Диана Крымская - Черная роза

• Название: Черная роза
• Автор: Диана Крымская
• Жанр: Исторические любовные романы

В «Чёрной Розе» есть всё то, что может понравиться романтичным натурам, любящим псевдоисторические любовные романы: брак по королевскому приказу, ненависть, перерождающаяся в любовь, переодевания, похищения, поединки, интриги, коварные злодеи (и злодейки!) и — страстная любовь.

Редакция авторская, рисунки Татьяны Гавриловой.

---

— Я видела мессира Лавуа, — сказала Дом. — Он показался мне человеком честным и порядочным.

— Так оно и есть, Мари! Новый комендант очень хороший человек. Он пришел как-то раз на кухню — я все еще жила в замке — и сказал, что надо пойти в комнату к монсеньору и перестелить ему постель… Да, Мари! Я забыла… Тот человек, который изрубил пол-гарнизона, — его все называли монсеньором. Он все то время, что я ухаживала за ранеными, находился в Шиноне. Но нам, простым женщинам, конечно, ничего не говорили. И мы не знали, где он и что с ним. Когда служанки услышали, что надо подняться в комнату к этому ужасному великану, — все, кроме меня, подняли вой и плач, так что мессир Лавуа даже растерялся. Он прикрикнул на них. Сказал, что монсеньор совсем не чудовище о трех головах, и что бояться его нечего. Он посмотрел на меня и спросил, кто я и как меня зовут. Я ответила. Комендант произнес: «Тереза! Ты одна здесь не трясешься от страха. Я вижу, что ты смелая и рассудительная женщина, и ты пойдешь со мной к монсеньору.» И я пошла за ним.

Комната монсеньора была на втором этаже. Я вошла туда, стараясь казаться спокойной, хотя сердце у меня ушло в пятки, а ноги подкашивались. Я была уверена, что увижу великана, огромного, как гора, со свирепым злобным лицом, с кулачищами как кувалды в кузнице, который не говорит, а рычит, как медведь. Но, хоть я его и боялась, я помнила, что это он убил сына и племянника дю Буа, и я одновременно чувствовала к этому неведомому монсеньору благодарность.

Но около окна стоял вовсе не великан, а просто мужчина, очень высокий, конечно. Он оглянулся, — и я увидела, что он очень изможденный, бледный и худой. У него были длинные немного вьющиеся черные волосы и бородка с проседью. И очень красивые серые глаза, с такими длинными ресницами, каким иная девушка бы позавидовала. «Вот, — сказал ему комендант, — монсеньор, я привел к вам служанку. Она перестелит вам постель.» «Благодарю вас, мессир Лавуа», — ответил монсеньор. Голос у него был тоже совсем не такой, как я ожидала, — тихий и такой глубокий. Он просто проникал в самое сердце. И комендант вышел, и мы остались в комнате вдвоем.

Пока я занималась кроватью, он все стоял у окна, и я чувствовала, что он не сводит с меня глаз. А я почему-то боялась даже посмотреть в его сторону. Потом он спросил, как меня зовут, и есть ли у меня семья. Я ответила. И вдруг он заговорил со мной по-окситански… Сказал, что понял, откуда я, по моему выговору. Как это было приятно, Мари, — услышать после стольких лет родную речь! Мою боязнь как рукой сняло. Мы разговаривали. Я уже не помню, о чем. Но теперь я прямо глядела ему в лицо. И видела, какое оно у него доброе и ласковое. А потом монсеньор пошатнулся… и я поняла, что он устал, и ему трудно стоять. Я сказала, что помогу ему дойти до постели и лечь. А он не хотел принять мою помощь, хотя лицо у него стало совсем белое. И тогда я подошла к нему и, не обращая внимания на его протесты, повела его, поддерживая, к кровати. И вдруг его рука обвила мою талию. Голова почти склонилась на мое плечо, и его быстрое горячее дыхание обожгло мою шею. Я опять испугалась… Ты понимаешь, Мари, о чем я подумала. Ведь мы были в спальне вдвоем. Но ничего не случилось. Мы дошли до постели, и монсеньор лег на нее, поблагодарив меня за помощь.

Я спустилась обратно на кухню, и служанки окружили меня с расспросами — какой монсеньор на вид? И так ли он ужасен, как о нем говорят? Я сказала им, что он совсем не страшный… Но они мне не поверили.

Я собиралась накануне уходить из Шинона обратно в лес, в свою избушку. Но почему-то теперь медлила. На следующий день я несколько раз, как бы случайно, прошла по коридору мимо комнаты монсеньора. Все хотела опять увидеть его… И вот, вечером, я услышала из-за его двери, как зазвенели струны. Я догадалась, что это он играет. Я замерла перед дверью.

И вдруг она открылась, и он появился на пороге с лютней в руках, словно почувствовал, что я стою здесь, в коридоре. «Отчего ты стоишь в коридоре, Тереза? — спросил он. — Войди.» Я вошла. Нет — ноги сами понесли меня… помимо моей воли. «Ты услышала мою лютню? — спросил монсеньор. — Ты любишь музыку?» Я не могла говорить, и только кивнула. «Сядь сюда, на стул. Хочешь, я тебе спою?» «Да», — едва слышно ответила я. Он подошел к подоконнику и сел на него, — я видела, что ему сегодня гораздо лучше. И он запел. По-окситански… Ах, Мари! С чем это можно было сравнить? Я слушала его, и сердце мое замирало от восторга, а слезы так и катились из глаз!..

Доминик кивнула. Да, она хорошо помнила, как пел Робер в музыкальной комнате у королевы. Его голос мог свести с ума…

— Я не знаю, сколько времени прошло, — продолжала Тереза. — Я была как околдована. Потом монсеньор положил лютню и подошел ко мне. «Тебе понравилось? — спросил он. «О, монсеньор!.. Никогда в жизни я не слышала ничего чудесней!» — воскликнула я. «Ты даже плакала. Ты умеешь тонко чувствовать, хотя ты и простая крестьянка», — сказал он, улыбнувшись, приподнимая мой подбородок длинными худыми пальцами и заглядывая мне в лицо своими необыкновенными серыми глазами. Он был так близко… И меня неудержимо потянуло дотронуться до его впалой щеки… Коснуться пальцами его улыбающегося рта… Прижать к себе его черноволосую голову… Я даже задрожала от этого странного желания, охватившего меня целиком.

Но тут монсеньор взглянул на меня, и я увидела, что он перестал улыбаться, что его лицо стало каким-то чужим и жестким. «Тебе лучше уйти, Тереза», — сказал он. И я ушла. Я не поняла, что с ним случилось, почему он вдруг так переменился.

Но на следующий день я опять искала встречи с монсеньором. Да, Мари! Он меня словно околдовал. Мне хотелось быть рядом с ним. Слушать его голос. Смотреть в его глаза. Это было наваждение! И вечером я повстречала его. Он выходил на небольшую прогулку. Возвращался усталый, опираясь на трость. А я снова стояла в коридоре около его комнаты.

Он пригласил меня зайти. Велел мне сесть на стул. Встал передо мной и сказал, что так больше продолжаться не может. Что его ко мне тянет. И что ему очень трудно сдерживаться. «Если бы не моя слабость, — сказал он, — я не знаю, смог бы я совладать с собою. Ты очень красивая, Тереза.» — Она печально улыбнулась. — Да, Мари, он так сказал! Это теперь у меня волосы все седые. А тогда я была, многие говорили, настоящая красавица! И волосы у меня были черные как смоль. Ну, а монсеньор говорил дальше: «А у меня давно не было женщины. Это не любовь, пойми. Это вожделение. Но я не могу принуждать тебя, хотя ты и вдова и всего лишь служанка. У тебя в замке хорошая репутация (не знаю, что точно значит это слово, но я его запомнила). Тебя все считают честной порядочной женщиной, я знаю, — продолжал он. — Я не хочу портить тебе жизнь. Ведь я не могу дать тебе свое имя. Я знатный человек, и не смогу на тебе жениться. Да и мое положение здесь может измениться в любой момент. Я могу провести в Шиноне несколько лет. А, возможно, завтра же покину его навсегда. Так что связь со мной, которая наверняка не останется незамеченной, может сильно тебе повредить. Подумай обо всем этом. Если ты не хочешь — так и скажи. Но тогда нам лучше больше не видеться.»

Я, конечно, не все поняла, что он говорил тогда. Поняла только, что он меня любит. Я читала это в его глазах. Тьерри никогда не смотрел на меня так, хоть и был моим мужем. А монсеньор любит, но не может на мне жениться. А мне было тогда все равно, Мари! Главное — он меня любил. Я была ему нужна. Он хотел быть со мною. Все остальное было неважно. И я сказала ему, что я согласна… И что ночью, после полуночи, он может прийти ко мне. У меня была своя маленькая комнатка в Псарной башне. «Я положу ключ от моей комнаты на выступ слева от двери. Я буду вас ждать, монсеньор», — сказала я.

Доминик слегка вздрогнула. Вот откуда Робер знал про ту дверь и тот ключ!

— Он пришел ко мне, Мари… Да, в ту ночь я стала его любовницей. Но я не жалела об этом тогда. Не жалею и сейчас. Давно ли ты замужем, Мари?

— Четыре года, — с небольшой запинкой произнесла Дом.

— Можно задать тебе один вопрос… Часто ли тебе было хорошо с твоим мужем в постели?

— Всегда, — прошептала Доминик, вспоминая свою единственную ночь с Робером и краснея до ушей.

Тереза покачала головой.

— Ты счастливица! А мне с Тьерри никогда хорошо не было. Иногда — никак. А иногда он делал мне даже больно. Так вот… С монсеньором у меня все было совсем, совсем не так! В ту ночь я вознеслась на небо. Там пели ангелы… Там горел нетленный огонь… Там было сказочно прекрасно! О, Мари! Я испытала блаженство лишь с монсеньором! Но почему ты нахмурилась? Я сказала что-то, что тебя задело?

— О нет, Тереза, — сказала Дом. Хоть ревность и грызла ее, она старалась подавить это чувство. Она не должна ревновать Робера к прошлому. Ведь ее, Доминик, тогда не существовало в его жизни. Но все же — как это было странно! Сидеть рядом с любовницей своего мужа… И слушать ее восторженные излияния о том, как ей было хорошо с ним в постели!