировать поэму с учетом всех сохранившихся в личном архиве Полонской материалов; отрывки, не вписывающиеся в первоначальный план, печатаются отдельно в разделе стихов, не вошедших в книгу «Упрямый календарь».

7. «Упрямый календарь. Стихи и поэмы 1924–1927»

Третья книга стихов Полонской «Упрямый календарь» (ее выпустило в 1929 году, «году великого перелома». Издательство писателей в Ленинграде) завершает публикацию ее поэзии досталинских лет. Подчеркнем, что самое имя диктатора не встречается ни в этой книге, ни в следующей, вышедшей в 1935-м. Однако если «Знаменья» и «Под каменным дождем» писались вообще без какой-либо оглядки на партийные установки, и читатель может ощутить полную свободу от текстов Полонской, то в «Упрямом календаре» некоторое соотнесение (боковым зрением) с «пульсом эпохи», пожалуй, уже ощутимо…

В первом разделе «Упрямого календаря» напечатаны небольшие поэмы: «Кармен» (1923), «В петле» (1923) и отрывки из поэмы «Кавказский пленник» (1924–1925).

Поэма «Кармен» — рассказ о том, как революция неожиданно и радикально меняет судьбу, уготованную прежним строем бойкой девахе с табачной фабрики, прозванной по имени героини знаменитой новеллы Мериме (Елизавета Григорьевна, кстати сказать, какое-то время работала врачом на табачной фабрике и хорошо знала жизнь работавших там женщин).

С 1920-х годов для Полонской характерна склонность к поэтическим вещам с напряженным и острым сюжетом; в этом жанре она работала и в 1930-е годы, хотя ее поэзия и становилась все менее напряженной и политически более нейтральной. Отметим, что в двадцатые годы в сюжетных ее вещах не всегда ощутима жанровая разница между собственно поэмой, циклом сюжетных стихов и длинным стихотворением. «Кармен», состоявшая из шести небольших частей, называлась поэмой, а закрывавшее «Упрямый календарь» стихотворение «Счастливая жена» (оно состояло из девяти частей) поэмой не именовалось» хотя в нем был единый сюжет, между началом и концом укладывалась вся жизнь двух молодых героев — убийцы и его жертвы, судьбы их матерей. Возможно, Полонская сознательно не поместила «Счастливую семью» в раздел поэм, а отправила в самый конец книги, чтобы облегчить ее цензурное прохождение…

Спустя шесть лет критика разоблачала Полонскую, чей метод «давал осечку там, где она пыталась поднять тему живой современности, показать нового человека»[74].

Шесть стихотворений второго раздела книги — это, преимущественно, некие зарисовки неповской России (нищие, искатели забвения в киношках, шарманщик, собачий манеж…) — в этих вещах нет, конечно, дерзкого гротеска раннего Заболоцкого, но и классовой азбучностью совфельетона или, наоборот, элегичность настроя они не страдали. Итог не случаен — пять стихотворений из шести в советские времена ни разу не перепечатывались, только одно стихотворение после смены названия («Собаки» получили выгодную прописку, став «Гамбургским манежем») цензура охотно пропустила: заметим, что этот прием показал свою действенность еще в книге «Под каменным дождем».

Третий раздел «Упрямого календаря» — восемнадцать стихов о любви; они лишены какой-либо идеологической оснастки и существуют вне исторического контекста (это пока не считалось криминалом, а потому именно эти стихи относительно легко переиздавались). Как и прежде, в любовной лирике Полонской голос сильного, независимого человека звучал узнаваемо:

Люблю, и ненавижу, и ревную,
И, стиснув зубы, замыкаю слух.
И никогда на людях не целую,
И никогда не называю вслух…

(«Романс»)

Это был голос человека, требовательного в любви и понимающего, о чем пишет:

Я суеверна и скупа,
Мне ревность жжет и сушит кровь
Я не хочу тебя терять,
Моя последняя любовь!

…………………
Пускай отсохнет мой язык,
Пусть руку отсекут мою:
Не напишу тебе стихов,
Пока тебя не разлюблю…

(«Ты спрашиваешь, почему…»)

Четвертый, последний» раздел «Упрямого календаря» — сборный (тринадцать стихотворений разного плана). Он кончается трагической «Счастливой женой», рассказом о двух матерях, зачавших в одно время:

Грозовой ночью, ночью мая,
Счастливая, ты примешь плод,
Но где-то в городе иная
С проклятьем семя понесет.

Судьбы их сыновей — запрограммированы; если о первом мы узнаем, что:

Он дремлет на плече твоем.
Ребенок, сын, кумир,
И свет от лампы над столом
Струит покой и мир, —

то судьба второго неотвратима:

А тот, как сорная трава,
Растет на пустырях.
Таит ребячья голова
Обиды, злобу, страх.

Нэповское время действия обозначено не газетными ориентирами, а видением автора:

И снова всё, как было встарь:
Вернулся хлеб, вернулся псарь, —

которое уже в 1935-м не устроит цензуру.

Дальнейший сюжет прост, как американское кино, — приходит день, когда парень-бандит, под караулив лично ему незнакомого сына «счастливой жены», сражает его ударом ножа, и что с того, что сам гибнет от рук милиции?

И легче ли тебе, сестра,
Что и того, убийцу, — тоже
Шесть пуль законных спать уложат
На снег тюремного двора?

Полонскую, растившую сына и озабоченную его судьбой, такой сюжет занимал и пугал своей реальностью, она отразила, вместе с тем, одну из социальных проблем страны, вышедшей из гражданской войны, — проблему, разрешенную потом жестоко, но без устранения ее корней.

Несколько стихотворений «Упрямого календаря» написаны на литературные темы; например, «Прощальная ода» с ее благодарным возвращением к годам парижской юности:

Кто стар и бессилен и духом нищ,
Лишь тот от тебя отречется, Париж, —

с полным осознанием невозвратности беспечной эпохи:

Мы в непраздный вступаем век.
К чему лицемерить? Прощай навек…

(Ставшая несбыточной мечта снова повидать Париж не оставляла Полонскую до самой смерти). В «Упрямый календарь» не были включены ежегодные Серапионовские оды, но вошли стихи памяти одного из самых талантливых и любимых ею Серапионов Льва Лунца («А он здесь был милее всех, / Был умный друг, простой дружок»), имя которого будет через двадцать лет заклеймено в ждановском докладе и на много лет напрочь исчезнет со страниц советских изданий; между тем, и в 1920-е честный разговор о Лунце требовал тона и качеств, которые постепенно выветривались из жизни:

Достанем из-под спуда…
Усмешку, дерзость, удаль…

Впрочем, и голос новой Полонский пробивался в «Упрямом календаре» в нестареющих строках 1924 года: