Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1977 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №09 за 1977 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

В поисках ветра

…Ночью мы неожиданно почувствовали сильный крен, корабль резко завалился на левый борт. Раздался грохот внутри судна, что-то не устояло и с треском покатилось. Крен держался какие-то секунды, и вскоре корабль стал выравниваться. Быстро одевшись, я выскочил на мостик. Там уже находился капитан. Но, как всегда, по его лицу трудно было что-либо угадать. Он спокойно отдавал короткие команды рулевым. Луч прожектора, направленный с мостика в темное небо, освещал беспомощно болтавшийся «колдунчик» — длинный конический флюгер над грот-мачтой. Полоскались и паруса.

Оказалось, налетел шквал. Изменил на какие-то минуты направление ветра и принес дождь. Судно рыскнуло влево от курса, ветер с бейдевинда стал противным. Пришлось временно врубить машины, круто переложить руль, снова выйти на прежний курс. Ветер постепенно стал заходить на норд-вест, наполнять паруса, и «Крузенштерн», по-прежнему идущий под марселями, фоком и косыми парусами, запружинил, задышал, снасти заструнились. Мы снова почувствовали себя словно на маленьком острове посреди бурлящего океана, где ветер с остервенением гуляет в верхушках сосен.

К утру ветер усилился почти до штормового и постепенно стал заходить от норд-веста к норду. Нужно было гаконец дождаться восьмибалльного ветра, чтобы почувствовать в «Крузенштерне» былого гонщика, проходившего в свое время под парусами путь из Европы в Австралию за 67 суток. Сейчас он брал от ветра все, что возможно, и держался на курсе стабильно.

Еще два дня назад, уходя от польских берегов, от банки Слупская, капитан принял решение из-за отсутствия ветра обойти датский остров Борнхольм. Пока шли, ветер был встречным, начали огибать остров и поворачивать к его скалистым северным берегам — снова встречный, слабый... Но стоило нам оставить Борнхольм за кормой, как ветер стал свежеть и менять направление, будто до сих пор остров заслонял нас от него, мешал встрече с ним. «Крузенштерн» лег на курс 90 градусов в сторону советского берега, хотя капитан предполагал идти севером Балтики прямо в Финский залив, но вдруг повернул, угадал, и ветер нас настиг.

Сейчас Владимир Александрович Толмасов беспокойно ходил по мостику и, по-моему, следил за ветром, за парусами. Увидев поднимающегося на мостик угрюмого парусного мастера, сам шагнул к нему:

— Геннадий Алексеевич, что случилось?

— Фор-стень-стаксель рвется, товарищ капитан!

— Отберите курсантов из парусной вахты на свое усмотрение, и чтоб не зевали!

Вскоре с мостика мы смотрели, как на баке «гасится» стаксель. Он обмяк и превратился в бесформенную груду, а здоровенные деревянные блоки размером с человеческую голову трепыхались в воздухе, прыгали, как мячи...

— Аркадий Николаевич, после завтрака играйте парусный аврал, — сказал подошедший к старпому капитан. — Будем убирать все паруса.

— Не прошло и одиннадцати дней, — все еще глядя на бак, говорил старпом, — а работают сноровисто, со знанием дела...

Одиннадцать дней назад, когда мы вышли из Риги, на борту четырехмачтового барка «Крузенштерн» находилось сто сорок два курсанта из трех мореходных училищ Министерства рыбного хозяйства СССР. Все они пришли после первого года обучения, и многие из них вообще выходили в море впервые.

Снимались с якоря на рейде, под парусами при слабом ветре. Сразу же, оставив за собой ожидающие своих причалов суда, сделали поворот через фордевинд и взяли курс на остров Рухну.

Позже старший помощник капитана Аркадий Николаевич Макаров сказал мне, что в его практике такое случается впервые. Мы могли сняться с якоря, говорил он, и пойти без парусов, лечь на курс и только затем ставить паруса. Но капитан встал перед выбором: или сняться под чистыми парусами без работы двигателей, что рискованно делать в окружении стольких судов, либо поднимать на реи неподготовленных курсантов в первый раз лишь в открытом море. И он выбрал первое.

— Правда, пока судно стояло в порту, ребята по утрам поднимались вместо зарядки на мачту, — продолжал старпом. — Сначала до марсовой площадки, затем до салинговой и дальше до самого топа... Но, когда человек впервые работает на высоте пятидесяти пяти метров (это высота фок-мачты) и под ним рябит море, это совсем иное, неизведанное ощущение...

Как только мы вышли в море, курсантов расписали по мачтам. На фоке, на главной мачте, должна была отныне и до конца практики работать основная часть курсантов Таллинского мореходного училища; на первом гроте — курсанты Лиепайского училища вместе с таллинцами; на втором гроте — только лиепайцы; а на бизани, на последней, кормовой мачте — курсанты Клайпедского мореходного училища...

Когда перед парусным авралом на рейде курсантов выстроили у своих мачт, я обратил внимание на трех малышей. Они стояли на левом фланге первой шеренги у фок-мачты. И если бы я не увидел на них широких страховочных ремней, не поверил бы, что они тоже будут подниматься по авралу на рангоут. Уж слишком юными казались они рядом с остальными курсантами. Как мне показалось, даже робу для них не могли подобрать по росту.

Я спросил у капитана:

— Неужели и эти ребята будут подниматься?

— А кто же за них на реях будет работать? — ответил капитан Толмасов. — Ничего... Все так начинали.

Хотя в ответе Владимира Александровича трудно было уловить тревогу, но стоило с мостика услышать команду: «К вантам, все паруса отдавать!», меня охватило волнение. Ребята поднимались по вантам, одни быстро, другие медленнее. Расходясь по реям, щелкали карабинами страховочных ремней за заспинный леер, на ощупь отыскивали ногами перты,тонкие стальные тросы, чтобы двигаться по ним на свое рабочее место. И по мере того как фигуры их уменьшались, теряли свои приметы, тот, кто с палубы следил за «своими», переводил взгляд на другие фигуры, усеявшие рангоут, потому что на опасной высоте своими становились все.

— Аркадий Николаевич, — спросил я у старпома, — а на каком рее эти трое?

— Вон, смотрите на левый конец бом-брам-реи, на нок... Стоит старший матрос Чубрик, а рядом малыш, потом еще матрос, и снова малыш... А третий — на нижнем брамса-рее, тоже рядом с матросом...

Из ответа старпома было ясно, что об этих курсантах помнят и что они под особой опекой.

— А по какому принципу отбирают на самые верхние реи?

— Там и диаметр рей мал и паруса легче.

— И еще по принципу отчаянности, — заметил вдруг капитан.

Лежу в каюте и слышу отдаленные колокольные удары. Сначала казалось, что это где-то далеко, но вскоре сознание возвратило к реальности: ведь вчера

«Крузенштерн» уже подходил к острову Рухну, и в темноте убирали последние косые паруса — стаксели. С левого борта открылся мигающий огонек — это был маяк Рухну. Сквозь холодный ветер ребята всматривались в темноту, а маяк все мигал и мигал. Но судя по тому, что капитан спокойно наблюдал за вахтенным штурманом, который склонился над картой, куда ложились карандашная линия и цифры, до острова, или, точнее, до выбора стоянки в открытом заливе, еще было время... Лежишь в каюте и знаешь, что еще несколько мгновений — ив динамике услышишь щелчок, дыхание человека, а потом зычный голос вахтенного помощника, извещающего о подъеме. Но вместо этого в размышления снова врываются удары колокола. До конца осознав, что это на судне, соображаешь: «Крузенштерн» давно отдал якорь, и впередсмотрящий на полубаке через каждую минуту молчания пять секунд бьет в судовую рынду. Это сигнал стоящего в тумане корабля. А курсантам, в сладкой истоме ноющих от настоящей работы мышц, хочется считанные минуты до подъема использовать для сна. (Это чисто курсантский рационализм. Если осталось хоть три минуты, они принадлежат сну.) Но сон больше не идет, ждешь колокольного звона, а вместо него в динамик врезается голос вахтенного: «Доброе утро. Сегодня 8 мая, воскресенье... Стоим на правом якоре у острова Рухну. Температура воздуха плюс 10. Ветер западный. Туман. Курсантам приготовиться к подъему на мачты...»

Во время утренней зарядки, когда я поднялся на бак, увидел, что у судового колокола стоит один из малышей. Рядом разминался старший боцман Эдистон Григорьевич Ковалев.

По поводу странного имени боцмана на судне ходила легенда, будто имя это дал ему отец в честь английского маяка «Эддистон», недалеко от которого его судно когда-то спаслось при шторме.

На самом же деле отец Ковалева был самым что ни есть сухопутным человеком. Очевидно, тот, кто придумал эту байку, хотел, чтобы хороший моряк был потомственным...

В тумане со стороны острова пролетали мимо нас утки, чуть ли не касаясь верхних рей. Эдистон Григорьевич выпрямился и быстро сымитировал выстрел: вскинул руки и издал гортанный звук «кх».