Михаил Кожухов - Над Кабулом чужие звезды

• Название: Над Кабулом чужие звезды
• Автор: Михаил Кожухов
• Издательство: Эксмо; КРПА Олимп
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-39744-0

Эта книга про войну, и она похожа на кусок сала: в ней слоями расположены репортажи из Афганистана, где я работал почти четыре года военным корреспондентом, и странички из дневника. В репортажах — то, что разрешала к публикации военная цензура, а в дневнике — то, что хотелось сказать и запомнить. Книга была начата сразу после того, как закончилась война и я пересек мост через Амударью на предпоследнем советском БТР, а закончена уже сегодня…

«Писатель, который не рассказывал правды о войне, никогда не обретет покоя, потому что он предал свой долг». Так сказал Эрнест Хемингуэй. Михаил Кожухов, журналист и телеведущий, написал правду о той войне. И ему веришь.

---

Михаил Кожухов НАД КАБУЛОМ ЧУЖИЕ ЗВЕЗДЫ

К читателю

Если вы взяли с полки эту книгу в надежде узнать что-нибудь интересное из жизни очередного «телепузика», сейчас же поставьте ее на место. Мне будет неприятно, когда вы, разочаровавшись, выбросите ее на свалку.

Эта книга про войну, и она похожа на кусок сала: в ней слоями расположены репортажи, которые я передавал в редакцию газеты из Афганистана, где работал почти четыре года военным корреспондентом, и странички из дневника. В репортажах было то, что разрешала к публикации военная цензура, а в дневнике — то, что хотелось сказать и запомнить.

Книга была написана сразу после того, как закончилась война, и я пересек мост через Амударью на предпоследнем советском бэтээре.

В издательстве, куда я отнес рукопись, печатать ее отказались. Где рассказы об отрезанных душманских ушах? Где цинковые гробы, в которых переправляли наркотики?

Ничего такого здесь нет. Что есть, так это очень много имен и подробностей, а главное, чем я особенно дорожу, атмосфера тех лет, которые я считаю лучшими в моей жизни. Если у вас хватит терпения дочитать книгу до последней страницы, я надеюсь, у вас будет представление о том, какой была эта война.

Почему я решился опубликовать это теперь, несколько десятилетий спустя после описываемых событий? Причины здесь две.

Во-первых, мы — люди, страна, общество, — заплатив за афганскую войну пятнадцатью тысячами жизней, так ничего и не поняли, не сделали ровным счетом никаких выводов, и потому после афганской были и другие войны. Я, наивный, рассчитываю на то, что их больше не будет, и мои записки хотя бы в микроскопической степени этому могут помочь.

Во-вторых, «писатель, который не рассказал правды о войне, никогда не обретет покоя, потому что он предал свой долг». Так сказал Эрнест Хемингуэй совсем о другой войне, но это не меняет дела. К моему большому сожалению, я не только не Хемингуэй, но даже не писатель. Но сколько раз за последние годы я повторял про себя эти слова, и не было мне покоя.

Работая над книгой, я перелистал свои афганские блокноты, которые дожидались своего часа ровно двадцать лет. Я обнаружил в них сотни имен — тех, с кем был хорошо или накоротке знаком, с кем стрелял, летал, ехал на «броне», кто помогал мне советом и делом тогда и потом, годы спустя.

Простите, дорогие мои друзья, что я не сумел рассказать обо всех.

М. К.

«Живы мы, покуда…»

Для тех, кто хочет отдохнуть и развлечься в прекрасной стране с приятным климатом и изобилием чудесных фруктов, Афганистан, несомненно, явился бы одним из лучших курортов мира. Некоторые писатели называют Афганистан азиатской Швейцарией. Здесь изнуренный пришелец из соседних стран может восстановить свое здоровье. Поэт найдет здесь вдохновение, а художник — неожиданную прелесть красок для своей кисти… Рекомендуется захватить темные очки, чтобы предохранить глаза от ослепительного блеска снега, пальто, пару прочных перчаток и резиновую обувь.

Мухаммед Али. Путеводитель. 1955 г.

«Сто третья» вповалку лежала на аэродроме — пыльная, обросшая щетиной десантная дивизия, только что вернувшаяся с гор, где проходил первый этап операции. Полуденное солнце сморило солдат, не спавших всю предыдущую ночь. Они устроились на земле, кто как смог, у самой кромки летного поля, положив под головы туго набитые вещмешки. Задремали, забылись в чутком сне, словно не слышали рева взлетающих штурмовиков, «аннушек», вертолетных пар. Мелкая пыль, растворенная в воздухе над аэродромом, покрыла бархатной пленкой лица бойцов, желтую латунь патронов, черный металл оружия.

Встретивший налетном поле офицер передал мне приглашение позавтракать с командиром дивизии: до начала десантирования еще оставалось время.

Комдив, невысокого роста генерал лет сорока пяти, с усталыми грустными глазами, уже готовившийся к возвращению в Союз, сам завел разговор о здешней жизни.

— А она такова, — говорил он, — что все лучшее, заложенное в русском человеке его генетическим кодом, раскрывается в Афганистане стократно. Все худшее, что накоплено за десятилетия казарменного социализма, проявляется тоже. За каждую глупость, которая сходит с рук дома, здесь расплачиваемся жизнями. Солдат фактически воюет за три кулька импортных конфет, на которые хватает его месячной получки. А экипировать его по-настоящему не можем: где горные пайки? Где легкие спальники? У командира боевой дивизии оклад меньше, чем у водителя советника афганского Генерального штаба. Справедливо?

Закусывая разговор вкусными тефтелями, сошлись на том, что все это — ни в какие ворота. Но, к сожалению, для репортажа никак не подходит. У меня четкие, полученные в Москве полномочия: рассказывать о лучших качествах советской молодежи. Я могу описывать боевые действия подразделений «до батальона включительно». Никаких названий частей и привязок к местности. Слова «полк», «дивизия», «генерал», «плен», «дедовщина» и тому подобное исключить — чтобы не догадались шпионы, что у нас в Афганистане есть дивизии и генералы. Соблюдать баланс: только один убитый и не более двух раненых в каждом репортаже. «Но можете, — лично инструктировал меня Владимир Севрук, завотделом прессы ЦК КПСС, — рассказать о наших госпиталях, об увековечивании памяти погибших водителей колонн». И вообще поменьше о войне, побольше о мирной жизни, о социальной базе Апрельской революции — она расширяется неуклонно… Генерал выслушал все это с усмешкой, в конце завтрака объявив, что я лечу с 350-м полком, «полтинником», если коротко. Меня экипировали видавшим виды спальником, драным коричневым свитером и солдатской флягой с водой.

— Задача на сегодня: занять высоты, блокировать отходы мятежников, прикрыть огнем роту разведки «зеленых»[1] — они пойдут с нами.

Подполковник Виктор Сыромятников, командир «полтинника», тычет карандашом в карту, разложенную на планшете, и внимательно смотрит в глаза окруживших его офицеров сквозь черные пластмассовые очки. Если не считать эту чуть экстравагантную деталь командирского туалета, офицеры внешне здесь отличаются от солдат разве что только возрастом. Одеты в такие же потрепанные на скалах горные костюмы без знаков различия, у многих на ногах — видавшие виды кроссовки, на груди трофейные, в заклепках, «лифчики» для запасных магазинов и гранат. Не по уставу, конечно, но так удобнее воевать на острых горячих камнях.

— Запомните: работать капитально — движение и огонь! Если блоки поставим нормально, делать нечего. Первая рота, берешь левый фланг. Вторая, тебе придется идти по хребту. Третья, будь аккуратен. В ущелье банда, человек сорок. Начнешь с артиллерии. Долбить без всяких сомнений: мирных там нет. А потом — вперед!.. Вопросы есть? Тогда по площадкам, через пять минут начинаем. Беречь людей! Такова структура, дорогие мои, в работе… Ты, Казанцев, за прессу, — кивнул в мою сторону подполковник, — отвечаешь лично.

Первыми со взлетной полосы уходят «двадцатьчетверки»: все живое в районе десантирования будет уничтожено огнем их пулеметов и НУРСов — неуправляемых ракетных снарядов. Впрочем, «живого» там, наверное, мало. Местное население об операции предупреждено, их предупреждают всегда, так что если кто и остался в горах, так это только охрана складов моджахедов и мелкие отряды мятежников, которые не успели прорваться сквозь наши «блоки».

Наконец и сам «полтинник» приходит в движение, подчиняясь незаметным, неслышным приказам командиров рот. Один за другим появляются на взлетной полосе вертолеты и быстро, взяв на борт десант, уходят в небо, шурша винтами, поднимая пыльные смерчи. Пыль закрывает солнце, забирается за воротник, лезет в глаза, скрипит на зубах. Сыромятников, сдвинув на затылок выгоревшую добела солдатскую панаму, теребит травинку. У нее терпкий, полынный запах. Запах гор…

Карабкаюсь в «вертушку» вместе с комендантским взводом. Вглядываюсь в лица солдат, пытаюсь угадать: им страшно? Мне-то, признаться, немного не по себе, и я здесь, конечно, случайно.

Все произошло неожиданно, как чаще всего и хорошее, и плохое происходит в жизни. В наш кабинет зашел Палфилипыч Михалев, редактор международного отдела «Комсомолки», в котором я, собственно, трудился. Руки в карманах брюк, элегантный синий пиджак, седой непокорный «кок» на голове — свидетель былых и, видно, лихих для его обладателя времен.

— Надо менять собкора в Кабуле. И ехать никто не хочет.

— Как, не хочет? Я поеду, — ляпнул я ни с того ни с сего, оторвавшись от машинки. Палфилипыч пристально посмотрел на меня, — его «кок» при этом недоуменно наклонился, — и молча вышел в коридор.

На следующий день меня вызвали к Главному.

— Миша, я тебя поздравляю. — Геннадий Николаевич Селезнев, мое самое верховное начальство — главный редактор «Комсомолки», — вышел из-за стола и крепко пожал мне руку. — Это и для тебя хорошо, и для газеты.