Джеймс Олдридж - Не хочу, чтобы он умирал

• Название: Не хочу, чтобы он умирал
• Автор: Джеймс Олдридж
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Современная проза
• Год: 1958

---

— Я уже купалась, — сказала она очень твердо.

— Знаю. А почему ты слезла с кровати?

— Я не люблю стенку. Она такая холодная.

Скотт поднял Джоанну и уложил в кровать.

— Мы можем отодвинуть тебя от стенки, — предложил он и вытащил кровать на середину комнаты.

— Не сюда, — сказала девочка, не вынимая пальцев изо рта. — Поставь меня в угол.

Он поставил кроватку в угол комнаты, а столик с «конструктором» придвинул к изголовью так, чтобы Джоанна могла играть, просунув руку между прутьями.

— Когда Эстер вернется из школы? — спросила она.

— Скоро. На той неделе.

— До свиданья, — сказала Джоанна и горячей ручонкой обняла его за шею в знак сердечной привязанности.

Он не знал, как ему на это ответить, — ведь Джоанна жила в своем, обособленном мире, куда Скотта допускали как гостя и, наспех приласкав, столь же поспешно выпроваживали вон.

— Ты пахнешь, — сказала она ему спросонок, когда он от нее отодвинулся.

Скотт засмеялся: видно, она все же жила в одном с ним мире.

— Вот и мама мне это говорит, — ответил он, притворил за собой дверь и вернулся в кухню, к матери, которая, увидев его смеющееся лицо, крикнула:

— Подите сюда!

Она возилась с закопченным примусом, а когда он к ней подошел, обернулась к нему и нежно потерлась лбом о его щеку, потому что руки у нее были в керосине.

— Вы, по-моему, самый мужской из всех мужчин, каких я встречала, — сказала она.

Он не знал, как отнестись к ее словам.

— Почему? — спросил он.

— Как почему? Такой у вас вид. А иногда выглядите так, будто вас здорово потрепала непогода. А то от вас уж слишком пахнет мужчиной. И кажется, вы этого очень стесняетесь. Я люблю, когда люди стесняются, — заявила она ему вдруг.

Она опутывала его своей нежностью, не хотела его отпускать; но он вырвался и снова стал прохаживаться по кухне, наблюдая за ней, но не предлагая помочь резать овощи или разжечь примус, потому что это нарушило бы его положение в доме. Его теснили здешние стены, внутреннее беспокойство усугубляло это ощущение. Люсиль же, как нарочно, приняла для него праздничный вид. Скотт разгуливал вокруг нее будто совсем непринужденно, он даже попробовал салат.

Они перешли в маленькую комнату, которую она отвела под свое прохладное, хорошо прибранное царство — не броское, с мягкой белизной стен, — там был приготовлен ужин.

— Меня лучше всего было бы писать в пастельных тонах, — сказала она однажды, — и фоном должна быть ясность, а не расплывчатость.

Вот она и добилась в этой комнате ясности: тахта, книги, маленький шведский обеденный стол, яркое освещение, хорошие картины, свежие занавески и никаких запахов, кроме ее собственного.

Но выглядела она тут не расплывчатой и не пастельной, а просто здоровой. В этом главное, говорил себе Скотт. Видно, что все у нее работает на славу! Она любила поесть, так же как он, но в еде ее привлекала чистота и свежесть. Скотту же нравилась пища острая, хорошо приправленная, к тому же все ему быстро приедалось; он любил бамия[18], которую готовила им тетя Клотильда, покупал в туземных лавках фул[19] и ел его горячим, положив на кусок сирийского хлеба, как в тот раз, когда они зашли с Атыей в Муски[20], разыскивая канистры, которые по размеру подошли бы к их «шевроле».

Ее волевое лицо, словно отполированные волосы, слегка нахмуренный лоб и умение мгновенно смягчить все это приковывали его внимание. Он следил за ней, а она знала, что за ней следят.

— Как тихо! — сказала она ему, радуясь и наполняясь теплом.

Выжидательный ответ Скотта, как всегда, был вопросом.

— Что? — спросил он.

— Как тихо вы на меня смотрите!

Он принялся за помидор. Разрезал его и старательно отправил в рот кусок за куском. Роли переменились. Теперь она следила за ним.

Раз они встретились взглядом.

— Пудинг! — сказала она, чтобы сломить наступившую неловкость.

Ей это было нетрудно — ведь она была женщиной. Встав, она подошла к холодильнику и принесла горшочек, в который плеснула густых сливок. Жизнь все еще была полна Пикерингом: сырая морковь, латук, молоко и вот теперь пудинг.

— Что бы вы сказали… — спросил Скотт, когда они пили кофе; он сидел, как всегда, немножко чопорный и задумчивый, опершись на стол и наблюдая за ней, — что бы вы сказали, если бы я поднял скандал по поводу минного поля Черча?

Она спросила не сразу:

— Потому, что там погиб Пикеринг?

— Да. Но не только поэтому.

— А почему еще?

— У нас все такие же плохие генералы. Это стало дурной привычкой — во всяком случае, здесь, в пустыне. Когда-то это должно кончиться. А может, что-то должно начаться. Черч — плохой генерал. Он нас втянет в новую катастрофу. Он ее уже готовит.

— И вы хотите вывести Джека Черча на чистую воду?

Он снял руки со стола:

— Почему бы и нет? Когда-нибудь это надо сделать.

— Не слишком ли поздно?

— Почему поздно? Если мы не сделаем чего-нибудь с нашими генералами, мы потеряем пустыню. Никто в пустыне больше ни во что не верит, потому что распоряжаются такие, как Черч.

— Но ведь беда не только в генералах, Скотти. — Она встала из-за стола, опустилась на тахту и сразу же снова поднялась, не находя себе места. — И не в одном Черче. Если вы опозорите Черча, что это вам даст? Другие от этого не изменятся.

Слова приходили к нему с трудом:

— Насчет других еще не знаю. А вот насчет Черча знаю. Мы слишком легко миримся с такими вещами. Когда Пикеринг подорвался, мне казалось, я ни за что этого не спущу. А спустил. Мы все спускаем.

— А что вы можете сделать?

— Не спускать. Вы подумайте, — сказал он с раздражением, — сейчас они готовят новое наступление, и план разрабатывает Черч. У меня в пустыне осталось только трое моих людей. Но разве я могу позволить, чтобы очередная затея Черча погубила этих троих людей? Зная, как он бездарен и опасен?.. — Теперь было видно, что он уже принял решение. — Нет, не могу.

Она молчала, не скрывая своего недовольства.

— Когда же всему этому наступит конец? — продолжал он с негодованием. — И что будет с армией? На этот раз, кажется, Черч намерен заставить нас провести крупное соединение в тыл противника. Могу я повести за собой в пустыню две или три сотни людей, зная заранее, что Черч посылает их на бойню?

— Вы уверены, что они задумали именно это?

— Нет, не уверен. Я ни в чем не уверен. Но похоже на то.

— Не думаю, Скотти. Тут что-то совсем другое.

— Что бы там ни было, заправляет делом Черч.

— Черч стал у вас навязчивой идеей, — мягко упрекнула его она.

Люси села с ним рядом, чтобы немножко его успокоить: в голосе у него звучали нотки обиды, а настроение портилось на глазах.

— Послушайте, Скотти. Ради Пикеринга мне не хотелось бы никаких разговоров об этом минном поле. Я не хочу, чтобы о Пикеринге вспоминали в связи с непристойной халатностью, которая его погубила. Пусть его знают таким, каким он был сам. Вот что мне важно, Бросьте вы думать о Черче…

— Я должен о нем думать. Не то мне больше ни о чем не захочется думать.

— Вы ничего не можете сделать с Черчем, — настаивала она. — Кто так поступает? Никто вас и слушать не будет. Вас просто выгонят. Выгонят вон! И притом, кто же не знает, что это поле заминировал Черч и что Черч послал туда Пикеринга? Все это знают. Все уж и так знают, что он никуда не годный генерал.

— И что Филлипс — плохой генерал, и Аллен, и даже Бодмин…

— Ну хорошо, хорошо. Предположим. Что же вы хотите — сразиться с ними со всеми?

— Нет. Только с Черчем.

— Не надо, я вам не позволю. И выкиньте, пожалуйста, эти злосчастные мины.

— Откуда вы о них знаете?

— Мне сказал Тим Пикок. Он меня предупредил.

— Он и сам ничего толком не знает.

— Не валяйте дурака. Мы все знаем, что вы замышляете. И за вас боимся. Неужели вы думаете, что до кого-нибудь дойдут все ваши жалобы и доказательства? Каким образом? Не смешите меня, Скотти.

— Вот увидите…

— Нет! — Она вскочила в испуге, поняв, что он пойдет до конца, выполнит то, что задумал, чего бы ему это ни стоило, что он вот-вот кинется очертя голову… — Нет!

— Почему нет?

— Потому, что вы куда нужнее Черча. Господи! Никогда не видела человека, который так мечтал бы расшибить себе голову.

— Не себе, а Черчу.

— Нет, себе! Вы можете поднять ужасный скандал. Не знаю, что вы там затеяли… Наверно, какую-то чепуху! Может, вам и удастся погубить Джека Черча. Но что это вам даст?

— Я же говорю, что с чего-то надо начать.

— Но не так. То, что вы задумали, — смешное донкихотство.

Он ничего не ответил.

Люси почувствовала, что теряет голову: чем больше они говорят, тем тверже он стоит на своем. Она чувствовала, что он уже встал на этот путь. Если она будет с ним препираться, он договорится до необходимости сделать последний непоправимый шаг.