Софья Пророкова - Репин

• Название: Репин
• Автор: Софья Пророкова
• Издательство: ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

Книга рассказывает о человеке, восемь десятков лет не выпускавшем кисти из рук, прошедшему путь от чугуевского богомаза до всемирно известного художника, И. Е. Репине.

---

— Пойдемте отсюда, — говорю я спутнику, — это нестерпимо!

— Да вы вникните в эти работы, всмотритесь, нельзя же так голословно порицать…

Знакомый голос, я обернулся.

Это говорила обиженно, до раздражения, Е. Н. Званцева, директриса школы г. Бакста. Так было странно видеть почтенную фигуру женщины и слышать красивый тембр ее голоса в этом чаду миазмов художественного разложения, в этой оргии пластического невежества.

— Посмотрите на эти изломанные колбасы-оглобли вместо рук; мешки, набитые трухой, вместо животов; исковерканные, изломанные кисти, следки, вроде лаптей… И какая дерзость и цинизм: женская модель в колоссальную величину с такими негодными средствами!

…Неужели руководитель находит это возможным для выставки? Кто может выносить этот кошмар холстов!!

— Да, у нас здесь была Академия и очень хвалила все это, — говорит с достоинством г-жа Званцева.

Я: Какая Академия? Не может быть! Да будет проклята Академия, которая может одобрять такой вандализм форм… И эта дикая размалевка разнузданных невежд! Красят организмы, как заборы!

Да им только и красить заборы.

И я выскочил на улицу, не прощаясь».

После этой ссоры возле ярких и сумбурных полотен Репин встречался со Званцевой не раз. Он приходил ей на помощь, когда она особенно нуждалась. А так бывало: школа дохода не приносила, маленькое имение тоже не было прибыльным.

Рассказывают, что Репин устроил как-то для Званцевой заказ на копию со своего портрета Николая II. Заказ этот был очень выгодным. Елизавета Николаевна долго мучилась, но копию сделала. Репин по ней прошелся, даже ее подписал. Это была авторизованная копия, которая всегда ценилась дороже.

К. И. Чуковский рассказал нам о своем знакомстве со Званцевой в Петербурге. Он бывал на литературных «средах» у писателя Вячеслава Иванова. Эти встречи происходили в здании, где на верхнем этаже помещалась рисовальная школа Званцевой.

«Каждую среду, — вспоминает Корней Иванович, — Званцева подходила ко мне и долго расспрашивала о Репине: как он работает, в каком настроении, как ему живется. Расспрашивала настойчиво, с какой-то, я бы сказал, ревнивой заинтересованностью в мельчайших подробностях жизни и творчества Репина. В этих расспросах чувствовалась даже плохо скрываемая горечь».

После октябрьской революции Званцева уехала сначала в Нижний — в семью брата, а потом в Москву. Деятельный характер толкал ее на поиски полезного дела.

Сироты, бездомные, беспризорные ребята бродили по улицам, ютились в подвалах. Е. Н. Званцева отдала свое большое, доброе сердце ребятам, у которых не было матерей. Она работала в детском доме и тут, может быть, впервые почувствовала наибольшее удовлетворение от своего труда.

Даже почти забросила искусство. Она всегда была очень строга к себе, а в конце жизни почти не писала. Ей казалось, что при ее данных она не должна этим заниматься.

Но это была излишняя скромность. Репин не зря считал ее способной. Не было только у нее веры в себя и того неудержимого упрямства, без которого не создается художник.

Званцева так и не вышла замуж, всю жизнь оставалась одинокой. У нее было свое, особенное, очень глубокое чувство к Репину. Но жизнь с ним не удалась. Она не смогла пренебречь устоями семьи и соединить свою жизнь с человеком, который был ей так дорог. Они оба пережили большую драму.

Для Репина она кончилась тем, что он встретился с женщиной, которая не посмотрела на условности морали. Нордман открыто поселилась с Репиным и не страдала из-за каких-то формальностей.

Званцева на такую роль не пошла, но ее личная жизнь была разбита.

В семье старались со Званцевой о Репине не говорить. Знали: ей это больно. Она сама часто рассказывала своему любимому племяннику Мише о великом художнике, о том, что в его искусстве любила, и его научила ценить большого мастера. Но никто никогда не осмеливался заговорить с тетей Лизой о Репине вне его картин.

Званцева хотела, чтобы племянник Миша стал художником. Она пригласила его к себе в Москву, нашла преподавателя. В 1922 году М. П. Званцев приехал в столицу, прошел пешком через весь город в Сокольники, — трамваи тогда еще не ходили, — и вошел в детский дом. Его обступили ребята. Они сказали:

— Тетя Лиза вчера умерла.

Когда-то Званцева писала Репину, что в их роду почти все умирают рано от сердечной болезни. Так же случилось и с ней. Она болела всего один день.

Перед смертью она завещала своей приятельнице, с которой жила в одной комнате, передать письма Репина к ней — племяннику. Она оставляла ему самое дорогое. Последние ее мысли были о Репине.

Недавно выяснилось, что Репин написал еще третий портрет, маслом, с Е. Н. Званцевой. Он долгое время был в семье ее брата Петра Николаевича, потом его привезли для продажи в Москву. Позже портрет попал за границу. Несколько лет назад искусствовед Н. И. Соколова видела его в шведском музее в Стокгольме. В семье его называли портретом тети Лизы в красном платке. Он размера небольшого, написан на картоне. Званцева изображена в профиль и вся закутана в красный платок.

Когда Репин гостил летом в Тарталеях, Званцева позировала ему для образа божьей матери. Образ этот долгое время был у брата Елизаветы Николаевны, потом его также продали.

В обрывке письма Званцевой к Репину она писала ему, что работает над этюдом спящего Павлуши. Это брат Михаила Петровича Званцева, ее племянник. Этюд этот висит сейчас в доме у Михаила Петровича рядом с прелестным портретом сестры Лизаньки, написанной Е. Н. Званцевой. Это та самая Лизанька, о которой Репин спрашивал в письмах, она казалась ему похожей на его знакомую пианистку Ментер.

Из-за чрезмерной требовательности к себе Званцева многое из своих работ уничтожала. Поэтому этюды в Горьком и несколько стершихся пастельных портретов в семье родных, живущих в Москве, — это то немногое, что напоминает о художнице, которую считал такой одаренной И. Е. Репин.

На репинскую выставку в Москве в 1957 году прибыл из Финляндии и портрет Званцевой. Вот он, мы стоим рядом с портретом, с которым Репин не разлучался в течение сорока одного года.

Но что это? Что за сукровичный фон, так грубо писанный и такой чужой здесь? Как он мешает самой фигуре, чудесно вылепленному лицу Званцевой, ее широко и нежно написанным рукам!

Случилось так, что Репин незадолго до смерти взял из столовой этот портрет в свою мастерскую и записал серый фон розовой краской.

Он что-то хотел сказать этим розовым фоном. Прощаясь с жизнью, он снова ласкал своими кистями дорогой ему образ любимой девушки.

Искалеченный портрет в нашем представлении сейчас сливается с уродливо сложившейся судьбой художника и его прекрасной модели. Этот фон внес в портрет такую же досадную нелепость, какая отличала все отношения между этими двумя людьми, глубоко любившими друг друга.

ОТ БОРЬБЫ — К НЕПРОТИВЛЕНИЮ

Только через семь лет после знакомства с Толстым Репин создал его первый портрет. В 1887 году он был гостем в Ясной Поляне.

С той поры Репин писал и рисовал писателя при каждой встрече, влюбленный в его лицо, фигуру, руки. Он написал его в кабинете за работой и за сохой на поле бедной вдовы, босиком во весь рост в час молитвы и в розовом кресле, лежащим под деревом в солнечных бликах и в строгой черной блузе с книгой в руке.

Мы знаем множество беглых зарисовок с писателя, и они доносят до наших дней образ гениального художника слова во всей его неповторимости. По репинским портретам и рисункам мы вспоминаем, каким был Толстой в последние годы жизни.

Сейчас известно свыше семидесяти портретов и рисунков Репина с Толстого и членов его семьи.

Талантливые, глубокие и прекрасные по живописи красочные характеристики великого писателя!

Но отношения между великим художником и великим писателем продолжали оставаться напряженно противоречивыми. Столкнулись два человека: один с проповедью борьбы, другой с проповедью непротивления.

В своих воспоминаниях о Толстом Репин написал с предельной откровенностью:

«Для меня духовная атмосфера Льва Николаевича всегда была обуревающей, захватывающей. При нем, как загипнотизированный, я мог только подчиняться его воле. В его присутствии всякое положение, высказанное им, казалось мне бесспорным».

Но стоило ему освободиться от этой «обуревающей» атмосферы, как все в нем возмущалось против нее, и он старался сбросить с себя опутывающие мозг тенеты.

Репин узнал Толстого в ту пору, когда проповедь увлекала писателя больше искусства. В начале восьмидесятых годов Толстой написал «Исповедь» и работал над трактатом «Так что же нам делать?».

Все, что появлялось в печати, Репин читал. Вдали от автора этих книг с ним спорил, в его присутствии немел.