Игорь Скорин - Ребята из УГРО

• Название: Ребята из УГРО
• Автор: Игорь Скорин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1982

Приключенческая повесть о работе уголовного розыска Восточной Сибири и Забайкалья в 30—40-е годы. Герои повести — комсомольцы, мобилизованные по комсомольскому призыву на работу в уголовный розыск, участвуют в раскрытии уголовных преступлений. В основе повествования лежат подлинные события.

---

— Рассказывай, что там у тебя получилось. При нем можно. — Фомин легонько дотронулся до Сашиного плеча. — Дорохов, брат, у нас по этому делу главный специалист.

— Вот, — начальник КПЗ достал из папки листок и передал Попову. — Все, как вы велели, пересмотрел в присутствии Никитского. Я проверяю, а он веселый, смеется. Говорит: «Не ищи, начальник, ничего там темного нет. Родичи мои не из тех, что в калач нож или бритву суют. Здесь все по закону». А сам довольный, папиросами, мерзавец, угощает. Я ему подаю заявление на передачу и велю расписаться в получении, а он, кроме росписи, пишет: «Получил, целую». Ну что, вернуть мне заявление с его распиской?

— Верни, да побыстрее. Другим-то, наверное, уж отдали?

— Никому еще ничего не возвращали. Что я, не понимаю? — обиделся начальник КПЗ, поспешно исчезая за дверью.

— Что, этот ваш Никитский действительно такой сладкоежка? Ему и мед, и шоколад, — поинтересовался Попов.

— Нет, Иван Иванович, тут, наверное, опять какой-то фокус. Он у нас, когда чай пьет, все норовит вприкуску и поменьше сахару, — встрепенулся Фомин.

— Еще все жаловался, что сахар вреден старикам, — припомнил Саша. — Может, его вызвать да прямо и спросить, от кого это он передачу получил?

— А заодно расскажи ему и о своей поездке, — не преминул съязвить Попов. — Интересно, что нам поведает об этой Олимпиаде Вера.

Но ничего путного Вера сказать не могла. Рано утром к ней постучалась женщина и первым делом спросила ее брата. Как договорились, Вера ответила, что брат, мол, по девкам шляется и она ему не указ. Тогда женщина поблагодарила ее за письмо, что получила через брата, и попросила помочь снести передачу родственнику ее хороших знакомых Никитскому, по профессии бухгалтеру-ревизору, недавно арестованному ни за что, за чужие грехи. Ее знакомым было недосуг, вот ее и уговорили. В благодарность передала гостинцы: кусок сохатины и мороженого, чуть ли не на полпуда, тайменя. Вера сбегала к соседке, с которой вместе работает, попросила сказать на работе, что выйдет во вторую смену, и отправилась с передачей. Как только получили расписку Никитского, эта самая приезжая — назвалась она Липой — зашла в магазин, кое-что купила и попросила Веру проводить ее на тракт. И сразу же на первой попутной машине укатила. Хотя Вера уговаривала ее остаться, встретиться с братом, Олимпиада наотрез отказалась, сказала, что, чего доброго, муж вернется с охоты домой, а ее нет, да еще узнает, что в Иркутск ездила, так три шкуры спустит. Характер у него серьезный. Иван Иванович все приставал к Вере, требуя поточнее вспомнить эти последние слова Олимпиады, так как их смысл снова путал все их предположения. А еще смущало, что приезжую звали Липой, а ведь Никитский просил привезти липовый чай. В тот же вечер Фомин вызвал Никитского и объявил ему, что дело на него передает прокурору.

— Давно бы так. А то все пристаете, к кому приехал, да зачем, где взял то, откуда это. — Международный просто торжествовал.

Саше очень хотелось намекнуть этому типу про разгаданную записку, но он знал, что не имеет на это никакого права. Фомин тоже был не прочь сбить спесь с преступника.

— Бросал бы ты лучше воровать да грабить, Григорий Павлович. Возраст не тот, и мы не дадим тебе развернуться. Прошли ваши времена. — И, не удержавшись, уколол старого преступника: — Привет тебе, Гриша, велел передать Юдин Борис Васильевич.

— Какой Юдин? — прогнав улыбку, насторожился Никитский.

— Ну тот, что из банкиров в дворники подался. Перевели его наши ребята из дворницкой в Таганку: там тоже кому-то двор подметать надо. МУР нам телеграмму отбил. Просят тебе спасибо сказать за информацию.

Григорий Павлович побледнел, скрипнул зубами, длинно и грязно выругался.

— Ладно, Фомин. Сбегу, тебе привет пришлю, а может, и свидимся. За «банкира» ведь и отблагодарить не грех. Все, баста, говорить больше не о чем, веди в камеру. Нечего тут рассусоливать.

Саша ждал, что ответит Фомин на эту неприкрытую угрозу, но зазвонил телефон, и Фомин снял трубку. Отвечал он коротко, и совсем было не понятно, о чем шла речь.

— Как же так? Есть! Слушаюсь.

Фомин положил трубку. Лицо его стало необычно суровым, глаза сузились. Он неожиданно подскочил к Никитскому, схватил его за воротник и рывком поднял со стула.

— Сволочь ты, Гришка. Все вы гады. — Говорил хрипло, словно с трудом выталкивая слова: — Набил бы тебе морду, да руки пачкать неохота.

— Закон не позволяет, — хмыкнул Никитский.

Фомин достал револьвер из сейфа, сунул в карман.

— Иди вперед. Живо!

Саша еще ни разу не видел Фомина таким разъяренным, хотя в общем-то и раньше Никитский говорил им обоим гадости. Пытался понять, что именно вывело из равновесия дядю Мишу, но так и не понял.

Внезапно в кабинет вихрем влетел Боровик, прямо с порога закричал:

— Что сидишь? Собирайся, Чекулаева убили.

— Как это убили? Ты что, с ума сошел?

— Женьку наповал, а Крючина ранили.

Дорохов сорвался с места, схватил в охапку свою дошку, натянул задом наперед шапку, захлопнул дверь и следом за Боровиком побежал в дежурку. На лестнице их остановил Фомин:

— Куда?

— Дядя Миша, Чекулаева убили! — на ходу крикнул Боровик.

— Знаю. Идите обратно. Чертов велел всем быть в управлении. Он с Картинским выехал на место. Пройдите по кабинетам, предупредите всех, чтобы никто не отлучался. — Приказание всегда мягкого, вежливого Фомина прозвучало твердо.

ТАКАЯ У НИХ РАБОТА

— Товарищи! Наш молодой работник погиб при выполнении служебного долга. Его сразила бандитская пуля. Кто знает, кому она была предназначена? Можно считать, что Чекулаев своей грудью закрыл советского человека. — Начальник уголовного розыска говорил тепло и проникновенно. О Женьке, о необычной работе, о доле работников уголовного розыска. Но Саша ничего этого воспринимать не мог.

«Как же так, Женя? Как же так?» — тяжело ворочалось в его голове. Саше трудно было вздохнуть: в груди саднило, в горле застрял шершавый комок. «Эх, Женька, Женька…»

Когда гроб, обитый красной материей, стали опускать в черный провал могилы, нестройный залп стряхнул с кладбищенских деревьев ворон, сбившихся к вечеру в стаю. Они невысоко поднялись над голыми ветками, хотели опуститься снова, но еще и еще раз, уже более слаженно, ударили револьверы и пистолеты всех мастей и калибров.

— Подождите! Стойте!!! Еще я скажу!

Нарушая похоронный ритуал, Дорохов протиснулся к краю могилы, взглянул на окружавших сослуживцев, студентов-агрономов, что пришли проститься со своим товарищем. Вместо лиц он увидел серые пятна.

— Женя был честным и смелым парнем. — Саша смахнул кулаком слезы. — Я обещаю тебе, друг, работать в уголовном розыске, пока не поймаем последнего гада…

Он оборвал на полуслове, рыдания душили его. Зажав шапку в кулак, Саша медленно побрел в сторону от могилы по какой-то тропинке. В странном полусонном состоянии добрался домой. Мать помогла снять пальто, хотела о чем-то спросить, но Саша молча прошел в свою комнатушку и, не раздеваясь, повалился на постель. Мать осторожно набросила на него теплый платок, задумавшись, постояла рядом. Вот уже полгода, как живет она в постоянной тревоге. Раньше беспокоилась о муже: провожала на войну, выхаживала раненного. В гражданскую свои же станичники, те, кто люто ненавидел молодую Советскую власть, не раз пытались расправиться с большевиком Дмитрием Дороховым. Потом, когда разгромили Деникина и атамана Семенова, Дмитрий уехал учиться в Москву, она одна воспитывала Сашку, жила трудно, в вечной тревоге за мужа. И только в последние годы жизнь наладилась. Муж — кадровый военный, сын — студент, в доме достаток. И тут на тебе, сын пошел в уголовный розыск. Елизавета Васильевна почувствовала приближение новых страхов. Вначале каждый день с тревогой ждала: вдруг придут и скажут, что сын ранен, искалечен, и она бросится в смертельном страхе в больницу. Но прошел месяц, другой, и вроде стало поспокойней. Даже подумалось, что не так и страшен этот уголовный… И вот случилось — погиб Женя, товарищ сына, тот самый ясноглазый мальчик, которого она еще недавно поила чаем с медом, кормила домашними пирогами. А кто следующий? Толя Боровик или Андрюша Нефедов, а может быть, застенчивый Степа Колесов или ее Сашка?

Робкий стук в дверь оторвал мать от тяжких дум. Она открыла. На пороге стояли Анатолий, Степан и Андрей.

Боровик протянул Елизавете Васильевне сверток:

— Тут еда и бутылка. Женю помянуть надо.

Пока мать собирала на стол, разбудили Сашу. Сидели молча, совсем уже взрослые, погруженные в невеселые думы.

— Видели, ребята, на кладбище Лёсика? — прервал молчание Нефедов. — Иду, а он в сторонке, к старому памятнику прижался. Меня аж передернуло от злости, хотел было спросить, что ему-то надо, да он сам ко мне: «Положи, говорит, Чекулаеву, цветы, а то мне самому совестно».