Галина Карпенко - Тимошкина марсельеза

• Название: Тимошкина марсельеза
• Автор: Галина Карпенко
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1975

Повесть о Тимошке-шарманщике, матросе Репкине, клоуне Шуре. События в повести происходят в Петрограде в 1917 и 1918 годах.

---

— Сто двадцать пять лет тому назад? — удивился Репкин. — А я-то думал, что её у нас сложили. Песня революции.

— А вот это совершенно верно! — подтвердил Луначарский. — Песня революции!..

Кот в сапогах

— Мальчишка не приходил? Меня не спрашивал? — допытывался Репкин у Дуняши, которая ему открыла дверь. — С попугаем мальчишка?..

— Свят, свят… — перекрестилась тётя Дуня. — Ещё чего выдумал: с попугаем… У нас у самих беда… А твоего мальчишки не было…

Поглядев на замёрзшего и усталого Репкина, тётя Дуня усадила его за стол. На столе рядом с цветастой чашкой стояло блюдечко с сухой малиной.

— Видишь, чай пью. Выпей и ты.

Репкин не отказался. За чаем они разговорились. Оказалось, что Репкин и тётя Дуня земляки, оба орловские, только он из Выселок, а она из Покрова.

— Меня к вам в Выселки-то сватали, а батюшка меня не отдал. Только этому делу годов уж пятьдесят будет…

Тётя Дуня, Евдокия Фроловна, дула на блюдечко с чаем и угощала Репкина. Земляк ей был по душе, и она ему рассказала про беду в доме профессора.

— Наша барыня-то, Ольга Лексеевна, в Париж уехала. Видишь, до чего дожили! Отца кинула, дочку бросила. А чемоданы взяла. А по мне хошь царь, хошь не царь — моей совести не убавится. — И тётя Дуня, перевернув чашку вверх донышком, продолжала: — В Париж её понесло, а ежели революция на Париж перекинется?

— Очень может быть, — согласился с нею Репкин.

Тётя Дуня посмотрела на него с большим сомнением.

— Ну да! Говорят, и вас-то, большевиков, сковырнут! А царя опять посадют. Я только так рассуждаю — какой дурак теперь заместо царя сядет? Ты как думаешь?

Репкин дремал.

— Пойдём, я тебе постелю, — сказала Евдокия Фроловна. — Я теперь опять на старом месте живу. Как барыня уехала, я и перебралась. А ты, как тебе положено, пожалуй в гостиную. Вот я и вещички твои туда перенесла.

Захватив подушку, тётя Дуня пошла впереди. На пороге гостиной она остановилась и сказала с сердцем:

— Сколько времени здесь маялась! Куда ни повернусь, вот она я! Лоб перед зеркалом перекрестить было совестно…

Взглянув на Репкина, тётя Дуня вдруг спросила:

— А ты не горишь? Глаза у тебя какие-то чумовые!

У Репкина был жар. В ушах стоял звон, а диван, на который он прилёг, поплыл, как шлюпка в непогоду.

Посреди ночи пришла тётя Дуня.

— Может, воды тебе дать? — спросила она.

Репкин не слышит, стонет.

— Вот горе, захворал земляк!..

Утром она доложила Алексею Лаврентьевичу:

— Матрос-то наш заболел.

И Алексей Лаврентьевич распорядился:

— Пригласите доктора.

* * *

Через несколько дней Репкин открыл глаза. У его постели сидела девочка. Это была та самая девочка, которая предлагала Репкину сыграть с нею в бирюльки, когда он пришёл с ордером.

— Вы меня помните? — спросила девочка. — Меня зовут Лена, я вас сторожу.

— Простите, барышня. Отвернитесь маленько, я поднимусь…

Репкин попытался спустить с дивана ноги. В глазах у него всё пошло кругом.

— Я вас сторожу! — закричала Леночка. — Вы что, не понимаете? Вам нельзя ещё вставать…

Репкин действительно ничего не понимал.

А Леночка, вооружившись ложкой, начала командовать.

— Откройте рот. Вам нужно пить клюквенный морс. Он с сахарином. Вот так.

— Барышня, сколько я дней валяюсь? — спросил Репкин и не узнал своего голоса: такой он был слабый, будто со слезой.

Леночка стала считать по пальцам. Зажав кулачок, она сказала с сомнением:

— Наверное, пять.

Снова пересчитав пальцы, сказала уже увереннее:

— Семь.

Она поправила Репкину подушку и чинно уселась на свой стул.

— Сначала меня к вам не пускали. Думали, что у вас тиф и я заражусь, — рассказывала Леночка. — А потом дедушка привёз доктора, и он сказал, что я не заражусь. Вот я и сижу. Хотите, я вам расскажу сказку? Когда я болела, мне мама рассказывала сказки… — Девочка замолчала и потом сказала доверчиво: — Вы знаете, что моя мама уехала в Париж? Но она непременно вернётся.

— Может быть, — ответил Репкин.

— Почему «может быть»? Она непременно вернется. Вот кончится Советская власть, и она приедет.

Репкин промолчал. Ему стало жаль эту девочку в синем бумазейном платьице, которая так старательно за ним ухаживает. А Леночка сидела задумавшись.

— Кончится Советская власть, будет ёлка, и мама приедет, — повторила Леночка. — А сейчас я расскажу вам сказку про Кота в сапогах. Хорошо?

В это время зазвонил телефон.

— Я сейчас! — крикнула Леночка и убежала. — Дедушки нет, — говорила она. — Да, да, хорошо.

«Телефон работает?» — удивился Репкин.

В комнату вернулась Леночка:

— Он спрашивает, как ваше здоровье.

— Кто?

— Сейчас спрошу. — И Леночка, легко подпрыгивая, снова исчезла. Не выпуская из рук телефонной трубки, она закричала из соседней комнаты; — Это спрашивает про вас Анатолий Васильевич!

— Барышня, барышня! — заволновался Репкин.

Но Леночка его не слушала. Она совершенно самостоятельно сообщала Луначарскому о состоянии здоровья и поведении его помощника.

— Ну вот, — сказала она, опять возвращаясь. — Он велел подчиняться мне. И Дуняше вы тоже должны подчиняться.

— А далече Дуняша? — спросил Репкин.

— Дуняша скоро придёт. Вы только ничего не говорите дедушке: Дуняша ушла на рынок менять вещи. Дедушка очень сердится, когда она меняет вещи.

Вернулась с рынка Евдокия Фроловна, и Репкин узнал всё подробно. Оказывается, он уже болеет целую неделю. И уже три раза был доктор.

— Барин своего доктора к тебе звал. Лёгкие ты застудил.

Разобрав кошёлку, Дуняша стала жаловаться:

— Ты подумай, на какую вещь, на скатерть, что выменяла?

Повертев во все стороны вяленую рыбину, Дуняша пошла на кухню варить из неё суп, а Леночка стала рассказывать обещанную сказку:

— Умер мельник. Старшему сыну досталась мельница, среднему — дом, а младшему — кот.

— Несправедливо, — сказал Репкин, — младшему одного кота дали.

Леночка засмеялась.

— Вы ещё ничего не знаете! Это был не простой кот. Слушайте дальше…

Гнедин

Музыка!..

Музыка затихла, послышались шаги. На пороге комнаты стоял Гнедин.

Был уже поздний вечер, в квартире погас свет. И в темноте Репкин задремал. Очнулся он, услыхав музыку. За стеной играл Гнедин. Перед Репкиным возникла околица их деревни, изба, где он жил с матерью, ветла, на которую он лазил, когда был мальчишкой. С ветлы была видна речка, за речкой бор, куда они с ребятами ходили по ягоды.

Репкин слушал, и музыка вела его по лесной дороге. Вот в чаще перекликаются птицы, потом зазвучала песня. И Репкин вспомнил Тимошку-шарманщика. Маленький, в нелепой кофте, взъерошенный, как воробей… Где он теперь?

— Как здоровье? — спросил Гнедин.

— Наделал я вам хлопот, Алексей Лаврентьевич…

— Не беспокойтесь. Вы никого в доме ничем не обременяете.

— Ну как же… — протестовал Репкин. — Доктора звали?

— Позвольте, а кого же я должен был пригласить? Когда человек болен, то зовут лекаря!.. Я вам не помешал?

— Что вы, Алексей Лаврентьевич! Садитесь, пожалуйста.

Гнедин поставил свечу на стол, а сам стал ходить по комнате большими шагами.

— Сегодня… — Гнедин остановился и произнёс строго и торжественно: — Сегодня был концерт. Мы играли Бетховена! (Гнединская тень на стене взмахнула руками.) Зал был полон, не было ни одного свободного места…

— Вот видите! — обрадовался Репкин.

— Но сидели в пальто и в шапках. — Гнедин устало опустил руки. — В шапках и в пальто, — повторил он.

— Что же делать, если не топят? — вздохнул Репкин.

— Скажите, — спросил Гнедин, — говорят, Ленин любит музыку? Мне говорил об этом человек, который знает его.

— А почему вы сомневаетесь?

Репкин сам видел и слушал Ленина не раз. И для него было ясно, что такой человек, как Владимир Ильич, не может не любить музыки. Но как это объяснить Гнедину?

И Репкин вспомнил:

— Алексей Лаврентьевич, я в Смольном был ночью на дежурстве. Гляжу, Владимир Ильич. Холодно — пальто на нём внакидку, в руках — шкатулочка. Спрашивает меня: «Можете открыть? Ключ потерял». Я говорю: «Пожалуйста» — и за штык. А Владимир Ильич поглядел на штык и говорит: «Это нужно сделать осторожно. Здесь письма моей матери».

— Письма матери… — повторил Гнедин.

— Материнские письма сберёг. Как же ему не понять музыки? Музыка — она для души, — сказал Репкин.

«Я его знаю»

Утром, спустя несколько дней, Репкин первый раз после болезни стал собираться на работу.