Татьяна Бобровникова - Сципион Африканский

• Название: Сципион Африканский
• Автор: Татьяна Бобровникова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-235-02306-4

Известно, что победа, которую одержал Сципион Старший над Ганнибалом, ознаменовала закат Карфагена и положила начало восхождению Рима на вершину власти и могущества. Сципион Старший как полководец ни в чем не уступает Александру Македонскому и Гаю Юлию Цезарю, а как человек, пожалуй, даже выше их. Победив Ганнибала, он не потребовал его головы и не разрушил Карфагена. Он не мстил убийцам своего отца, а один из них, нумидийский царь Масинисса, стал его преданным другом. У него не было предрассудков. Он любил тогда уже слабую Грецию и преклонялся перед ее культурой, что было не к лицу римлянину его эпохи. Он мог получить неограниченную власть над Римом, но не захотел власти.

---

И Ганнибал заклинал Сципиона помнить об этом, не давать новой битвы и немедля заключить мир. Риму он уступал Испанию, Сицилию и острова. Такой мир, по словам Ганнибала, должен был покрыть Публия неувядаемой славой.

Сципион отвечал вождю пунийцев, как всегда, вежливо, но более холодно. Он сказал, что принял бы условия Ганнибала, если бы он явился с ними к нему в Сицилию. Но Ганнибал опоздал. Карфагеняне успели запятнать себя клятвопреступлением. «Что остается теперь делать? Поставь себя на мое место и отвечай. Не изъять ли из договора наиболее тяжелые для вас условия? Для того разве, чтобы карфагеняне получили награду за свое преступление и взяли себе за правило награждать своих благодетелей вероломством». В заключение он объявил, что его условие — безоговорочная сдача карфагенян (Polyb., XV, 6, 8; ср.: Liv., XXX, 30–31).

Несомненно, Ганнибал, всегда умевший понять характер противника и самым блистательным образом воспользоваться его слабостями, обративший в свою пользу дерзкую запальчивость Гая Фламиния и глупое тщеславие Варрона, и теперь хотел воспользоваться тем же приемом. Он много должен был слышать о своем молодом противнике и совсем недавно был свидетелем его поступка с лазутчиками. Он знал, что римлянин горд и великодушен. И он постарался разжалобить его и ослепить невиданным зрелищем: у ног его сам грозный Ганнибал. Но он ошибся. Вероятно, Ганнибал принял бы теперь любые условия. Но Карфаген никогда не пошел бы на это. Оставалось принять вызов.

ЗАМА (202 г. до н. э.)

Теперь должно было совершиться то, о чем семнадцать лет мечтал Ганнибал. Судьба войны должна была решиться в одной битве. Но совсем иначе, чем он предполагал.

Карфагеняне, видимо, уповали на победу. Зато римлян в городе охватил смертельный страх. Имя грозного Баркида доныне наводило на них ужас. Старый Фабий пророчил, «что как раз теперь государство стремительно летит навстречу опасности. Ведь в Африке, под стенами Карфагена, Ганнибал будет сражаться еще ожесточеннее, и Сципиону предстоит встреча с воинами, на руках у которых еще не высохла кровь многочисленных полководцев — диктаторов и консулов. Город снова пришел в смятение и, хотя война была перенесена в Африку, поверил, что беда подступила к Риму ближе прежнего» (Plut. Fab., 26).

Каковы были чувства самого Ганнибала, мы не знаем. Но Публий Корнелий воротился в римский лагерь таким счастливым и веселым, словно уже одержал победу, а не готовился к страшной битве. Он был горд и ясен (Liv., XXX, 32). Что-то торжественное и спокойное чувствовалось в нем. Он говорил друзьям о величии предстоящего. До наступления завтрашней ночи, сказал он, мы будем знать, Рим или Карфаген будет диктовать законы народам (ibid.).

Взошедшее солнце озарило обе армии. «Никогда еще не было столь испытанных в бою войск, столь счастливых и искусных в военном деле полководцев, никогда еще не сулила судьба борющимся столь ценных наград. Победителю предстояло получить власть… над всеми дотоле известными нам странами мира, — говорит Полибий. — Неужели кто-нибудь может остаться безучастным к повести об этом событии?» (Polyb., XV, 9, 3–5).

Оба вождя, по словам Полибия, проявили все свое искусство в расстановке войск. Ганнибал поставил свою армию в три линии: впереди лигуры, кельты, балеары, мавры, числом около 12 тысяч. Во втором ряду были карфагеняне и ливийцы. Последними стояли наемники — старая гвардия Ганнибала. Они-то, по мысли полководца, и должны были решить исход битвы. Фланги его прикрывала конница. Впереди всех стояли 80 слонов, которым предстояло прорвать линию врага и смять его.

Сципион поставил свое войско тоже в три ряда: hastati, principes, triarii.[89] Все они были разделены на маленькие самостоятельные отряды-манипулы. Он расположил их друг за другом, колоннами, так что между ними образовались как бы живые коридоры. Коридоры эти он заполнил легковооруженными юношами, державшими в руках обитые железом дротики, которые, словно ручные катапульты, они должны были метать в слонов. В любой момент они могли укрыться в поперечные проходы между манипулами (Polyb., XV, 9, 6–10; 11, 1–4; Арр. Lyb., 173). Конница была на флангах, на левом командовал Лелий, на правом — Масинисса. Сам Сципион стоял в центре.

Вожди обходили воинов и, по обычаю, ободряли их. Публий Сципион просил их быть достойными самих себя и своей родины и помнить, что победа над врагом даст римлянам власть над всем миром.

— Если же битва окончится несчастливо, павшие в битве воины найдут себе в смерти за родину прекраснейший памятник, а бежавшие с поля трусы покроют остаток дней своих позором и бесчестьем… Итак, когда судьба обещает нам великолепнейшую награду, победим ли мы или ляжем мертвыми, неужели мы покажем себя низкими глупцами и из привязанности к жизни отринем высшее благо и примем на себя величайшие беды! (Polyb., XV, 10).{40}

Сказав это, «Сципион выпрямился: лицо его было так радостно, будто победа уже одержана» (Liv., XXX, 32).

Ганнибал же напоминал своим солдатам о непрерывных победах в течение семнадцати лет. А сейчас перед ними ничтожная горстка воинов, не сравнимая с армиями, которые они разбивали при Требии, Тразименах и Каннах. Это какой-то сброд. И он призывал их помнить, что все называют их непобедимыми воинами. После этого был дан сигнал к битве.

Атаку начали слоны. Однако римляне сразу напугали животных звуками рожков и оттеснили в заранее приготовленные Сципионом живые коридоры, где легковооруженные, метая в них дротики, выгнали их за линию фронта. Пользуясь смятением, Лелий и Масинисса одновременно ударили на конницу врага и обратили ее в бегство. Сами они бросились в погоню. Теперь пехоте одной предстояло завершить битву. Оба войска грозно и мерно сходились. Когда они сошлись близко, римляне разом ударили мечами о щиты и издали дружный боевой клич. И воины Ганнибала в ответ закричали. Но это был нестройный и беспорядочный шум, ибо войско их было разноплеменным.

«Много смешалося здесь языков разноземных народов», — вспоминает Полибий слова Гомера. Пестро было и вооружение карфагенян. Римляне же облачены были в блестящие доспехи, на груди у них сверкал медный нагрудник, а шлем украшал великолепный султан из перьев красного или черного цвета, почти в локоть длиной. Воины казались, по словам очевидцев, почти вдвое выше ростом, и колыхающийся султан придавал им красивый и внушительный вид, «ибо вооружение римлянина и обороняет его, и поднимает его дух» (Polyb., VI, 23; XV, 15, 8).

Однако трудно было римлянам, ибо наемники Ганнибала были много сильнее и ловчее и в рукопашной битве брали верх. Но все же они шаг за шагом теснили врага, ибо боевой строй Сципиона имел огромные преимущества. На беду еще карфагеняне, составлявшие второй ряд ганнибалова войска, дрогнули и отступили. В ярости военачальник велел наемникам выставить вперед копья и не пускать пунийцев в строй. Так карфагеняне и погибли жалкой смертью, частью перебитые римлянами, а частью своими же товарищами.

Пространство между сражающимися было залито кровью, завалено горами тел убитых и раненых, истекавших кровью. Сципион звуками труб отозвал своих назад, велел перенести всех раненых в тыл и перестроил армию. В центр он поставил hastati, а principes и triarii расположил тесно сомкнутым строем на флангах. Войска с новой яростью кинулись друг на друга. «Сражающиеся считали своим долгом держаться на своих местах до последнего издыхания. Наконец возвратились из погони за конницей Масинисса и Лелий» и ударили врагу в тыл. Большая часть воинов Ганнибала была перебита тут же на месте. Остальные кинулись врассыпную. Римляне бросились в погоню. Только жалкие остатки карфагенской армии успели скрыться. Сам Ганнибал, говорят, стрелой несся к Гадрумету, а Масинисса неотступно гнался за ним, мечтая взять живым и покрыться бессмертной славой. Но Ганнибал успел проскакать в ворота.[90] Римлян, согласно Полибию, пало около полутора тысяч, карфагенян около десяти тысяч, немного менее было взято в плен.[91] Это был конец (Polyb., XV, 10–14; ср.: Liv., XXX, 33–35).{41}

Подводя итоги этой великой битвы, Полибий отдает должное гению Ганнибала. «Он сделал все так, как только может и обязан сделать доблестный вождь», — говорит он. Прежде всего Ганнибал вступил в переговоры с римским военачальником, а это значит, что предыдущие успехи не затмили ему разум. Когда же его принудили дать битву, он проявил в ней все свое военное искусство. Чтобы разорвать римские ряды, он поставил вперед слонов. Затем он поставил наемников, затем карфагенян и только под конец лучших и испытанных воинов, рассчитывая, что силы римлян истощатся, а главное, оружие притупится и тогда-то они столкнутся с его ветеранами.