Василий Топильский - Розы на снегу

• Название: Розы на снегу
• Автор: Василий Топильский
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Жестоким смерчем обрушилось на Европу фашистское нашествие. Пепел и слезы, кровь и руины оставались там, где прошли полчища гитлеровцев.

В воскресный солнечный день 22 июня 1941 года мутный нацистский поток хлынул и на территорию нашей Родины. Везде, где ступала нога оккупантов, вспыхивали очаги сопротивления: зажигали костры в лесах партизаны, действовали подпольщики. Многие из них погибли, но не дрогнули, не согнулись под пытками.

Был свой незримый фронт и в битве за Ленинград. Он проходил по берегам Плюссы и Шелони, Волхова и Великой. Явки его бойцов были в Луге и Острове, в «столице» озерного края далеком Себеже, в избах осьминских колхозников.

В этом сборнике рассказывается о малоизвестных и неизвестных подвигах наших разведчиков, подпольщиков и партизан в годы Великой Отечественной войны.

---

Прошла зима в ожидании беды. Прошла весна. И лето прошло. Все жители Попковой Горы уже имели при себе удостоверения, что такой-то и такой-то является «восточным человеком». И внизу, там, где распростер на печати крылья одноглавый орел со свастикой в когтях, чернело пятно — отпечаток пальца «восточного человека».

Когда октябрь позолотил леса, беда ввалилась на двор Ильиных.

Отец уехал, как и всегда, на мельницу. А вскоре на улице протарахтел и умолк дизель военного грузовика. Загрохотали по половицам сапоги гитлеровцев. Полетели на пол подушки, сенники.

— Где есть хозяин? В лесу? Партизан?

— Уехал он, — стараясь казаться спокойной, говорила Екатерина Васильевна. — По делам уехал. Были бы пораньше, еще бы застали.

— Гут. Мы не торопиться.

Улучив секундочку, Екатерина Васильевна сказала Валентину:

— Беги, сыночек. Предупреди отца. Ты ему только покажись. Он поймет.

И Валентин задами кинулся к отцу. Бежал, пока в боку не закололо. А закололо — все одно бежал. Примчался, а на мельнице полно людей в ненавистных мундирах. Покрутился. Увидел отца.

И отец его увидел. Понял, что беда с ним случилась, и попросил мельника:

— Помоги уйти сыну…

— Ладно, Ильич…

А солдаты уже шарили по возам, придирчиво разглядывали удостоверения.

— Ты есть кто? — спросили у Ильина.

— Зерно вот привез.

— Где?

— Да вон, на возу.

— О, совсем богатый хозяин. Столько зерна!

— Поработал, вот и богатый…

— Это мы проверим! Бандит, партизан!

Удар в челюсть свалил Ильина наземь. Сомнений не оставалось: искали его. Других не били.

— Вези домой. Шнеллер!

Пока ехали назад, Алексея Ильича принимались бить несколько раз. Он так и появился в родном доме с окровавленным лицом. Поставили к стене.

— Отвечай! Чей есть хлеб? Кому вез?

— Мой хлеб…

Его опять били. А он молчал. И не проронил ни стона. Потом Алексея Ильича выволокли во двор, бросили в телегу. Сюда же привели старосту и Федора Карнышова. Всех повезли в Сланцы. Екатерине Васильевне приказали:

— Сидеть. Не отлучаться.

В доме Ильиных в ту ночь не спали. Лишь временами Галина, устав плакать, впадала в забытье. Прокричали первые петухи. Девочка очнулась, услышав материнский крик:

— Вставай, вставай! Пожар!

За черным стеклом метались тревожные сполохи большого пламени. Наверху что-то трещало. Дым уже заполнил горницу. Екатерина Васильевна и Галина, прихватив кое-какие пожитки, выскочили на улицу.

Женщины, старики, дети, сбившись в испуганные группки, с ужасом наблюдали, как огонь пожирает их жилища. Хлопали одиночные выстрелы. Но поджигателей-фашистов никто не видел.

Занялся поздний рассвет. От Попковой Горы остались одни пепелища. Легкий ветер разносил окрест запах гари. Кто-то пытался гасить пламя, кто-то искал остатки утвари.

К полудню в бывшей деревне объявился староста. Он прошел прямо к месту, где еще вечером стояла изба Ильиных, и прохрипел, глядя в землю:

— Твоего, Катерина, вместе с Федором, расстреляли…

Сбежались женщины. Староста вертел непослушными пальцами самокрутку, рассказывал:

— Всю ночь допрашивали… Потом вывели на улицу… Смотрите, говорят, горит ваша деревня. И дети, и жены — тоже горят… Ляксей молчал. Кремень, а не человек…

Галина подумала, как горек был конец отца, если в свою последнюю ночь он узнал, что остался один на всей земле. И она представила его сухощавую фигуру и зарево в полнеба. И бессильную ярость. А староста говорил, коротко затягиваясь ядовитой махрой:

— Ляксей все Федора шпынял: молчи, мол, и так убьют, и так убьют. Помрем людьми, хозяевами земли своей…

На другой день погорельцы устроились в трех уцелевших на окраине домишках. Несколько молодых женщин запрягли телегу, набросали соломы и двинулись в Сланцы. Гремели колеса по схваченной утренником земле. Неслись облака. А женщины пели — откуда и сил взяли. «Во кузнице» пели, «Пошли девки на работу» пели. Солдаты с постов, что тут и там были понатыканы, подходили к телеге, тискали их, гоготали.

— Руссише фрау — карашо!

Так вот и доехали до места. Потом руками откапывали расстрелянных. И, прикрыв страшный груз рогожей, закидав соломой, возвращались назад. И опять, завидев солдат, пели соседки Ильиных, пели, глотая слезы. И солдаты опять кричали:

— Карашо! Давай, давай!

Похоронили Алексея Ильина и Федора Карнышова с тайном месте. И повзрослевший в одночасье Валентин натянул свитер, в котором отец принял смерть…

Мальчик никогда не слышал легенду о Тиле Уленшпигеле, в чье сердце стучался пепел Клааса. Но поступил так же, как поступают настоящие люди… Их можно убить, уничтожить, стереть с лица земли, развеять пеплом, но их невозможно покорить.

Власти, пекшиеся о «новом порядке», открыли в районе школу.

— Не пойду, — заявила Галина.

— Пойдешь, — сказал Валентин.

— Как можно, — возмущалась девочка, — учат закон божий, а учителя наши, русские! Особенно этот Геннадий Петрович Бобров! Говорят, в Красной Армии служил…

— Мало что говорят, — отрезал брат. — Ты учись и молчи. Да вот к тебе и просьба: передай, чтобы никто не видел, эту бумажку Геннадию Петровичу. Только так, чтобы ни одна душа…

И Галина передала бумажку. А потом и от Геннадия Петровича передавала Валентину то конверт, то условную фразу. Однажды, перепуганная насмерть, прибежала домой:

— Геннадий Петрович сказал, чтобы ты немедленно уходил!

— Уходи, сынок, — засуетилась мать. — Вечером и уходи. А пока спрячься в овине…

Но люди Мюнцебурга знали, что делали. Еще и не стемнело, как во дворе появился полицай.

— Собирай своего. Для пользы фюрера работать поедет. Он, вить, дома у тебя. Знаем…

— Никуда не поеду, — вспылил Валентин.

— Глупый, — охнула Екатерина Васильевна, — пропадешь! Ты теперь не горячись, не задирайся. Пойди на сбор. Оглядись. Убежать всегда сумеешь.

Валентин уехал с большой группой молодежи. Из-под Нарвы сбежал. Появился дома поздно ночью, переоделся, подкрепился.

— Прощайте, дорогие. Ухожу. Если что — дам весточку. Вы тут держитесь…

А держаться совсем не было сил. Оккупанты приняли решение выселить жителей из деревень. Пусть в лагерях работают.

Екатерина Васильевна и Галина увидели брата еще раз. Обоз женщин и детей, согнанных для отправки в Эстонию, медленно тащился к Сланцам. Люди ехали и все еще на что-то надеялись. Может, партизаны отобьют? Может, наши самолеты налетят? В том месте, где дорога делает крутой изгиб, где редкие конвоиры не видели друг друга, из кустов выскочил Валентин с двумя товарищами.

— Куда, мама?

— Не знаю, сынок… Говорят, в Эстонию.

— Плохо. Вы не теряйте друг дружку. За меня не переживай. Наше дело — партизанское. Ну ладно, прощайте. Нам пора…

И точно: не успели парнишки скрыться в кустарнике, не успели скрипучие телеги выползти на просторную луговину, как в сторону леса, рассыпавшись цепочкой, двинулись солдаты в грязновато-серых шинелях. На поводках, рыча от ярости, рвались откормленные овчарки. И тягучей болью ударило в сердце ребятишек и женщин — от овчарки не уйдешь…

* * *

У Галины Алексеевны Гапоновой (такую она теперь носит фамилию) сохранилось несколько документов. Среди них справка № 14-2 от 13 ноября 1945 года, сообщающая о том, что Ильин Алексей Ильич расстрелян в октябре 1942 года за связь с партизанами. Еще хранится извещение о том, что Ильин Валентин Алексеевич погиб в бою у деревни Лаптево Ленинградской области 26 февраля 1944 года (квадрат 5018, карта 1 : 100 000). И удостоверение к медали «Партизану Великой Отечественной войны» № 005279.

— Мне рассказывал один человек, — вспоминает Галина Алексеевна, — было это сразу после окончания войны. Вот фамилию его забыла. Где-то записала, да потеряла, видать. Наш Валя на самые отчаянные задания ходил. Все за отца мстил. «А погиб, — говорил этот человек, — когда партизаны на соединение с армией шли. Бой был — сплошной огонь. Все лежали и не смели шелохнуться. И вдруг слышим: «За Родину! За отца!» Глядим — Ильин первым поднялся. Автомат над головой. И — вперед! Ну, цепь тоже поднялась. Рванулись. Вышибли гадов. А Валентина на поле подобрали. Холодного уже. Под пулеметную очередь попал…»

Галине Алексеевне и ее матери повезло — они вернулись в Ленинград. Перенесли невозможное: страшный голод, болезни, истязания. Они видели многоярусные кострища, где сжигали их товарищей по лагерю. Они, по нескольку раз уходя в «баню», прощались навек, потому что не знали, что их ожидает — грязноватый душ или отравление газом. И сегодня, в наши спокойные, уверенные, удивительные дни, они не могут без слез вспоминать пережитое. Не могут без неистребимой печали называть имена погибших…

Виктор Мариничев