Яков Полонский - Стихи

• Название: Стихи
• Автор: Яков Полонский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Поэзия
• Год: 1981

Яков Петрович Полонский (1819–1898) — замечательный лирик, обладающий в наивысшей степени тем, что Белинский в статье о нем назвал «чистым элементом поэзии». В его творчестве отразилась история всей русской классической поэзии XIX века: Полонский — младший современник Жуковского и старший современник Блока. В книгу вошли избранные стихотворения поэта.

---

ПОЛЯРНЫЕ ЛЬДЫ

У нас весна, а там — отбитые волнами,
Плывут громады льдин — плывут они в туман —
Плывут и в ясный день и — тают под лучами,
          Роняя слезы в океан.

То буря обдает их пеной и ломает,
То в штиль, когда заря сливается с зарей,
Холодный океан столбами отражает
          Всю ночь румянец их больной.

Им жаль полярных стран величья ледяного,
И — тянет их на юг, на этот бережок,
На эти камни, где нам очага родного
          Меж сосен слышится дымок.

И не вернуться им в предел родного края,
И к нашим берегам они не доплывут;
Одни лишь вздохи их, к нам с ветром долетая,
          Весной дышать нам не дают…

Уж зелень на холмах, уж почки на березах;
Но день нахмурился и — моросит снежок. —
Не так ли мы вчера тонули в теплых грезах…
          А нынче веет холодок.

<1871>

«Блажен озлобленный поэт…»**

         Блажен озлобленный поэт,
Будь он хоть нравственный калека,
Ему венцы, ему привет
Детей озлобленного века.

         Он как титан колеблет тьму,
Ища то выхода, то света,
Не людям верит он — уму,
И от богов не ждет ответа.

         Своим пророческим стихом
Тревожа сон мужей солидных,
Он сам страдает под ярмом
Противоречий очевидных.

         Всем пылом сердца своего
Любя, он маски не выносит
И покупного ничего
В замену счастия не просит.

         Яд в глубине его страстей,
Спасенье — в силе отрицанья,
В любви — зародыши идей,
В идеях — выход из страданья.

         Невольный крик его — наш крик,
Его пороки — наши, наши!
Он с нами пьет из общей чаши,
Как мы отравлен — и велик.

1872

КАЗИМИР ВЕЛИКИЙ**

Посв. памяти А. Ф. Гильфердинга[15]

1

В расписных санях, ковром покрытых,
          Нараспашку, в бурке боевой,
Казимир, круль польский, мчится в Краков
          С молодой, веселою женой.

К ночи он домой спешит с охоты;
          Позвонки бренчат на хомутах;
Впереди, на всем скаку, не видно,
          Кто трубит, вздымая снежный прах;

Позади в санях несется свита…
          Ясный месяц выглянул едва…
Из саней торчат собачьи морды,
          Свесилась оленья голова…

Казимир на пир спешит с охоты;
          В новом замке ждут его давно
Воеводы, шляхта, краковянки,
          Музыка, и танцы, и вино.

Но не в духе круль: насупил брови,
          На морозе дышит горячо.
Королева с ласкою склонилась
          На его могучее плечо.

«Что с тобою, государь мой?! друг мой?
          У тебя такой сердитый вид…
Или ты охотой недоволен?
          Или мною? — на меня сердит?..»

«Хороши мы! — молвил он с досадой. —
          Хороши мы! Голодает край.
Хлопы мрут, — а мы и не слыхали,
          Что у нас в краю неурожай!..

Погляди-ка, едет ли за нами
          Тот гусляр, что встретили мы там…
Пусть-ка он споет магнатам нашим
          То, что спьяна пел он лесникам…»

Мчатся кони, резче раздается
          Звук рогов и топот, — и встает
Над заснувшим Краковом зубчатой
          Башни тень, с огнями у ворот.

2

В замке светят фонари и лампы,
          Музыка и пир идет горой.
Казимир сидит в полукафтанье,
          Подпирает бороду рукой.

Борода вперед выходит клином,
          Волосы подстрижены в кружок.
Перед ним с вином стоит на блюде
          В золотой оправе турий рог;

Позади — в чешуйчатых кольчугах
          Стражников колеблющийся строй;
Над его бровями дума бродит,
          Точно тень от тучи грозовой.

Утомилась пляской королева,
          Дышит зноем молодая грудь,
Пышут щеки, светится улыбка:
          «Государь мой, веселее будь!..

Гусляра вели позвать, покуда
          Гости не успели задремать».
И к гостям идет она, и гости
          — Гусляра, — кричат, — скорей позвать!

3

Стихли трубы, бубны и цимбалы;
          И, венгерским жажду утоля,
Чинно сели под столбами залы
          Воеводы, гости короля.

А у ног хозяйки-королевы,
          Не на табуретах и скамьях,
На ступеньках трона сели панны,
          С розовой усмешкой на устах.

Ждут, — и вот на праздник королевский
          Сквозь толпу идет, как на базар,
В серой свитке, в обуви ремянной.
          Из народа вызванный гусляр.

От него надворной веет стужей,
          Искры снега тают в волосах,
И как тень лежит румянец сизый
          На его обветренных щеках.

Низко перед царственной четою
          Преклонясь косматой головой,
На ремнях повиснувшие гусли
          Поддержал он левою рукой,

Правую подобострастно к сердцу
          Он прижал, отдав поклон гостям.
«Начинай!» — и дрогнувшие пальцы
          Звонко пробежали по струнам.

Подмигнул король своей супруге,
          Гости брови подняли: гусляр
Затянул про славные походы
          На соседей, немцев и татар…

Не успел он кончить этой песни —
          Крики «Vivat!» огласили зал;
Только круль махнул рукой, нахмурясь:
          Дескать, песни эти я слыхал!

«Пой другую!» — и, потупив очи,
          Прославлять стал молодой певец
Молодость и чары королевы
          И любовь — щедрот ее венец.

Не успел он кончить этой песни —
          Крики «Vivat!» огласили зал;
Только круль сердито сдвинул брови:
          Дескать, песни эти я слыхал!

«Каждый шляхтич, — молвил он, — поет их
          На ухо возлюбленной своей;
Спой мне песню ту, что пел ты в хате
          Лесника, — та будет поновей…

Да не бойся!» —
          Но гусляр, как будто
К пытке присужденный, побледнел…
          И, как пленник, дико озираясь,
Заунывным голосом запел:

«Ох, вы хлопы, ой, вы божьи люди!
          Не враги трубят в победный рог,
По пустым полям шагает голод
          И кого ни встретит — валит с ног.

Продает за пуд муки корову,
          Продает последнего конька.
Ой, не плачь, родная, по ребенке!
          Грудь твоя давно без молока.

Ой, не плачь ты, хлопец, по дивчине!
          По весне авось помрешь и ты…
Уж растут, должно быть к урожаю,
          На кладбищах новые кресты…

Уж на хлеб, должно быть к урожаю,
          Цены, что ни день, растут, растут.
Только паны потирают руки —
          Выгодно свой хлебец продают».

Не успел он кончить этой песни:
          «Правда ли?» — вдруг вскрикнул Казимир
И привстал, и в гневе, весь багровый,
          Озирает онемевший пир.

Поднялись, дрожат, бледнеют гости.
          «Что же вы не славите певца?!
Божья правда шла с ним из народа
          И дошла до нашего лица…

Завтра же, в подрыв корысти вашей,
          Я мои амбары отопру…
Вы… лжецы! глядите: я, король ваш,
          Кланяюсь, за правду, гусляру…»

И, певцу поклон отвесив, вышел
          Казимир, — и пир его притих…
«Хлопский круль!» — в сенях бормочут паны…
          «Хлопский круль!» — лепечут жены их.

Онемел гусляр, поник, не слышит
          Ни угроз, ни ропота кругом…
Гнев Великого велик был, страшен —
          И отраден, как в засуху гром!

<1874>

ИЗ БУРДИЛЬЁНА**