Дидерик Опперман - Ночной дозор

• Название: Ночной дозор
• Автор: Дидерик Опперман
• Жанр: Поэзия

---

я взор не отрываю от огня,

куда забросил книгу под поленья.

Там, в пламени, мелькают, что ни миг,

дракон вослед за водяным уродом

и черной головой - и мой двойник

проскальзывает под каминным сводом.

Нет, истину не опалить огнем,

она хранится, вечно наготове,

там, в сердце очага, - дымится в нем

и тлеет, чтобы возродиться в Слове,

чтоб с ним из сердца моего исчез

тревожный строй чудовищ и чудес.

МОЛИТВА О КОСТЯХ

Где ветер северный шуршит чертополохом,

все, что живет, в солончаках переморив,

вдоль ржавых проволок скользя с тяжелым вздохом,

где враны каркают и гладен даже гриф,

дозволь мне, Господи, хотя бы отдых краткий.

Мой сын, я знаю, мертв: пусть шепчут мне тайком,

что он матросом стал, что жив, что все в порядке,

быть может, у больших господ истопником

работает, что он корчмарь и славный малый...

Не больно верится! Уж вовсе ерунда,

что он удачливый контрабандист... Пожалуй,

он все-таки погиб, но, Господи, тогда

мне место укажи, где в грунт, от зноя жесткий,

он брошен и спасен от всех иных смертей,

и я могла бы знать, что два мешка известки

насыпаны давно поверх его костей.

Я так измаялась бессонницей полночной:

в церковной метрике, как рассказали мне,

его рожденья час не обозначен точно,

и гороскоп его понятен не вполне,

и не взойдет его звезда из дальней дали,

алмазом в небе не сумеет просверкнуть

всем тем, кто ныне ждет в Оранжевой, в Трансваале,

к борьбе обещанный указывая путь.

Нет, присчитать его давно пора к убитым,

поскольку, Смертью через всю страну гоним,

он слег в конце концов, измотанный плевритом,

на ферме, - и туда Она пришла за ним.

Он, брошенный в барак, потом в вагон, под стражей,

сквозь бред горячечный - штыков примкнутых строй

мог видеть в те часы, покуда лекарь вражий

подлечивал его для гибели второй.

Допрос подделанный, и вслед за ним - расплата

за жизнь, за Храфф-Рейнет и за свободу... Иль

не подлость посчитать преступником солдата?

Свобода Храфф-Рейнета... Иезекииль!

Прости сравнение, так сытая собака

несглоданную кость зароет про запас

в укромной рощице и прочь уйдет, однако

догрызть ее приходит в следующий раз.

А в полночь пятеро, такие же солдаты,

шли тело разыскать под известью, в холсте,

вдоль берега реки, взяв лампы и лопаты,

под розмарин, туда - затем, чтоб в темноте

отрыть и вновь зарыть... Во громах с небосвода

в ту ночь Ты, Господи, в наш мир, объятый тьмой

сошел поспорить со врагом людского рода

кому достанется из вас ребенок мой.

Он умер в третий раз, но кто умрет трикраты,

тот будет вечно жив: теперь и навсегда

он там, где грузчики, он там, где акробаты,

то в шахте, то в тюрьме, то в зной, то в холода

живет и не сгниет ни на каком погосте!

Могильный розмарин - позор моей земли...

Благослови, Господь, все тлеющие кости.

Я поняла за те полвека, что прошли:

весь мой родимый край - огромная могила,

над коей ветер шелестит со всех сторон,

и даже родники, журча, твердят уныло

о голоде собак, и грифов, и ворон,

народу моему, бредущему неторным

путем, позволь, Господь, навеки стать Твоим

зеркальным образом, и в белом, в желтом, в черном

в любом из нас Твой огнь да будет негасим.

ХРОНИКА КРИСТИНЫ

(Цикл)

БАРЫШНЯ

Восторжена, свежа и молода

была Кристина той порой, когда

служить явилась в миссию в Липкейле,

и лошадь не застаивалась в стойле,

наездницей пускаема в карьер

в холмы летела; но миссионер,

угрюмый Гуннар, и его супруга

настаивали, что в часы досуга

Кристина быть обязана иной,

не забывать, кто белый, кто цветной,

и заниматься чем велят. В ограде

ей приказали жить, к ее досаде,

чтоб распорядок был предельно прост:

орган, больница, Библия и пост.

Пришлось Кристине изменить привычкам:

уже ни ласточкам, ни певчим птичкам

вниманья не дарить, - лишь в поздний час

ей было слышно, как безбожный пляс

за низкорослой рощицей папайи

ведут новокрещенцы-шалопаи.

Однако Бог, когда черед настал,

иную участь ей предначертал.

ПРИЧАСТИЕ

Обедня началась уже давно;

у алтаря облатки и вино

делил угрюмый Гуннар, - но нежданно,

от духоты, быть может, у органа

она сомлела посреди игры...

К ней подошли три черные сестры

и вынесли в волнении великом

на воздух захлебнувшуюся криком.

Не скоро, но поведала она:

- Я выше гор была вознесена

над грозной бездною, над преисподней,

и речью там застигнута Господней:

- Готовься с новой встретиться судьбой:

был только что Липкейл перед тобой,

но ныне покажу тебе, Кристина,

сколь мука разнородных тел едина.

Наперекор законам и годам,

пять раз тебе иную плоть я дам,

чужую боль ты осознаешь въяве.

- Я возражать, о Господи, не вправе.

- Тогда тебе надежду подаю:

чужая скорбь да умягчит твою.

ДИКАЯ СОБАКА

Теперь Кристина, к горькому стыду,

умела думать только про еду,

скулила долго, жалобно, несыто,

и плеткою бывала часто бита,

потом, в крови, она к траве, к воде

плелась, гонимая инстинктом, где

могла попить и подлечиться тоже.

Ее кормил хозяин чернокожий,

однако цепь надоедает псу:

Кристина убежала жить в лесу,

свободой наслаждаться тихомолком.

Когда луна восходит над поселком

и тихо проплывает над листвой,

зулусы часто слышат долгий вой:

в чащобе, в приступе голодной муки,

четвероногий, нет, четверорукий,

зверь красноглазый, в сваляной шерсти,

канавами решается ползти,

к жилью влекомый запахом съестного,

но скоро в чащу уползает снова,

чтоб до норы, от страшных плеток прочь,

в сосцах отвисших брюхо доволочь.

ЗУЛУССКАЯ ДЕВУШКА

Подошвы пылью ржавой замарав,

бежит она среди созревших трав;

и волосы, как проволока, жестки

ее, вовек не знавшие расчески,

а жаром солнца грудь и рамена

закалены, как бронза, дочерна.

Термитники, холмы, - и год за годом

в селеньях мор вослед за недородом,

и вот она однажды забрела

в дом к бедному, что, бросивши дела,

хлестал семь дней в неделю виски, чтобы

уврачеваться от тоски и злобы.

Там, голодна почти до забытья,

она спросила хлеба и питья...

Цвели цветы колючие... И звонко

она пророчила в лицо подонка...

Полиция не дремлет - посему

Кристина мигом брошена в тюрьму;

потом - уходит в горы; хворой, слабой,

то за змеей охотясь, то за жабой,

бессильно шепчет: - Господи благой,

ужели пищи не найду другой?

КАМЕННЫЙ ХОЛМ

Себя в исконном теле ощутив,

она в душе услышала призыв:

иди и проповедуй с должным рвеньем

в пустыне горной скалам и каменьям.

Немотствовали камни, - но привлек

ее вниманье злобный хохоток,

шуршавший за спиной, не затихая:

здесь община, тупая и глухая,

над ней глумилась гнусно меж собой.

Свершая предрешенное судьбой,

Кристина медленно вобрать сумела

конечности веснушчатые в тело

свое, подобна ставши до конца

как бы цыпленку в скорлупе яйца,

окуклилась, повисла в мертвой точке:

зародыш в изначальной оболочке.

И прорекла: "Не прячьте же зениц,

внемлите". И десятки странных лиц,

овально-напряженных, скально-грубых,

то одноглазых, то заячьегубых,

на черепашьих лапках поползли

внять о начале мира и земли.

РОЩА ПАПАЙИ

Средь зарослей папайи, при луне,

смежа глаза в подобном смерти сне,

воздевши руки, замерла Кристина...

К утру ее стопы всосала глина:

земля была достаточно сыра,

чтоб напитать их, - ибо два бедра

и стан ее в немыслимые сроки

срослись и обратились в ствол высокий,

напоенные влагой корневой,

нагие руки обросли листвой,

и в два плода преобразились пясти.

Они зашелестели: "Мы во власти

одной: самцы и самки, все в миру

вовлечены в единую игру,

никто Зеленым Ветром не унижен,

ни танца не лишен, ни обездвижен..."

Но, приготовясь древом быть навек,

вдруг видит: к ней подходит дровосек,

под топором за веной рвется вена,

и - женщина рождается мгновенно...

Ей мнится ложью цепь метаморфоз,

но голубь возлетел с ее волос.

АРБУЗ

Видение сменилось, - в должный срок

ей переполнил тело рдяный сок;

от солнца - жар, от родника - прохлада,

сок забродил, как сусло винограда,

разбухло тело, в нем на нет сошла

и тонкость рук, и белизна чела,

и, облекаясь шаровидной формой,

печалилась она: "За что позор мой?

В великий голод высеяно зло,

а зла зерно, когда оно взошло,

на пользу служит не одной ли злобе?"