Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1987 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №03 за 1987 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

Конечно же, и эти книги, и «подлинные» дневники Колумба не подделка, не мистификация, а просто шутка талантливого художника и умного писателя, удачно воплощенная одним человеком и, надо сказать, принесшая немало хлопот нам, живущим уже в конце другого века. И мы должны поблагодарить его за то, что он еще раз напомнил нам о славном и отважном мореплавателе Христофоре Колумбе. Об эпохе Великих географических открытий.

Дмитрий Демин

Стеклянная тундра

 

Куропатки начали зиму сытно и весело. Они кочевали в ближней округе по берегам замороженных озер, легко доставая из-под тонкого слоя снега хрусткую янтарную морошку, клевали синий жемчуг голубики, по берегам реки Паляваам и ее притокам теребили кончики ивняковых и ольховых ветвей.

Ветер перетирал торчавшие в снежных полях колосья, гнал по чистой тундре бурыми змейками семена, набивая ими тихие закутки под кустами и пригоршнями ссыпая под гребни застругов, словно создавал кладовки для полевок и леммингов.

Утро шестнадцатого ноября выдалось светлым, морозным — минус тридцать три. Но именно с него и начались всякие неожиданности. Сначала мы заметили, как почему-то перестали топиться все три печи нашего большого дома. Уголь лишь тлел да чадил жирным черным дымом. Затем ощутили, что вода в умывальнике стала скользкой, словно кто-то нарочно сыпанул туда стирального порошка. Да еще эта невесть откуда взявшаяся тишина. Она наползла, придушила звуки сырым мохнатым комом, взамен расплескав вокруг незримые, но довольно ощутимые волны тревоги.

И вот днем, когда потекли через иззубренную цепочку дальних гор лучи солнца, в воздухе раздалось шипение, замельтешили белые крылья, черные веера хвостов, пахнуло в лицо теплым птичьим духом. Куропатки! Огромная стая, не меньше тысячи птиц. Они расселись на доме и вокруг, погалдели, попрыгали и умолкли.

— Крок! — наконец решительно сказал петух, сидевший на коньке крыши, пригнулся, затем свечкой взмыл в небо. Взрослые птицы веером рассыпались над молодняком, подняли его и устремились следом за вожаком. Через минуту белое облачко растаяло на юго-востоке, в той стороне, где горели под косыми лучами склоны горы Карпунг. А вслед улетевшим птицам смотрели с десяток куропаток, которые почему-то не послушались вожака и остались на месте.

Но зачем птицы собирались в огромную стаю? Что решали на странном «вече»? Куда улетели?

Солнце зашло, и белый свет стал медленно расслаиваться на цвета спектра. Тяжелые фиолетово-красные тона проявлялись по всему небосводу и текли к южному горизонту.

К вечеру улетели совы. Одна из них в последнее время поселилась на трубе-отдушине склада и получила кличку Истукан. И вот в белых сумерках, подсиненных тенями со звездного неба, сова беззвучно, распластанно скользнула вниз, планирующим полетом облетела дом, ломаным зигзагом метнулась над головами, покашляла скрипучим голосом и растворилась вдали. Все это было довольно странно, мы ничего не могли понять.

Недалеко от дома вилось узорной нитью русло ручья Ольхового. Каждый ручей тундры — средоточие жизни. Сюда плывет из крупных рек рыба, чтобы подкормиться личинками комаров, здесь она и икру мечет.

На береговом бугре, под самой пышной в округе ольхой — Царь-кустом,— обиталище зайца, прозванного нами Черные Уши.

Ночью выпавший снег выбелил всю округу. И утром снежное пушистое покрывало тундры оставалось чистым — почти ни одного следа. Лишь кое-где пропахали узкие траншейки мыши, отпечатал заново свою старую тропу заяц, да вот песцовый след, а за ним горностая. Они петляют по руслу, потом выходят на тундру и тянутся в сторону Паляваама. В том же направлении пролегли растрепанный, торопливый след росомахи и аккуратная лисья цепочка. Все они ведут туда, на юго-восток, где таинственно и загадочно синеют отроги горы Карпунг. Что за великое переселение?

К вечеру, в день исхода зверей, красный столбик в градуснике пополз вверх, а с неба опустилась серая тяжелая мгла. Исчезли тени. На густо-розовом небе появились светящиеся серебристые облака — предвестники шторма. А над верхушкой горы Карпунг повисла зализанная и многослойная, похожая на стопку тарелок, туча. От нее во все стороны исходили красные, напитанные серебром лучи.

Температура за сутки поднялась до минус одного градуса. Ночью выпал сырой снег, а с карниза крыши застучали капли.

Утром пошел самый настоящий дождь — северный, тягучий и тихий. Теперь слышался только шелест дождя и шипение глотающего его снега. На озерных льдах проступили голубые лужи.

К вечеру все заполонил красный свет, непонятно откуда сочившийся, воздух пронизало багровое сияние, и отсветы его ложились на сопку и тундру.

— Совсем мокрый снег идет,— тревожно сказали из второй бригады на вечернем сеансе связи.

— А у нас дождик! — удивленно и весело сообщила какая-то девушка-геолог.— Всю партию залило. Чудо северной зимы! Перед палаткой лужа, на озере волны. Еще денек, и можно в лодочке поплавать...

— Умерь восторги,— посоветовал ей хриплый мужской голос.— Беда идет...

Унылое, однотонное шуршание временами стихает, и тогда над обтаявшими каменистыми участками от травы и кустов встает красный пар. В его колышущейся кисее словно снимаются с места и плывут сопки, долины, увалы. Будто все разом пришло в движение, потекло за горизонт, в небо, в мерцающие красные просторы...

Дождь льет уже целую неделю.

С низкого перевала начинает тянуть ветер. Воздух шуршит: холодные струи выстуживают влагу, жмутся к земле, осаждаются на лед, кусты и травы мохнатым инеем, сырым и тяжелым...

Снова оживает надтреснутым тревожным голосом рация.

— У нас ветер с севера, никакой видимости. Сейчас минус три, а завтра обещают двадцать, потом пургу: метеоцентр, прислал штормовое предупреждение.— Голос радистки обрывается. Ненадолго зависает тяжелое молчание, и вот под эфирный треск и разряды, как под тревожную дробь ярара — древнего бубна Оравэтлят, Настоящих Людей,— тревожно звучит в эфире лишь одно грозное слово — гололед!

— Что творится, что творится!..— в ужасе причитает жена.

Мы идем с ней по вновь замерзшему руслу ручья, и его берега лучатся стеклянной коркой, из которой торчит крыло куропатки. Чуть дальше — лапка другой. Я распарываю пешней ледяной панцирь, ворошу сыпучий снег под ним. В одном месте снежный пласт чуть вздрагивает, на свет освобожденно выбрасывается крыло и конвульсивно бьется, разбрызгивая льдистую крупу. Потом, обессилев, замирает.

— Живая, живая! — кричит жена и, скинув рукавицы, пальцами разгребает снег. Через минуту мокрая и очумевшая от ледового плена птица в ее руках. Она даже не делает попыток вырваться, только дышит, широко раскрыв клюв. Кое-как отряхнув снег, жена сует птицу под ватник.

— Давай ее в рюкзак,— предлагаю я.

Чуть дальше по руслу находим еще двух живых куропаток. Тоже в рюкзак. Пока копаемся, наша собака делает стойку у соседнего куста, подпрыгивает и с размаху стучит в лед передними лапами. И когда только успела освоить этот лисий и песцовый прием охоты на лемминга, притаившегося под настом!

— Давай глянем, что там нашел Пуфик.

Лед вокруг собаки чист и прозрачен, а под ним, как под стеклом, распластанные тела птиц...

А вот и Царь-куст. Горит, мерцает в ледяном панцире. Я шагаю к нему ближе, вглядываюсь и замечаю обледенелый бугорок под ветвями, а в нем две живые кричащие бисерины глаз. Да это же заяц Черные Уши! Примерз к насту, дождик полил, мороз заковал пушистую шубку. И уши подо льдом прижаты к шее.

— Бедный, бедный Черноушик, потерпи,— приговаривает жена, пока я ножом обрезаю по кругу плотную хрусткую корку.— А как его нести?

— Тоже в рюкзаке. Сейчас не до удобств. Мы запихиваем зайца к куропаткам.

— Господи, прямо Ноев рюкзак,— качает головой жена.— Терпите, милые, до дома — худшее позади... Заяц сильнее куропаток, а тоже примерз.

— Ты вспомни, как у нас однажды собаки примерзли. А тогда дождя не было, только мокрый снег... Ну что, домой? Потом еще придем. Дотемна успеем.

Мы поднимаемся из русла ручья в тундру. Каменистые участки, покрытые пятнами ягеля, берега озер, поросшие злаками и осокой, обдуло перед дождем, и лед затянул их прямо от грунта, не оставив снежной подкладки.

Я наклоняюсь к бурому заледенелому комочку. Мыши-полевки. Что заставило их покинуть норки? Ведь кладовые наверняка полны: лето было щедрым. Скорее всего дождь на бесснежных участках начал заливать жилье, выгнал зверушек наверх, тут они окончательно промокли и сбились в комок, пытаясь согреться. Я строю такое объяснение на ходу. А может, есть и другая причина?..

В день, когда ушли звери, полевки побежали из ближайшей тундры к нашему дому. Обширные сени перевалбазы служили продовольственным складом, и несколько десятков мышей расположились под полками. Следом пришел горностай, но полевок не тронул. Он свил гнездо на верхней полке, надрав ваты из старого вездеходовского капота, где и получал от нас «паек» — кусочки мяса. Но ел вяло, больше лежал, свернувшись клубком, и совершенно не походил на белую молнию тундры — ловкого, стремительного и неутомимого хищника.