Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1977 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №12 за 1977 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

Спал я плохо: то ли прихватил сюда застарелую московскую бессонницу, то ли жар хорошо протопленной избы оказался с непривычки избыточным. И всякий раз, пробуждаясь, слышал, что и хозяйка мается, ворочается в постели, шепчет что-то — то ли «деду», то ли про себя... Может быть, она вспоминает теперь о своих детях, тех самых, что на фотокарточках. Где они? Спят ли мирно в собственных домах или тоже, как и нас, застигла их зимняя ночь в чужом жилище? Или идут еще стучаться к кому-то? И их тоже боятся впустить...

А может, думает она о нас: зачем это людей по миру носит? Сидели бы тихо дома, в своих углах, при своих семьях. Ну да ладно, лишь бы не думалось ей самого худшего.

В минуты и часы бессонницы навещает иногда человека строгое трезвление мысли. Вот мы все говорим, думал я: «гостеприимство», «радушный прием» и прочее. И память тут же услужливо подсказывает: театральные хлеб-соль под духовой оркестр, пышные здравицы за длинными столами... Как будто гостеприимство — это всеобщая забава, щегольство, соревнование тщеславий: вот, мол, мы каковы, не хуже иных встречаем! Но нет, ты прими-ка гостя нечаянного, незапланированного. Сумеешь ли? Ведь тут только и проявится истинный смысл гостеприимства. И он, этот смысл, был мне сейчас обнаженно ясен: бдительный огонек из красного угла, тревожный чуткий полусон пожилой крестьянки, труд души, которой некогда расслабиться: а вдруг еще кто постучит? Труд, не рассчитанный на вознаграждение, незаметный, безмолвный.

Горел огонек, тикали ходики, через несколько часов мы встанем и покинем этот дом навсегда.

В одном средневековом наставлении странникам сказано: не загостись в чужом доме более двух или трех дней, иначе пребывание твое здесь превратится в праздное времяпрепровождение.

Действительно, люди, приютившие тебя, продолжают свой ежедневный труд, и хотя чаще всего они и виду не подадут, что ты у них загостился, но праздность твоя со временем все же поселит им в душу немую укоризну. Да, допустим, ты хороший человек, ты — нужный им человек, ты носишь по земле светлые вести. Но, сам подумай, ведь и они не напрасно трудятся с утра до ночи, привязанные тысячью невидимых нитей к полю и хлеву, к печи и колодцу, к своему вечно неизменному горизонту.

Своими рассказами ты помогаешь им хотя бы отчасти раздвинуть этот горизонт, сообщая о том, как живут другие люди, за сотни верст отсюда. Они послушают и подумают: вот хорошо — и там трудятся так же, как мы, и там трепетно ждут дождя или вёдра, надеются на урожай, опасаются войны. Или иначе подумают: вот хорошо все же, что мы здесь, а не там, ведь у них-то там какая суета!

Так минуют день, два, а то и три, и гость, если с совестью у него все в порядке, начинает чувствовать, что как ни хороши были эти часы и дни чистых бесед и мирных застолий, а продолжаться так до бесконечности не может: или он должен принять и на себя обыденные труды своих хозяев, зажить бесповоротно их жизнью, или — готовиться к новой дороге. До этого он был гостем, а теперь может превратиться в приживальщика.

И он уходит. Уходит с чувством не то чтобы вины, но, по крайней мере, некоторого душевного долга перед этими людьми. Дело не только в том, что они принимали его щедро и дали ему что-то на дорогу. Дело в большем: они одарили его даром гостеприимства, тем даром, которому невозможно, да и глупо подыскивать денежный эквивалент. (На то он ведь и дар, что достается даром.) И долг, который чувствует за собой уходящий, тоже не выразишь в рублях, не обидев при этом тех, кому должен.

По себе знаю особый вес и особый смысл этого долга, а вернее, многих уже долгов перед людьми, которые в разные времена предоставляли мне свой кров и свой досуг. И почти всегда, покидая их жилища, обещал я себе, что если не найду никаких иных возможностей и способов, то хотя бы доброй и прочной памятью об этих людях постараюсь воздать им за их добро. Казалось бы, это так немного — «хотя бы памятью». Но ведь и памяти порой приходится потрудиться, когда за давностью лет уже позабыты многие имена и обстоятельства встреч.

Вот, к примеру, совсем уже не помню имени и фамилии чуваша-комбайнера, в доме которого, у чистой и жаркой печки мы с приятелем отогревались телом и душой после двух месяцев работы на продувном целинном полустанке, где жильем нам служил холодный и дырявый вагончик.

Грустно, а не могу привести здесь — тоже запамятовал — и имя сельского учителя из лермонтовских Тархан. Помню лишь, как стучал к нему сентябрьским вечером и объяснял сбивчиво свою просьбу о ночлеге. По молодости лет я приехал в знаменитое село наобум, с романтическим желанием поклониться праху поэта, но без реалистического понятия о том, куда потом денусь, где пережду время до утреннего автобуса.

И фамилию лейтенанта милиции из подмосковной Яхромы, с которым встречался по журналистскому заданию и на квартире у которого мы до раннего света чаевничали и говорили о Раскольникове и Мите Карамазове, о том, нужно ли внешнее наказание, когда человек уже сам себя сполна наказал внутренне, — увы, не помню сейчас и его фамилию.

И много-много еще обидных упущений, одни обрывки остались: жарко натопленная времянка где-то посередине пустынного Мангышлака; старинный диван, на котором ночевал однажды в конторе загорского лесничества; громадные фикусы в светлице престарелой деревенской библиотекарши; дом музейного работника на окраине спас-лутовиновского парка... В залохмаченных записных книжках, может, еще и найду нечаянно имена тех людей, но точно ли это они? Время растворило их облики, их улыбки, звучание их неспешной речи.

Но вот Васю и Нину из ярославского села Елизарово, даже если в толпе на площади трех вокзалов вдруг встречу, тут же узнаю! Во сколько уже узелков связалось наше знакомство, начавшееся в метельную ночную непогодь, когда в крайней елизаровской избе мне посоветовали попроситься на ночь к молодому сельскому ветеринару Василию... То был первый узелок, а потом, года через два, Вася с Ниной еще выручили, на этот раз уже не только меня, а всю мою семью, когда непролазная грязь не позволила нам добраться на машине от станции до своей деревни, и мы, переночевав у них, утром добрались до дому со всем громоздким багажом на Васиной телеге, а он пешком ушел по вызову в дальнее отделение совхоза.

И еще одного Васю, молодого художника из закарпатского города Хуст, — в доме его существует специальная комната для гостей, самая большая и нарядная, где сами хозяева не живут, — и его как забуду?

И милую женщину Тамару из Юрьева-Польского... Когда младшего моего сына с подозрением на инфекционную болезнь срочно привезли из деревни в районную больницу, Тамара больше чем на неделю приютила у себя мою жену, а потом и мальчика, досрочно отпущенного из изолятора.

Может, кому и скучным покажется читать эту мою личную памятку-запись душевных долгов... У кого из нас, скажут, не было таких же вот счастливых, хотя и кратких встреч и знакомств? Не посылаем же мы эти свои реестры в печать, не хвастаемся прилюдно своей особой памятливостью!.. Но пусть поверит такой, человек: и я тоже не ради похвальбы развернул здесь личный свиток памяти, во многих местах обидно невнятный. А того ради, чтобы каждый из нас нашел время вспомнить свое личное, прожитое, десятками, а то и сотнями нитей связанное с судьбами людей, которые когда-либо одаривали его вниманием и сочувствием, бескорыстной помощью и поддержкой. Бессонной ли ночью, в дальней ли дороге — воскресим в свете памяти имена и лица, воздадим в душе благодарность тем, кто выходил на зов и отзывался на просьбу. Хотя бы малым трудом памяти ответим на их сердечный труд.

Но гостеприимство, проявленное когда-то и где-то к нам, обязывает нас к другому, более трудному ответу. А сможем ли и мы вот так выйти на нежданный стук в дверь, принять и пригреть неизвестного путника? Как-то, врасплох задав себе этот вопрос, я не на шутку загрустил. Действительно, смогу ли? И представил себе, как однажды вечером в моей квартире, одной из сотен подобных же квартир громадного столичного дома, раздается звонок, и я вижу на пороге незнакомого человека, просящего о ночлеге. Ну, конечно, такое в мирных городских условиях, как правило, не случается. Приезжие люди устраиваются у родственников и знакомых, либо в гостиницах. Ну а вдруг? О-хо-хо, как тут, наверное, заскребется у меня на сердце! А почему он ко мне позвонил, а не в соседнюю квартиру? Почему именно наш этаж, подъезд и дом выбрал?

Да у меня ведь семья, и кровати лишней нет, и дети только что напились чаю и смотрят телевизор, и сам я статью срочную пишу. И супруга что скажет? Нет, а главное, почему же все-таки ко мне? Ведь все дома у нас в микрорайоне абсолютно одинаковые, и это просто какая-то мистика, что человек из тысячи, нет, из многих тысяч звонков нажимает именно на мой!

Представишь себе, такое, и правда, грустно сделается. Выходит, ты способен проявить подобную черствость, и именно ты, которого столько уже раз самые разные люди одаривали, гостеприимством?